Банда Шеффилда работала по найму. Первым заданием Сэма Рида было отправиться под воду вместе с более опытным товарищем и собрать образцы синеватой водоросли, запрещенной в башне. Когда он вернулся через тайный ход, то с удивлением увидел ожидающего их Слайдера. Тот держал наготове портативный лучевой аппарат. Маленькое помещение было герметически закупорено. На Слайдере была защитная одежда. Голос его доносился через диафрагму.
- Стойте на месте, парни. Держи, - он бросил лучевой механизм Сэму. - Облучи этот пластиковый мешок. Он закрыт? Хорошо. Облучи его сверху. Так. Теперь поворачивай. Не спеши!
Спутник Сэма попытался ему что-то возразить. Слайдер фыркнул:
- Делай, что говорят, или я сверну твою тощую шею. Поднимай руки. Поворачивайтесь медленно, пока я вас облучаю. Вот так.
Потом они втроем встретились с Джимом Шеффилдом. Джим был послушен, но сердит. Он попытался спорить со Слайдером.
Слайдер фыркнул и потер свою седую голову.
- Заткнись, - сказал он. - Ты слишком вырос из своих башмаков. Если, затевая что-нибудь новое, не позабудешь спросить меня, то убережешься от многих неприятностей. - Он хлопнул по пластиковому мешку, который Сэм положил на стол. - Знаешь, почему эта водоросль запрещена в башне? Твой патрон не предупреждал тебя, что с ней нужно обращаться осторожно?
Широкий рот Шеффилда изогнулся:
- Я был осторожен.
- С ней безопасно обращаться только в лабораторных условиях, - сказал Слайдер. - Только так. Это пожиратель металла, она разлагает металл. Когда с нею правильно обращаются, она безвредна. Но в сыром состоянии может высвободиться и наделать много бед. И ты кончишь в терапии. Ясно? Если бы сразу пришел ко мне, я сказал бы, что сначала нужно взять ультрафиолетовую установку и облучить водоросль. Она могла прилипнуть к костюмам парней. В следующий раз ты так легко не отделаешься.
Шеффилд потупил взгляд. Он послушно встал, подобрал мешок и вышел, поманив за собой ребят. Они на мгновение задержались. Слайдер подмигнул Сэму.
- Ты делаешь массу ошибок, парень, когда не слушаешься советов старших, - сказал он.
Это был лишь один из многих эпизодов его внешней жизни. Внутренне он был рано развившимся, аморальным, мятежным. Он восставал против краткости жизни, которая делала всякое обучение тщетным, когда он думал о бессмертных. Он восставал против собственного тела, толстого, приземистого, плебейского. Восставал скрыто, не зная причины, против того, что непоправимо, невозвратно вошло за первые недели в его жизнь.
В мире всегда существовали разгневанные люди. Такой гнев, как у Ильи, - это огонь Господен, человек остается в истории как святой, а его гнев сдвигает горы, чтобы улучшить человечество. Иногда гнев разрушителен, великие полководцы уничтожают целые нации. Такой гнев находит свое внешнее выражение и не должен скрывать своего хозяина.
Но гнев Сэма Рида был направлен против таких вечных категорий, как время и судьба, и единственной целью, которую мог найти этот гнев, был сам Сэм Рид. Разумеется, такой гнев противоестествен в человеке. Но Сэм Рид и не был нормален. И отец его не был нормален, иначе он не стал бы так, несоответственно вине, мстить сыну. Порок, скрывавшийся в крови Харкеров, ответствен за этот гнев, в котором жили отец и сын, разделенные, гневающиеся по разным поводам, восставшие против всего, и прежде всего против собственной жизни. Сэм прошел через много внутренних фаз, которые поразили бы Слайдера, Джима Шеффилда и остальных, с кем он тогда работал. Его мозг был сложнее, чем у остальных, он был способен жить на многих уровнях и скрывать это. С тех пор как он открыл большие библиотеки башен, он стал страстным читателем. Он никогда не был только интеллектуальным человеком, и внутреннее беспокойство мешало ему овладеть каким-либо полем знания и тем самым подняться над собственным положением благодаря единственному преимуществу, которым он обладал, - благодаря своему мозгу.
Но он пожирал книги, как огонь пожирает топливо, как собственная неудовлетворенность пожирает его самого. Он пожирал толстые фолианты, касающиеся любого вопроса, встречавшегося ему, и отягощался знаниями, бесполезно копившимися в его мозгу. Иногда эти знания помогали ему совершить мошенничество или скрыть убийство. Часто же они просто лежали, невостребованные, в мозгу, запрограммированном на тысячелетие, но обреченном исчезнуть меньше, чем через сто лет.
Хуже всего было то, что Сэм Рид в сущности не знал, что его беспокоит. Он боролся с собственным сознанием, пытаясь избавиться от подсознательного знания о собственном наследии. Некоторое время он надеялся найти ответ в книгах.
