– Больше из него, кажется, ничего не выжмешь.
Колпак сняли с головы Михеева, аппарат унесли. Лавров, Сугубов и Нина распрощались с дочерью ученого - сам он продолжал дремать - и вышли.
***
В голубой эмалевой гостиной аппарат уже стоял на овальном столе. Лавров быстро подошел к столу:
– Интересно посмотреть цереброграмму Михеева!
Сугубов безнадежно махнул рукой:
– Да разве это мозг Михеева?! Это развалина великого здания. Какое печальное зрелище!
– Вы слишком мрачно настроены, Леонтий Самойлович, - возразил Лавров. Не все же процессы необратимые…
– Так, по вашему мнению, и старческий маразм Михеева - процесс обратимый? - колко возразил Сугубов.
– Я совсем не утверждаю, что патологическая старость - процесс обратимый. Но мы можем…
– Поздно, поздно, Иван Александрович. Вы знаете, я больше на профилактику налегаю. Ортобиоз, правильный образ жизни должен обеспечить нам здоровую, бодрую, нормальную старость без ослабления памяти и…
– А разве Михеев вел неправильный образ жизни?! - воскликнул Лавров. Не вы ли сами вырабатывали для него жизненный режим?..
Обычный спор между "друзьями-соперниками" зашел бы далеко, если бы внимание ученых не было отвлечено лентой, которую Нина тем временем извлекла из аппарата. На ленте видна была кривая работы мозга Михеева.
– Смотрите, смотрите! - уже совершенно дружеским тоном обратился Лавров к Сугубову. - Это что-то совершенно исключительное…
На ленте сначала шла тоненькая вибрирующая ниточка. Размах зигзагов, то есть амплитуда колебаний, "пульсация", был совершенно ничтожен, почти незаметен для глаза. Это характеризовало вялость мозговой работы Михеева… И вот эта тончайшая линия в нескольких местах вдруг как бы раздулась. Размах отдельных колебаний был так велик, что выходил за пределы ленты.
– Вот он, взлет гения!.. - тихо проговорил Лавров, почти подавленный грандиозностью явления. Нечто подобное, вероятно, испытывает сейсмолог, просматривая необычайную сейсмограмму. В зигзагах, ничего не говорящих непосвященному человеку, он отчетливо видит взрывы грандиозных сил природы.
– Вы помните тот момент, когда мне удалось оживить внимание Михеева? Вот оно, видите? А ведь мозг его и в этот момент работал не на полную мощность. Значит, сила мысли у Михеева не исчезла совершенно, а лишь ослабла и как бы дремлет… А вы говорите: "Необратимый процесс". Я решительно утверждаю, что если мозгу Михеева дать "костыли" - искусственное электропитание, - то на этих костылях он еще пошагает…
Сугубов задумался. Да, под пеплом старости еще тлеют угли былого огня. Кто знает, может быть, их действительно удастся раздуть в яркое пламя?
– Я первый поздравлю вас, если это вам удастся, - сказал, наконец, Сугубов. - Но ведь это было бы довольно рискованным экспериментом. Нужны предварительные опыты, но над кем? Над животными? Они не показательны. Над людьми? Недопустимы.
– Вы опоздали, Леонтий Самойлович! Я уже проделал ряд опытов над животными, и, представьте, довольно показательных… Проделал опыт и над человеком…
– Как?! Вы осмелились? - взволнованно воскликнул Сугубов. - И кто же тот несчастный, над которым вы…
– Я сам. Да, я сам этот счастливый человек! - торжествующе улыбнулся Лавров.
– Вы?
– Да, я. Теперь об этом можно говорить… Я думаю, что каждый из нас сделал бы то же самое.
– Да, но…
– Простите, Леонтий Самойлович: я наперед знаю все ваши "но", потому что они одновременно и мои "но". Я моложе Михеева - это раз. То, что перенес мой мозг, может не перенести мозг Михеева. Второе - качественные показатели мозга Михеева тоже совершенно иные, чем мои. Нынешний мозг Михеева стоит ниже качественного уровня моего мозга. Но в его гениальных взлетах… На низком теперешнем уровне работающий мозг Михеева излучает столь слабые электромагнитные колебания, что их едва воспринимает даже этот сверхчувствительный аппарат. Ну, а во время вспышек былого проблеска сознания этот необычный мозг вырабатывает электрическую мощность, превышающую чуть ли не в десятки раз мощность "мозговых генераторов" среднего человека. Мы должны дать мозгу Михеева эквивалент той электроэнергии, которая когда-то вырабатывалась этим необычным мозгом самостоятельно. Эквивалент же этот является даже не лошадиной, а слоновьей дозой по сравнению с электромощностью среднего человеческого мозга. Выдержат ли эту дозу изношенные мозговые клетки Михеева? А дать дозу меньшую - значит не поднять работу мозга Михеева до былой мощности.
