Первым, кого я увидел, были туристы из КАЗ-САТТ. Не заметить их было невозможно: граждане КАЗ-САТТ, где бы они не находились, всегда выделяются на общем фоне. Что–то у них от стадных животных - конечно, так думать историку не пристало, но это сильное ощущение возникало у меня каждый раз, когда видел выходцев из этой южной страны. Они отличаются всем от остальных - одеждой, поведением, мимикой, тем, что всегда держатся только группой. Экспрессией жестов, громким голосом - чуть хрипловатым, отрывистым, резким, словно лающим; иначе на новокальберетском не поговоришь. Их было человек двадцать или чуть больше - молодые парни и девушки. Смуглые, рослые, все какие–то жилистые - энергия прямо била из их тел ключом. Все в оранжевых одинаковых блузах, широких черных штанах и черных нашейных платках, завязанных узлом. У каждого на правом рукаве вышит черной ниткой государственный символ КАЗ-САТТ - две соединенные руки, держащие факел, в круге. И у девушек, и у парней - длинные темные волосы. Если бы не усы и бороды, которые мужчины КАЗ-САТТ отращивали в память о героях антибукнеркской партизанской войны, издалека их трудно было бы отличить от женщин. "Факельщики" - так их в шутку называли в прессе, шумно разговаривали, смеялись, размахивали руками. Кто–то целовался у всех на виду - поведение странное для граждан Центральных Сообществ, отличающихся изрядным консерватизмом. Кто–то крутил головой - с любопытством рассматривал интерьер здания. Приезжие, да и служащие аэропорта, с заметной опаской обходили "факельщиков" стороной - граждане Великого Согласия отличались болезненным патриотизмом и обидчивостью. Я взял свой "сундук" - надо признаться, он мне порядком надоел. Наверное, отвык от дальних поездок - размеренная жизнь в Сит - Хольмене выработала во мне некоторую оседлость, и теперь приходилось прикладывать усилия, чтобы не забывать что я в пути, и совсем - не в Сит - Хольмене. Я обходил людей в оранжевых блузах стороной - невольно копировал поведение остальных. Но страха или настороженности не испытывал. Скорее наоборот, повышенное любопытство. Как историк и сотрудник ЦИМИ я прекрасно знал, что сформировало таких необычных людей. Эти причины были совсем далеки от того романтизма, даже идеализма, которым внешне так характерны граждане КАЗ-САТТ. Но их отличие, их импульсивность, повышенная эмоциональность, непосредственность - грубая, неприкрытая, громогласная, завораживала меня. Как сказка о далеком прошлом, как отголосок прошлого тысячелетия, как сон… Один из "факельщиков" - особенно рослый парень, с курчавыми иссиня–черными волосами и заметно отросшей бородой, поймал мой взгляд. Его темные глаза излучали агрессию, вызов, отрицание, и одновременно - были холодными и расчетливыми, что меня озадачило. Эти глаза никак не вязались со всем его обликом. Холодность и расчетливость - качества, которые совсем не подходили к подданным Кальберето - Занемского Согласия. Он словно изучал меня, потом широко улыбнулся, обнажив ровные белые зубы, и выкрикнул: Теббон - Теллаби!.. Только через секунду–другую я сообразил, что это стандартное приветствие Согласия. Что–то вроде "Да здраствует свобода и справедливость". Так все участники САТТ-движения - то есть граждане КАЗ-САТТ, приветствуют друг друга. Я смешался, отвернулся и пошел в Зал Ожиданий. В неллебанском аэропорту не было спальных ярусов - Неллебан оставался довольно таки архаическим местом Изученного мира. Пришлось примоститься на узкой деревянной скамье - таких тут было больше сотни. Как–то неудобно ощущать спиной скуку, раздражение и болезненное любопытство ожидающих, и самому рассматривать чьи–то спины - напряженные, расслабленные, скучающие, спящие… Мне предстояло провести так два часа - выходить из здания вокзала я опасался, помня предостережения Дальнена. Шататься по вокзалу мне не хотелось - не понимаю тех людей, которые бродят с пустыми глазами, тычутся из угла в угол, что–то беспрестанно жуют, постоянно спрашивают встречных и поперечных, крутят головами, вертят в руках сувениры из дешевой пластмассы - не для того чтобы купить, а просто так. Кажется, это называется "убить время". Какой–нибудь лоймен из Суувара назвал бы это "осушением потока осознанности в самом себе". Время убить невозможно, а вот превратить себя во Вневременного - можно. Стать Лакуной Истории…
