- Не знаю, из каких мест ты, Удача, может, и впрямь у вас с этим туго. А вот у нас в Норвегии в каждой местности дюжина скальдов найдется. В народе так считают: ежели ты в стихе неловок, значит, не настоящий воин.
- Да, я слышал про это, - кивнул Ильин. - У вас приравнивают искусство стихосложения к телесной ловкости…
- Любая старуха, любой мальчишка могут сказать хорошую вису.
- Это что такое? - поинтересовался Овцын.
- Короткий стих, посвященный какому-нибудь приметному событию или забавному случаю.
- У нас это не заведено, - со вздохом сказал Ильин.
Они давно уже привыкли говорить в присутствии Торира так, что их родные времена представлялись как некие географические реальности. Даже Анна, судя по всему, не проговорилась пока о тайне их появления в этом веке.
- Слушай, ты же не рассказал о том, какие песни у вас поют, - напомнил Овцын. - Однодневки какие-то. А что сие значит?
- Понимаешь, у нас впервые, может быть, в истории русской поэзии возникло положение, когда не музыка на стихи поэта создается, а наоборот…
- Не понимаю, - Овцын приподнялся на локте. - Как это можно стихи на музыку сочинять?
- Сейчас объясню. У меня есть знакомый стихотворец - он как раз и промышляет тем, что пишет слова для песен. Делается это так: знакомый композитор, то есть сочинитель музыки, наигрывает ему свою новую мелодию, а горе-поэт подгоняет под нее подходящий стишок. Для начала пишется так называемая "рыба" - бессмысленный набор слов, подходящий к музыке по размеру и ритму, к тому же зарифмованный. Когда "рыба" готова, текстовик - так называют себя эти творцы - начинает придумывать какую-то ударную строчку, точно совпадающую по своему звуковому рисунку с "рыбой", а затем подгоняет таким же образом остальное.
- Ничего не могу уразуметь. - Василий даже головой встряхнул от досады. - Какие такие ударные строчки?
- Ну вот например: "Папа подарил, папа подарил, папа подарил мне куклу". Здесь все дело в том, чтобы пропеть эту строку так: "Па-па-па-да-рил, па-па-па-да-рил…" Или: "Пора-пора-порадуемся на своем веку…" Или: "Миллион, миллион, миллион алых роз". Улавливаешь?
- Чушь какая-то! - убежденно сказал Овцын.
Княжна передернула плечами и с брезгливостью заговорила:
- Да как вы могли докатиться до такой гадости? Ваши души топчут грязные дельцы, а вы подпеваете: "миллион, миллион…" Знал бы Чернышевский!.. Даже Пушкин, этот певец дамских ножек, и тот лучше ваших проходимцев…
- Я, наверное, переборщил, - Ильин поспешил оправдаться от имени своей эпохи. - У нас немало талантливых, честных людей. Но, как правило, путь их тернист, орденов они не хватают, премий не получают. Мы привыкли утешаться тем, что лауреаты один за другим отправляются в небытие, а неудачники продолжают светить десятилетиями…
Виктор вдруг резко оборвал себя. Что это он перед нею распинается? Не с золотых ли снов ее любимой Веры Павловны все началось: мечтали об общежитиях, о единообразии… Он не хотел признаться себе, что раздражение его вызвано вовсе не этим.
- А вообще знаешь, Анюта, мне надоели твои благоглупости. Помнишь, я обещал тебя Верой Павловной звать? Учти, что для меня она отнюдь не положительный персонаж. Это младшая сестра Манилова, живи она чуть раньше, обязательно вместе с ним грезам предалась бы, как башню до небес выстроить…
Во взгляде княжны он прочел нескрываемую издевку и понял: она прекрасно уразумела причину его вспышки. Анна даже не удостоила его ответа.
Именно с этого столкновения началось явное отчуждение их друг от друга. И с каждым разом напряженность между ними нарастала. Ильин даже начал избегать прямых обращений к Анне, но тем больше подтекста вкладывал в свои слова, когда она могла слышать его.
Вначале, когда они испытывали взаимное дружеское расположение, а потом и неодолимое влечение, споры их не носили характера непримиримости. Виктор бессознательно шел на разрушение иллюзий Анны, чтобы, во-первых, убедить ее в том, что Истина, ее постижение возможно только через посредство ее единственного обладателя - самого Ильина, а во-вторых, чтобы заземлить ее представление о грядущем - иначе сближение оказывалось просто невозможным, пока люди будущего виделись ей бесплотными херувимами. Все это теперь стало ясно Ильину после долгих часов придирчивого анализа того, что было между ними.
Виктор вновь и вновь возвращался к давним разговорам, и сейчас ему казалось: он слишком козырял "негативом", слишком нажимал на отрицательные черты своего времени. Открытие это было сродни чувству оскорбленного патриотизма.
В самом деле, он, гражданин века, далеко ушедшего в просвещении и прогрессе, хотел казаться каким-то сорви-головой, чуть ли не феодального пошиба…
Теперь, стоило Ториру отлучиться, он возвращался к одной и той же теме, адресуясь как будто бы к Овцыну, но краем глаза следя за реакцией Анны:
- Наше время было не так уж плохо… Я бы даже больше сказал: всем дурным, что в нем было, оно обязано прошлым векам, в том числе вашим, восемнадцатому и девятнадцатому.