– Что же вы предполагаете делать? - спросил Сугубов.
– Продолжать опыты.
– Над собой?
– Зачем над собой? Над собой продолжать опыты не имеет смысла. Новый эксперимент будет показателен лишь в том случае, если мы произведем его над таким же дряхлым стариком и с таким же старческим слабоумием, как у Михеева… Ежели этот мозг выдержит максимальную дозу электропитания, выдержит ее и мозг Михеева.
– Неужели же вы хотите?.. - в ужасе воскликнул Сугубов.
– Я ничего не хочу. Я только сказал, какой эксперимент мог бы быть вполне показательным, - быстро возразил Лавров. - Ничьей жизнью рисковать не собираюсь… Впрочем, при известной осторожности и последовательности риск может быть сведен до минимума. Можно подбирать для опыта стариков сначала бодрых, затем все более дряхлых и усиливать дозы электропитания их мозга с крайней осторожностью и самой пунктуальной последовательностью. В таком случае, я полагаю, никакого серьезного вреда здоровью испытуемых мы не причиним.
– Может быть, вы и правы, - не совсем твердо сказал Сугубов. - Во всяком случае, прошу вас: прежде чем мы произведем опыт над Михеевым, ознакомьте меня с результатами ваших предыдущих опытов.
– Контроль? Охотно принимаю! - воскликнул Лавров. - Будет исполнено. Вот вам в залог моя рука! - И он протянул Сугубову руку.
***
Размеренная жизнь ВИЭМ неожиданно резко нарушилась. Из клиники исчезли двое больных - Кудрявцев и Голубев. Весь институт был поднят на розыски стариков, и, наконец, их нашли в дальнем секторе Парка культуры и отдыха. Оба они в течение нескольких дней проявили одинаковую и непонятную возбудимость и странное для старческих организмов ослабление тормозных процессов.
Наблюдая больных, Нина следила и за Лавровым. Ей казалось, что ему известны причины отклонения больных от психической нормы, но он скрывает эти причины. "Неужели, - задавала она себе вопрос, - неужели Лавров вопреки своему слову начал тайно производить рискованные опыты?" Нина вспомнила классическое определение высшей нервной деятельности:
"Это - сила обоих основных нервных процессов: раздражения и торможения, затем - соотношение по силе их между собою - уравновешенность и, наконец, подвижность их. Эти пункты, с одной стороны, ложатся в основание типов высшей нервной деятельности, а эти типы играют большую роль в генезисе нервных и так называемых душевных заболеваний; с другой представляют характерные изменения при патологическом состоянии этой деятельности".
Так писал великий Павлов. Из этого незыблемого научного положения следует, что электризация мозга должна вести к патологическому состоянию. Все же Нина решила не вызывать Лаврова на объяснение и не делиться своими подозрениями с Сугубовым.
В тот самый день, когда Кудрявцев и Голубев, наконец, вернулись к своему обычному состоянию, из лаборатории Дубльвэ санитары вывезли труп Суркова, жалкого, дряхлого старика, который много месяцев находился на попечении института. Нина вошла в лабораторию, когда Суркова поднимали с пола. Одного взгляда на Лаврова, кресло, провода и тело несчастной жертвы было достаточно, чтобы понять, что произошло.
Бледный Лавров сурово и упорно смотрел в одну точку. Казалось, он хотел вызвать Нину на самое резкое столкновение. И вдруг она поняла, что не только Сурков, не только Голубев и Кудрявцев, но и сам Лавров является жертвой своего экспериментаторского увлечения.
"Он электризует свой мозг и перестал контролировать свои желания. Он не управляет собой", - с ужасом подумала Нина. Она пробормотала какую-то фразу и быстро вышла, с облегчением захлопнув за собой стальную дверь лаборатории Дубльвэ.
"К Сугубову, непременно к Сугубову", - решила Нина, хотя знала, что профессор отдыхает далеко за городом…