От этих мыслей меня отвлек шум. Странно сказать: тут итак было достаточно шумно, но как я сообразил, что это другой шум?.. Закричали люди, послышались приглушенные хлопки - словно кто–то бил по мешкам с песком. Сосед впереди - пожилой мужчина в синем расклешенном костюме явно дольмеретского покроя, опрокинулся назад, и по его невидящим глазам потекло что–то красное, липкое, пахнущее смертельной опасностью. Кровь. Мне стало жутко - настолько нереально было происходящее на вокзале. Я все видел отчетливо - будто это было не рядом со мной, а по головидению. Люди в оранжевых рубашках тыкали во все стороны черные блестящие предметы. От предметов отделялись голубоватые огоньки - и кто–то падал навзничь, кто–то хватался за живот, кто–то полз по мраморному полу, оставляя густеющий след, истошно крича. Я пригнулся, поскользнулся на липком, упал прямо на мертвого, взвыл от страха и отвращения, оттолкнул ватное тело и попытался забиться под скамью. Я ощущал себя диким животным, на которого началась охота. Существом, чье естество желало только одного: жить. "Факельщики" перестали стрелять, и повисла пугающая тишина, прерываемая изредка женскими всхлипами и рыданиями. Я плохо видел из–за скамьи, почему–то это меня раздражало: тот самый рослый парень вскочил - на скамью? на чемоданы? на лежащего человека? - и высоко задрав руку с импульсным автоматом, закричал на скверном онренском. На его лице блуждало подобие улыбки:
- …тишина и спокойствие! Кто будет двигаться или кричать - того пристрелим в первую очередь! Вы захвачены отрядом Содействия Всеобщему Согласию! Пока наши требования не будут выполнены контрреволюционным режимом Неллебана, вы останетесь нашими… Как это?.. Пленниками! Все приказы должны исполнятся немедленно - иначе вас убьют! Вы не представляете большой ценности для революции, но ваши жертвы послужат… э… Подспорьем! - в нашей справедливой борьбе! При попытке бежать или помешать нам, вы становитесь пособниками контрреволюции и потому приговариваетесь нашим революционным судом к высшей мере наказания - расстрелу на месте! Мы выдвигаем требование - освободить в двадцать четыре часа всех наших братьев по движению из тюрем так называемых центральных сообществ! По истечению этого времени каждый час мы будем расстреливать по десять человек - это поможет контрреволюционным режимам принять наше справедливое требование! Да здраствует Свобода и Справедливость! Да здраствует Всеобщее Согласие!
Кто–то из заложников закричал о том, что он должностное лицо и его обязаны выпустить немедленно. Вожак - а это, несомненно, был руководитель группы, отдал короткий приказ и через секунду–другую "должностное лицо" вскрикнул пронзительным женским голосом и прозвучал выстрел. В голове ничего не было - ни одной мысли. Я мог бы удивляться, поражаться, бояться - но я ничего не делал. Лежал за скамьей и растерянно смотрел, как парни и девушки в оранжевых блузах неторопливо обходят ряды, всматриваются, вроде как ищут кого–то - или просто рассматривают заложников? Я видел, как ко мне приближается девушка Великого Согласия - черные прямые волосы, упрямо сжатый рот и почему–то веселые глаза, излучающие… Что? Агрессию? Интерес? Насмешку?.. Сексуальность, возбуждение - это было странно. Мягко сказано "странно" - противоестественно здесь и сейчас, среди страха и крови, но, кажется, все происходящее ее возбуждало. Лет двадцать - не больше. Стройное тело, даже через мешковатую блузу, которую не назовешь "мужской" или "женской", заметны были острые соски - граждане КАЗ-САТТ не носили нижнего белья, считая его проявлением ханжества и лицемерия. Она улыбнулась мне, если бы она увидела старого знакомого - мягкой, ободряющей, теплой улыбкой и направила дуло своего автомата. Прямо мне в лицо. Я не знаю, что она собиралась делать - глупо улыбался ей в ответ, прекрасно понимая - ее улыбка не для моих глаз. В то же мгновение что–то толкнуло ее в спину, миндалевидные глаза обиженно округлились и она села на скамью. Изо рта заструилась кровь. Девушка шумно вздохнула, рыгнула красным - ее пальцы судорожно сжали автомат и она отстрелила себе ступню правой ноги. Кровь залила меня с ног до головы - горячая соленая кровь. Я вскочил и только тогда понял, что происходит. Откуда–то сверху падали люди в униформе бежевого цвета, в смешных остроконечных колпаках и матовых масках. Они разбегались во все стороны - а "факельщики" взмахивали руками, падали, дергались на мокром полу. Толи я оглох, толи это из–за нервного перенапряжения - ничего не слышал. Через минуту все было кончено. Наверное, из террористов никто не выжил. Люди в униформе начали стягивать мертвые тела в одну кучу - как если бы это были не убитые, а какие–то чемоданы, баулы…
- Пройдите со мной!
Получив удар по спине, я сообразил, что от меня хотят: мужчина в униформе требовал пройти с ним. Нагрудной значок его костюма гласил, что он сотрудник Оперативного дивизиона Вспомогательной стражи Его Величества. Меня бесцеремонно поставили к стенке - так, что чуть не разбил себе нос о холодный мрамор. Слева и справа от меня стояли люди - испуганные, оцепеневшие, потерянные. Старик справа, с силой зажмурив глаза, настойчиво бормотал себе под нос. Прислушавшись, я понял - это медитативная литания. Старик принадлежал к Школе Элурана.