- А я быстро забываю, - признался Терехов, - голоса, лица, особенно фамилии. Правда, сюжеты прочитанных книг помню, даже если читал в глубоком детстве.
- Профессиональное, - сказал Мартынов. - Так я вас слушаю, Владимир Эрнстович. Простите, не могу долго говорить…
- Да-да, - заторопился Терехов. - Я, собственно, по поводу сообщения, только что прочитал в рассылке… Где-то в вашем районе вчера покончил с собой некто Ресовцев.
- Было такое, - согласился майор.
- Он… оставил записку? И… может, это не самоубийство? Откуда у него пистолет?
- Почему вы решили, что он застрелился? - удивленно сказал Мартынов. - Вам что-нибудь известно об этом человеке?
- Абсолютно ничего! Потому и спрашиваю. Не застрелился, вы говорите?
- Повесился на крюке от лампы в кухне. О записке ничего сказать не могу.
- Значит, была?
- Ничего не могу сказать, - повторил майор и, почувствовав на расстоянии огорчение Терехова, добавил: - Я это дело не веду, так что… А вообще - почему Ресовцев вас интересует? Вы сказали, что с ним не знакомы…
- Не знаком. Просто… Странным показалось - человек покончил с собой…
- В Москве, - вздохнул Мартынов, - ежедневно сводят счеты с жизнью от трех до семи человек. Обычно бомжи и юноши, а интеллигентные люди действительно не так уж часто…
- Он был интеллигентным человеком?
- Почему вы спрашиваете? - подозрительность Мартынова взяла верх над вежливостью.
- Пишу роман, - сказал Терехов, понимая, что только такое объяснение может устроить майора. - Героя находят мертвым, пистолет в правой руке, пуля в голове. В записке сказано, что винить, мол, следует такого-то…
- Не тот случай, - с сожалением констатировал Мартынов, но продолжать не стал и на провокацию с запиской не поддался. - Извините, Владимир Эрнстович, я сейчас занят, но с удовольствием поговорю с вами в другой раз. Хорошо?
- Хорошо, - пробормотал Терехов и неожиданно услышал:
- Вашу новую книгу я вчера купил. Кажется, такого вы раньше не писали.
- Не писал, - повторил Терехов.
- Всего хорошего, - сказал Мартынов и положил трубку.
Не тот, - с облегчением подумал Терехов. Наверняка не тот. Звук, похожий на выстрел, Терехов слышал совершенно отчетливо. Майор Мартынов, обладавший абсолютной памятью на звуки, возможно, даже смог бы определить, какого калибра был пистолет и на каком находился расстоянии от телефона. Или сказал бы, что это не выстрел был, а звук падения стула.
Не тот. И не нужно себя изводить. Звонил сумасшедший. Мало ли в Москве психов? Инну Беликову, знакомую журналистку из "Комсомолки", пишущую на криминальные темы, полгода изводил по телефону какой-то идиот, звонивший по ночам и сообщавший о выдуманных им преступлениях, о которых непременно нужно было написать в газете. Инна чуть с ума не сдвинулась, да и любой на ее месте впал бы в депрессию, если бы каждую ночь часа в три или четыре ему сообщали заупокойным голосом о расчлененном трупике младенца, засунутом в мусорный бак на улице Неделина, дом девять…
Значит, сумасшедший, - решил наконец Терехов и сел к компьютеру. Голова была тяжелой, но он заставил себя написать обычную порцию текста - получилось, конечно, плохо, но ведь это смотря по какой шкале оценивать. Для прежнего Терехова - вполне прилично. Для автора "Элинора" - плоско, грубо, вяло, безжизненно.
Господи, как я себя теперь поверять должен? - с ужасом подумал Терехов. Кто я есть теперь и как мне писать дальше?
Глава седьмая
В три часа, плотно пообедав в кафе "курицей жаренной с картофельным гарниром", Терехов медленно шел по правой стороне Шаболовки от станции метро в направлении возвышавшейся чуть в стороне Шуховской телебашни. Желудок у него был полон, а голова пуста. Для чего он сюда приехал, Терехов не мог бы толком объяснить и самому себе, а уж кому-нибудь постороннему - тому же майору Мартынову - подавно. Просто тянуло. Бывают в жизни состояния, когда невозможно объяснить тот или иной поступок логическими причинами. Пришло в голову - и сделал. Почудилось что-то - и полез на рожон. Или того хуже: не понравился поворот головы или взгляд случайного прохожего - подошел и убил. Разве не бывает такого в жизни? Сколько угодно, Терехов знал милицейскую статистику.
Нужно было раз и навсегда избавиться от наваждения. Почему он решил, что звонивший псих не только был истинным автором "Элинора", но еще и носил фамилию Ресовцев?
Терехов вошел в сквер, где на трех скамейках нагло сидели и прохаживались голуби. Несколько пенсионеров стояли поодаль, рядом с газетным киоском - то ли боялись потревожить птиц, то ли сидеть им было холодно, день действительно выдался прохладный, хорошо хоть не дождливый, как давеча.
