- Вы мешали! Ты и Олег! - воскликнула Жанна, неожиданно поняв, что так оно и было на самом деле. Она многие годы не могла понять себя, и Эдика во многих отношениях не могла понять тоже, мучилась и хотела, но не могла переступить через себя, и Эдик тоже переступить через себя не мог, через глубинные фобии в подсознании. Оказывается, это не фобии были, а присутствие Олега с Володей, они всегда были в нас, и мы всегда были в них, и не понимали, хотя нет, Эдик понимал, иначе не занялся бы теорией многомерного мироздания и не написал бы "Элинор" - роман о своей жизни, документальную прозу, которая только в нашем трехмерии могла сойти за фантастику.
Жанна поднялась и отошла к окну, прижалась лбом к стеклу, смотрела на улицу, но ничего не видела - какие-то движущиеся пятна, может, вообще не из этого мира.
- Вы мешали, - повторила она. - Я сейчас это поняла. Вы оба всегда были во мне. Эдик был совсем близко, а вы - дальше, но были тоже, и я не могла…
- Знаете… - сказал Лисовский, Жанна почему-то слышала его не ушами, а спиной, будто мячики ударялись между лопаток и проникали внутрь, это было странное ощущение, слова растекались по телу и лишь потом, впитавшись в кровь, попадали в мозг и осознавались, и тогда она их действительно слышала, но это были уже ее собственные слова, собственные мысли.
- Знаете, - говорил Лисовский ей в спину, - на третьем курсе, помню, в декабре, перед зимней сессией я, видимо, перетрудился. Дикая головная боль, температура. И депрессия. Все к черту. Ничего не хочу. Лежать, смотреть в потолок, жить противно, хорошо бы умереть. Кстати, это была странная, как я потом понял, мысль: хотелось умереть, но не навсегда, не окончательно, а какое-то время не быть на этом свете, пусть даже меня похоронят, а потом - через месяц, год, может, через век - появиться опять. Не родиться в чужом теле, а продолжить жить. С того возраста, в каком умер. С вами бывало такое?
- Нет, - сказал Терехов.
- Нет, - сказала Жанна.
- Нет, - послышался еще чей-то голос, но никто не придал этому значения.
- А со мной случалось, - продолжал Лисовский, - и теперь я понимаю, что это была не депрессия, а deja vu, воспоминание о том, что уже, вероятно, со мной происходило. Со мной, понимаете? С тем мной, частью которого является каждый из нас - вы тоже.
- Умирали и возрождались? - произнес Терехов. Он понимал Лисовского. Он сам не раз испытывал такое чувство - будто только что, в эту минуту возродился после долгого отсутствия, и ему вспоминался момент похорон, несли гроб, и люди шли - немного, несколько человек, - и плакала какая-то женщина, гроб опускали в яму, и он знал, что это хоронят его, сам он смотрел не то чтобы со стороны, но и со стороны тоже, ощущение было странным: он видел происходившее сразу с нескольких позиций - изнутри гроба (темно, тесно, тяжело), сверху, с высоты метров пяти, будто подвешен был на чем-то невидимом и тягостном, как непрошедшая печаль, а еще он видел откуда-то, где нет измерений, и все воспринимаешь не глазами, а сознанием, душой, где бы она ни находилась, и видишь не то, что видится, а то, что понимается, осознается, и это зрение, которого не могло существовать физически, было таким ярким, таким волнующим, таким…
- Да, - сказал Терехов, - я тебя понимаю.
Он подошел к Лисовскому и тронул его за локоть. Следователь отдернул руку инстинктивным жестом, бросил на Терехова косой взгляд, сел за стол, где были разложены его листы с нечитаемыми для постороннего взгляда записями, достал из-под стопки бумаг старую шариковую ручку и сказал тусклым голосом:
- А дело, Владимир Эрнстович, заканчивать придется. Вы… Ты понимаешь, почему у нас ничего не получается вместе? То ли мы действительно одно, то ли нас тут трое, и все мы друг против друга.
- Жанночка, ты понимаешь, чего хочет Олег? - спросил Терехов.
- Конечно, - улыбнулась Жанна. - Нужно закончить дела в этом мире, чтобы мы… он… ну, тот, который мы…
- Именно, - сказал Лисовский.
- Тогда, - пожал плечами Терехов, - запиши в протокол: самоубийство. И все.
- И забыть обо всех вопросах?
- Не можешь? Даже сейчас, когда знаешь ответы?
Лисовский долго смотрел на лежавшие перед ним листы. Аккуратно сложил, спрятал в папку, поднял взгляд на Терехова и спросил:
- Как у тебя получилось с двумя первыми книгами? И с двумя прожитыми одинаковыми минутами? Можешь повторить?
- Да, - сказал Терехов. - Наверно.
Что он тогда чувствовал? Желание, чтобы все было иначе? Ощущение раздвоенности сознания? Скорее отстраненность, ему было все равно, что могло с ним произойти - в этом мире закончить свои дни или в другом, какая, собственно, разница? Что было, что будет, что могло бы быть, чего не было и не будет никогда - какая разница, какая…
- Вот именно, - с удовлетворением произнес Лисовский. - Достаточно, Владимир Эрнстович.
