– Я?! Наоборот, меня это забавляло. Учителя вечно путались, я мог привести любого взрослого мужика с улицы и объявить его своим отцом. Один раз так и сделал, кстати. Но афера не удалась: мужик был пьяный, просто я тогда не понимал. Да трезвый на его месте и не пошел бы… Но всё равно было весело. – Виктор покачал головой. – Славное увечное детство. Вот так и становятся морфоскриптерами… Съезжу в больницу, навещу Егора, – неожиданно закончил он.
– Выпивший? В больницу? Не солидно.
– По пути развеюсь. Штаны высохли уже. Поеду.
– Значит, ты заходил подсушить портки? – обиделся Шагов. – Даже не ел почти.
– Прочистить мозги я заходил, Лёх. И ты мне помог. Это важнее, чем шашлык. Тем более что шашлык действительно отравный.
Ливень закончился, и до больницы Виктор доехал на удивление быстро. Гораздо больше времени он потратил на ожидание в регистратуре. Информационный терминал не работал, а посетителей заявилась тьма, и за неисправную технику отдувалась одна несчастная женщина, бестолковая как утка. Но Майская назвала только больницу, номер корпуса и палаты они не знала, поэтому выбора у Виктора не оставалось.
Пока Сигалов томился в очереди, он успел рассмотреть все плакаты в холле. Плакаты, ясное дело, агитировали за здоровье, хотя клиника зарабатывала как раз на болезнях, тут была определенная нескладуха. Сначала Виктор подумал, что в скрипте он такого не допустил бы, потом решил, что реальный мир, в отличие от сконструированных сюжетов, полон логических ошибок. И наконец сообразил, что алкоголь из башки еще не выветрился.
Самым безжалостным плакатом оказался антиникотиновый. Фотографии гниющих органов были столь отвратительны, что Виктор отшатнулся. Под снимками следовал список ядовитых веществ, содержащихся в сигарете, – такой длинный, что любой человек, выучивший эти слова наизусть, мог претендовать на ученую степень по химии.
Сигалов пробовал когда-то курить, еще в школе. Ему не понравилось, и он не нашел причин, чтобы продолжать эксперименты. Среди его знакомых курильщиков также не было, поэтому Виктор не представлял, с кем борются эти плакаты.
Хотя нет… Он вспомнил, как курил в скрипте, который ему загрузил Керенский, – вероятно, ради какой-то своей проверки, потому что делать бета-тестеру в том креативе было совершенно нечего. Старый телевизор, не съеденные пирожки с вишней, дождь – вот и всё… Забавное совпадение: в скрипте Сигалов радовался долгожданному ливню и в реальности испытывал те же эмоции. Он даже не огорчился, что промок, – в этом было что-то искреннее и бесшабашное, что-то из детства.
"Надо будет поговорить с Коноваловым, – отметил Виктор. – Эта сигарета в скрипте ничего не добавляет – ни красок, ни действия, а проблем с лицензированием контента будет уйма. Хотя они тоже не вчера родились, чего я их буду учить? У них один лифт стоит дороже, чем вся моя жизнь…"
Впрочем, о работе в безымянной компании Сигалов думал не как о новых перспективах, а как о чем-то уже упущенном, прошедшем. Шагову он объяснить этого не мог, но сам-то понимал и решение в глубине души уже принял, только не успел еще себе в этом признаться.
Чтобы переключиться, Виктор отошел от тошнотворной антитабачной галереи и зацепился взглядом за другой стенд.
"Сенсорная депривация – это прекращение внешнего воздействия на органы чувств. Не нужно этого бояться! Закройте глаза, и вот уже вы подвергаете себя частичной депривации. Ничего страшного, правда? Что же будет, если на время лишить человека всех видов внешнего воздействия?
В медитативной практике это состояние называется самадхи: человек не получает никаких сигналов извне, даже тактильных.
Как это происходит: свето– и звуконепроницаемая камера наполняется плотной жидкостью с температурой человеческого тела, что обеспечивает ощущение невесомости и полной свободы.
Сенсорная депривация запускает весьма интересные процессы. Лишенное какой-либо внешней стимуляции, человеческое сознание начинает работать эффективнее. Вся содержащаяся в памяти информация анализируется и автоматически структурируется. Включается самонастройка и стабилизация психики. И всё это – без вашего участия! Ваше сознание работает само, а вы парите в пустоте и наслаждаетесь чувством единения со Вселенной.
Наша камера самадхи может быть использована как в психотерапевтических целях, так и для оптимизации мыслительных процессов. Особенно помогут сеансы сенсорной депривации тем, кто занят интенсивной интеллектуальной деятельностью и хотел бы существенно повысить свою продуктивность.
Готовитесь к сессии? Сдаете проект? Ощущаете интеллектуальное истощение? Рассчитываете на повышение по службе?