Медленно проходя мимо, Терехов прислушался к обрывкам разговора, но говорили не о самоубившемся, а о проблемах государственных - о внешнем долге Соединенных Штатов и о том, что американский Сенат выделил сто миллиардов на будущий год с целью подорвать в России устои нормальной человеческой жизни.
- Извините, - сказал Терехов, и взгляды сразу обратились в его сторону. - Вы не могли бы подсказать… Тут неподалеку пару дней назад человек покончил с собой. Ресовцев его фамилия…
Старички переглянулись, но ответа Терехов не услышал. Показалось, или они действительно что-то знали об этом человеке, такое, чем не собирались делиться со случайным прохожим?
- Я почему спрашиваю, - продолжал он. - У меня школьный товарищ был - Ресовцев Эдик, мы в сто тридцать шестой учились. Потом потеряли друг друга, и вот читаю…
Терехов замолчал, чувствуя, что объяснения излишни, его не слушают, никому не интересны его слова, но рассматривали его откровенно, как в зоопарке разглядывают экзотическое животное марабу, которое никогда прежде не видели. Терехов смешался, даже отступил на шаг и оглянулся - ему показалось, что старички смотрели не на него, а на что-то или кого-то позади, но аллея была пуста, только женщина в темно-коричневой кожаной куртке до колен медленно удалялась в сторону перекрестка.
- Так я спрашиваю… - начал он опять, больше всего желая повернуться и бежать отсюда подальше, взгляды выдавливали, толкали, а старичок, рассуждавший о вредоносной сущности американской внешней политики, вдруг сказал:
- Вы лучше у нее спросите, она должна знать, а мы что, мы люди маленькие, а дома тут большие…
- У кого спросить? - растерялся Терехов, и старичок взглядом показал на удалявшуюся фигурку. Женщина шла медленно, будто действительно ожидала, что ее кто-то догонит, пойдет рядом, задаст вопрос… Москвички обычно более торопливы в движениях, Терехов давно это приметил; даже когда они с Маргаритой просто прогуливались по улицам или возвращались из театра, она шла быстро, ему приходилось не то чтобы бежать, но заставлять себя идти быстрее, чем ему хотелось, он как-то сказал ей об этом, и Маргарита удивленно ответила: "Я всегда так хожу, с чего ты взял, что я бегу?"
- Кто это? - вырвалось у Терехова, но старички больше не обращали на него внимания, повернулись к давешнему оратору, и тот продолжил свои разглагольствования с того места, на котором они были прерваны появлением постороннего. Ясное дело, все беды российские - из-за гнусных американцев. Сначала они Советский Союз развалили, а теперь на российскую независимость покушаются. В иное время Терехов непременно остался бы и поспорил, он не любил недоказанных предположений и обычно старался разбить их ясными и точными аргументами, но сейчас его не волновали глупости, он смотрел вслед женщине, дошедшей до конца аллеи и остановившейся на бровке тротуара, видимо, в раздумье - переходить улицу здесь, рискуя попасть под колеса вынырнувшей из-за поворота машины, или идти до светофора, а это довольно далеко, метров двести.
Должно быть, почувствовав на себе чужой взгляд, женщина обернулась на мгновение, но лица ее Терехов разглядеть не успел - она ступила на мостовую и пересекла ее, лавируя в потоке машин.
Терехов пошел вдоль аллеи в сторону шумной улицы. Напрасно он сюда ехал, только зря время потратил. Нет, - подумал он, - не напрасно. Вообще-то он не собирался искать дом Ресовцева, разве что обнаружил бы его по чистой случайности. Ему хотелось увидеть район, где тот жил. Проникнуться аурой, почувствовать что-то, что помогло бы ему понять, на самом ли деле Ресовцев был автором "Элинора". Нет, даже не это главное. Терехов хотел разобраться в самом себе, в изменениях, которые произошли с ним за эти дни.
Странно он вел себя, нелогично. Отдал "Элинор" в издательство, потому что так сложились обстоятельства и иного выхода не было. Но почему за все эти дни ни разу не задумался над тем, что произошло с его собственным романом? Кто-то выкрал у него рукопись, заменил, и что же этот негодяй сделал после подмены? Передал диск с текстом Терехова автору "Элинора"? То есть - Ресовцеву? Но если так, то еще месяц назад Ресовцев знал - или мог догадываться, - у кого находился его роман. Почему не нашел Терехова сразу, не позвонил, не выяснил отношения?
С логикой у меня в последнее время неважно, - подумал Терехов. Если на "Вторжении в Элинор" оказалась моя фамилия, то, получив диск с файлом романа "Смерть, как видимость", Ресовцев мог обнаружить над заголовком собственное имя - и кому тогда он мог предъявить претензии? Оба они оказались в одинаковых обстоятельствах - с той разницей, что Ресовцев, по-видимому, не торопился отдавать рукопись в какое бы то ни было издательство.