- Володя, - сказала Жанна. - Я тебя очень люблю, Володя.
Она подошла - не к Терехову, а к Лисовскому, - взяла из его руки листы, уронила их на пол, поцеловала Олега в щеку, он неловко повернулся и попробовал ответить, они стояли и целовались, а Терехов смотрел, и ему было хорошо. Он ощущал поцелуй Жанны на своих губах, ему было сладко, он потерял под ногами почву, он взлетел, парил под потолком, как собственная освободившаяся душа, и видел сверху свою лысоватую макушку, ему хотелось погладить себя по голове, что он, конечно, и сделал, и ощутил легкое прикосновение к волосам.
А потом он обнял Жанну и Олега, увидел сначала Олега глазами Жанны, потом Жанну - глазами Олега, потом взглядом Олега увидел самого себя, странно это было, но уже привычно.
Я привыкаю к себе, - подумал он, не спрашивая, какого себя имел в виду.
Я, - подумал он.
И еще: хочу в Элинор.
Глава тридцатая
- Ой, - сказала Варвара, - вы так давно к нам не заглядывали, Владимир Эрнстович! Мы решили, что вы о нас совсем забыли!
Терехов опустился на знакомый стул, с которого только что снялась личность огромных размеров, и, когда посетитель боком протискивался в дверь, спросил у Варвары:
- Он, наверно, эпопеи пишет? В один роман такому автору явно не уложиться.
- Ну что вы, Владимир Эрнстович! - засмеялась Варвара. - Марик - редкий автор, такие сейчас вымирают, может, он последний. Знаете что он сочиняет? Детективные миниатюры! Рассказы-загадки по четверти листа каждый. У меня душа кровью обливается, когда я посылаю его подальше. Вежливо, конечно, приходится говорить, какой он гениальный, и какое у нас бездарное издательство, и что главный ничего в литературе не понимает…
- А на самом деле понимает? - встрял с глупым вопросом Терехов.
- Ни бельмеса, - ответила Варвара. - Но это неважно. Варзагер прекрасно пишет, но издавать его мы не можем.
- Почему? - в очередной раз прикинулся валенком Терехов.
- Ну, - изумилась Варвара и впервые посмотрела на Терехова внимательным, а не скользившим по поверхности взглядом, - Владимир Эрнстович, вы-то почему спрашиваете? Знаете же, что читатель не берет рассказы.
- Да-да, - нетерпеливо сказал Терехов, - читатель берет романы, причем такие, где экшн и не нужно думать, вроде моей "Смерти, как видимость". Кстати, как расходится "Элинор"?
- Надо узнать в отделе распространения, - придав лицу озабоченное выражение, сказала Варвара. - Я слышала, что со склада отправили последние пачки. И если тираж действительно распродан, то, наверно, будем заключать с вами договор на допечатку. Вы рады? И кстати, вы сами себе противоречите!
- Да? - удивился Терехов. - В чем же?
- В том, что читатель любит книги, где не нужно думать. Успех вашего "Элинора"…
- Варенька, - сказал Терехов, - уж ты-то знаешь, что "Элинор" - не мой роман. И пришел я, собственно…
- Ваш, Владимир Эрнстович, - не согласилась Варвара. - Вы его принесли, верно? Кто-нибудь предъявил претензии по поводу авторства?
- Автор умер в тот день, когда книга появилась в продаже.
- А родственники и правопреемники…
- Жена, - сказал Терехов. - То есть, вдова.
- Она от вас чего-то хочет? Денег? Скажите, Владимир Эрнстович. Это, конечно, неприятно, но в издательстве прекрасные юристы, а небольшой скандальчик даже полезен для пиара книги, вспомните "Таню Гроттер", вы знаете, сколько ЭКСМО наварило на этом деле?
- Варенька, - сказал Терехов, - я, собственно, пришел вот по какому поводу…
- Да, пока не забыла, - перебила Варвара. - Заходил вчера Милькин из Союза писателей России и сказал, что "Элинор" включили в список Букера. Пока в большой, но Саша считает, что книга попадет в шорт-лист. Дадут-не дадут - второй вопрос, но для пиара опять же… И скандал с авторством - просто замечательно! Наверняка будем допечатывать второй тираж, а ближе к новому году, может, и третий. Довольны?
- Варенька, - повторил Терехов, ощущая, как нарастало внутреннее напряжение: Жанна с трудом выдерживала Варин напор и нежелание слушать собеседника, Олега Варя не шокировала, видел он и не таких в своей практике и, хотя в издательских делах не очень разбирался, но, покопавшись в памяти Терехова, знал, конечно, о финтах с допечатками и пиаровскими играми, а Эдик и не обижался вовсе - он был чужд разговоров об авторских правах, и миссию, затеянную Тереховым, изначально не приветствовал, но и помешать не мог, разве что устроить еще одно посещение Пращура, но лысый этот череп Терехова больше не смущал, он просто сказал "Изыди!", Пращур изошел паром и исчез, а Терехов отправился в издательство, имея точное представление о том, что намерен делать, но зная также, какое сопротивление встретит со стороны Варвары, а потом и Главный в бой кинется, это артиллерия покрупнее калибром…