В те ранние дни он видел в книгах отсрочку от эскапизма, который позже он испытал во многих формах, пока не набрел в конце концов на одну великую, невероятную и невыполнимую задачу, решить которую было предначертано ему судьбой.
В следующие пятнадцать лет он читал - быстро и спокойно - в библиотеках всех башен, где ему случалось бывать, и это служило противоядием тем незаконным делам, в которые он все время впутывался. Глубокое презрение к людям, которых он обманывал, прямо или косвенно, сочеталось с презрением к своим товарищам. Сэм Рид ни в каком отношении не был приятным человеком.
Даже для самого себя он был непредсказуем. Он был жертвой ненависти к самому себе, его месть людям иногда принимала очень резкие формы. Он стал пользоваться дурной репутацией. Никто не доверял ему - да и как можно было ему доверять, если он не доверял сам себе? Но мозг и руки его были настолько искусны, что его услуги пользовались большим спросом, хотя и могли привести к кровавым убийствам, если Сэм Рид давал волю своему гневу.
Сэм Рид воспринимал Вольных товарищей, как исчезнувших динозавров старой Земли, и почти по тем же причинам - как воплощение великолепной романтики. Он понимал причины такого восприятия и в глубине души насмехался над собой. Не Вольные товарищи, а связанное с ними представление о свободе - вот что в конечном итоге очаровывало всех, включая и Сэма.
Сэм читал о пионерских днях Венеры со свирепой жадностью. Человек может всего себя отдать борьбе с таким соперником, как дикая планета, с которой борются поселенцы. Он с горячей ностальгией читал о старой Земле, о ее широких горизонтах. Он напевал про себя старые песни и старался представить себе вольное небо.
Веда его заключалась в том, что его собственный мир был прост, усложненный лишь искусственно, но так, чтобы никто не мог поранить себя об искусственные барьеры: эти барьеры падали от легкого прикосновения. Когда колотишь их одной рукой, другой можно поддерживать.
Единственный достойный противник, найденный Сэмом, было время - длинная и сложная протяженность столетий, которых - он знал это - ему не прожить. Поэтому он ненавидел мужчин, женщин, весь мир, самого себя. За отсутствием достойного противника он сражался со всеми сразу.
Все это время оставалось справедливым одно обстоятельство, которое он осознал смутно и без особого интереса. Голубой цвет трогал его так, как не могло тронуть ничто другое. Он объяснял это частично рассказами о старой Земле, о ее невообразимо голубом небе.
Здесь же все было пропитано водой. Воздух на поверхности был тяжел от влаги, облака провисали от воды, и серые моря, одеялом покрывавшие башни, вряд ли были более влажными, чем облака и воздух. Поэтому голубизна утраченного неба прочно связывалась в сознании Сэма со свободой.
Первая девушка, с которой он вступил в брак, была маленькая танцовщица из кафе на одном из Путей. Она носила костюм из голубых перьев цвета забытого неба Земли. Сэм снял небольшую квартирку на одной из отдаленных улиц башни Монтана, и в течение шести месяцев они ссорились здесь не больше, чем другие пары.
Однажды утром он вернулся туда после ночной работы с бандой Шеффилда и, распахнув дверь, ощутил какой-то странный запах. Тяжелая сладость висела в воздухе и острая, густая, чем-то знакомая кислота, которую не многие в башнях могли бы опознать в эти упадочные дни.
Маленькая танцовщица, сжавшись в комок, лежала у стены. Лицо ее было закрыто бледно окрашенным цветком, чьи лепестки сжимались как пальцы, крепко прижимая цветок к ее черепу. Цветок был желтый, но прожилки лепестков теперь стали красными, и красная жидкость текла из-под цветка на голубое платье девушки. Рядом на полу лежал цветочный горшок и зеленая обертка, в которой кто-то послал ей цветок.
Сэм никогда не узнал, кто это сделал. Возможно, кто-то из врагов отомстил ему за старые обиды; возможно, один из друзей, некоторое время он подозревал Слайдера, боявшегося, что девушка возьмет над ним слишком большую власть и отвлечет от темного, но выгодного бизнеса. А может, это была соперница-танцовщица, потому что среди людей этой профессии шла непрекращающаяся борьба из-за возможности работать в башне Монтана.
Сэм произвел расследование, узнал, что ему было нужно, и вынес беспристрастный приговор. Впрочем, Сэма это не слишком занимало. Девушка была не менее неприятной особой, чем он сам. Просто она была удобна, и у нее были голубые глаза. Когда Сэм занимался делом об ее убийстве, он заботился не о ней, а о своей репутации.
После нее приходили и уходили другие девушки. Сэм снял квартирку получше в соседнем квартале. Затем он закончил одну чрезвычайно выгодную работу и оставил очередную девушку и квартиру ради элегантной многокомнатной квартиры в центре башни Монтана над главным Путем. От отыскал хорошенькую синеглазую певичку, чтобы делить с ней эти апартаменты.