Посетите нашу камеру самадхи в цокольном этаже здания!
Не забудьте предварительно проконсультироваться у вашего врача".
Текст занимал всю отведенную площадь, для картинки места почти не осталось, поэтому фотография депривационной камеры была совсем крошечной. Красно-белая капсула напомнила Виктору космический челнок из типичного фантастического морфоскрипта. И в космосе, и в больничном подвале обтекаемая форма была ничем не оправдана, но так выглядело круче, это безусловно.
– Молодой человек! – окликнула Сигалова очередь на разные голоса.
– Вы читаете или навещаете? – спросила женщина в регистратуре.
– Совмещаю, – ответил Виктор.
Узнав номер палаты, он миновал длинный переход между корпусами и оказался в коридоре, таком же длинном. Вышагивая по идеально чистому кафелю, Сигалов невольно вспомнил ту ночь: позади горел полный трупов дом, впереди была дорога сквозь лес. Виктор шел по ней так же быстро и сосредоточенно, как сейчас, но тогда его попутчиком был страх, а сегодня – гнев.
Когда он взялся за дверную ручку, от благостной дымки, возникшей из стакана "Джека Дэниэлса", не осталось и следа.
Палата у Егора была неплохая – одноместная, похожая на средний гостиничный номер. Монитор над кроватью транслировал разноцветные графики, в углу стоял какой-то выключенный аппарат – и то и другое казалось всего лишь необходимой в больничных стенах условностью.
Туманов лежал с закрытыми глазами, лоб был прикрыт полотенцем, словно он страдал от мигрени. Виктор осторожно приподнял край и обнаружил под ним немуль. Уже не церемонясь, он снял с Егора обруч и дождался, пока тот сориентируется в изменившемся пространстве.
– Развлекаешься? – осведомился Виктор.
– Вообще-то, мне нельзя, но здесь такая тоска… – пустился в объяснения Туманов.
– Привет от Лаврика, – перебил Сигалов.
– Что? – с заминкой сказал Егор.
Имя он расслышал и, конечно, узнал. Он только не мог понять, в каком качестве к нему явился Виктор, – как провокатор или как новый коллега. Всё это отразилось на его румяном лице с цветущими младенческими щечками, которые до сих пор умудрялись избегать знакомства с бритвой.
– Лаврик скучает, – процедил Сигалов. – Ждет тебя в студии. Бизнес простаивает, нехорошо. Юзеры волнуются, без свежих кишок им не по себе.
– Вообще не понимаю, о чём ты! – заявил Туманов. Прозвучало неубедительно, но теперь он, по крайней мере, знал, в каком русле пойдет разговор. – Ты спятил, Витя? Приперся к больному человеку, грузишь его каким-то бредом!
Сигалов огляделся, придвинул стул и сел у кровати.
– Палата изнутри не запирается? Жаль.
Егор, перебирая ногами и комкая одеяло, начал как будто бы отползать, но лишь прессовал головой подушку. Портативная рабочая станция, вряд ли рекомендованная пациентам с сотрясением мозга, упала на пол и, судя по звуку, разбилась. Туманова это нисколько не обеспокоило.
– А еще привет тебе от Максимова. И от Левашова тоже. Оба ждут не дождутся, когда ты им компанию составишь. Знаешь где? Знаешь, сука?! – оглушительно прошипел Виктор. – В земле. Даже не в могиле, а где-то в яме, в лесу. Или, может, в пруду с камнем на шее, если там есть водоемы. Я как-то не успел ознакомиться с окрестностями.
– Что ты городишь?..
– Не звонили тебе эти парни, нет? Максимов и Левашов, твои протеже, молодые перспективные авторы. Не благодарили за работенку, которую ты им подкинул? Хотя ты же их не спрашивал, да? Если и меня не спросил, то их с какой стати? Взял и ткнул пальцем: годится, пакуйте.
– Я ничего этого не знал! – Егор замотал побелевшими щеками и тоже перешел на шепот. – Какие?.. Какие могилы?! Ты что?..
– Следующим должны были закопать меня. А за мной кого-нибудь еще. Кого бы ты порекомендовал? Кто бы это ни был, его тоже убили бы. Сказать почему? Потому, что с этой паскудной работой никто, кроме тебя, справиться не в состоянии. Ни один нормальный человек не сможет воображать, как он убивает ребенка, как… – Сигалова замутило, он прикрыл глаза и с трудом сглотнул. – Видеть всю эту кровь, весь этот ужас… Купаться в этом и испытывать радость… Не может никто. Это за пределами. Один ты такой фантазер, другого еще не сделали.
– Про Максимова – это точно? Я не думал… Лаврик мужик жесткий, но чтобы до такой степени… Я не знал, клянусь!
– Ну понятно, рабочие вопросы Лаврик решает сам, в рабочем порядке, а у тебя – чистое вдохновение. Только контент, и ничего больше.