- Помнится, ты говорил, что в вашем столетии были правители, которые пролили больше крови, чем все цари, короли и фараоны вместе взятые, - Овцын явно не понял, куда клонит Виктор.
- Когда я уходил в воронку времени, их уже не было…
- А как же тот деятель, что от шеи до колен орденами обвешивался? - язвительно спросила Анна. - Ты, помнится, весьма обстоятельно рассказывал, как он избавился от всех порядочных людей и окружил себя лизоблюдами. Ничем не хуже какого-нибудь средневекового азиатского хана…
- Его тоже не было. Я исчез из своего века, когда в людях пробудилась надежда на лучшее… И вообще, у нас всерьез обсуждалась идея полета на Венеру…
Сделав этот неожиданный вольт, он умолк, вдруг разом осознав, что происходит. Его отчаянная борьба за светлый лик эпохи и неожиданный скепсис по отношению к ней со стороны Анны означали одно: Ильин хочет снова вознестись в сонм праведников, населяющих светлое будущее, а княжна изо всех сил не допускает его туда, старается утвердиться на том земном, греховном образе, который сам Виктор создавал у нее, подсознательно стремясь к сближению.
Теперь-то он понял свою ошибку! Нельзя разрушать у женщины представление о твоем превосходстве над всеми, иначе рано или поздно придется расплачиваться за собственную равновеликость любому другому мужчине. Тебе самой судьбой дано было быть полубогом, а ты не вынес этого, кротом быть легче, чем орлом… На тебя работало время, в которое ты жил, а даже теперь обаяние его для Анны столь огромно, что она старается действовать твоим оружием - снижая феерический образ, - иначе отсвет его вновь ляжет на тебя и ты уподобишься небожителю…
С этого дня он стал сознательно возвеличивать свою эпоху, она и в самом деле была единственным его козырем в борьбе за Анну.
II
Пергамент, на котором была нанесена карта чудесных явлений, изрядно потерся на сгибах - Ильин все не мог приноровиться скручивать его в трубку и по старой привычке читателя газет сворачивал его втрое и вчетверо. Зато и топорщилась телячья кожа не в пример бумаге.
Придерживая ладонями края карты, Виктор с безнадежностью смотрел на рыбьи хвосты, густо расположившиеся по берегам Днепра. Сколько уже этих русалок оказались на поверку или корягами с налипшими на них космами водорослей, или топляками, застрявшими на отмелях. Бывали, конечно, и приятные исключения - когда приходилось подстеречь ночных купальщиц. Впрочем, будучи людьми цивилизованными, Овцын и Ильин не гонялись по лугу за голыми девками, предоставляя эту почетную миссию своим проводникам из ближайшей деревни.
Минувшей ночью ловцов нечистой силы подстерегало еще одно разочарование, после которого Ильин решил вообще не реагировать на слухи о русалках. Ибо пережитый охотничий азарт настолько опустошил его душу, что ему казалась непереносимой сама мысль о повторении подобного приключения…
Первым русалку увидел Овцын. Едва из тучи показался ущербный диск луны и росный луг полыхнул голубоватым сиянием, Василий ткнул Виктора под бок и указал на темную полосу, протянувшуюся от Днепра. Что-то блеснуло в том месте, где кончался след.
- Ползет, - шепнул Овцын. - Хвост видишь?
Ильин судорожно сглотнул обильную слюну. Он готов был поклясться, что в десятке метров от него движется нечто с огромным, истинно русалочьим хвостом.
- Берем? - одними губами спросил Василий.
Виктор кивнул и, выскочив из-за куста, метнул свернутую в рулон сеть туда, где играли лунные блики.
Мгновение спустя они бились в траве, стараясь удержать мощное тело, запутавшееся в силках. Удар хвоста пришелся Ильину прямо по щеке, отчего она сразу же вспухла и запылала.
- У с-сволочь! С-сом! - с отвращением стирая с лица рыбью слизь, прохрипел Виктор.
Его начала бить дрожь. Овцын с минуту молча смотрел то на судорожно дергающуюся рыбину, то на пострадавшую щеку Ильина, потом принялся безудержно хохотать.
- Д-дурак! С т-твоими нервами т-только в морге служить.
- Ну что ты трясешься? Радоваться надо, завтра знатную ушицу сварим, - бодро сказал Василий.
Водя пальцем по карте, Виктор вспоминал кладбища, где они прятались, поджидая упырей, засаду в коноплянике, когда следили за избой молодой вдовы, к которой будто бы повадился огненный змей. Невольно улыбнулся, воскресив в памяти картинку: по озаренной восходящим солнцем деревенской улице во все лопатки мчится Овцын, а за ним, то и дело хватая его за порты, несется свора собак - Василий решил, что выследил оборотня, и сунулся за каким-то шелудивым псом в заросли бурьяна, где дворняги остервенело рвали выкопанного ими из земли околевшего жеребца.