- Добрые руки, - скучным голосом сказал Стасик. - Будто мы научились уже лечить прикосновением добрых рук. Держим в них слабительное или рукоятки этаких вот лютых, быт наш раскрепощающих электрозверей… - он, как всегда, покраснел, не мог относиться к вынужденной утренней процедуре с шутовским дисциплинированным усердием или девственно-бесстыдно, как Покрывайло, даже не догадывавшийся, что по данному поводу можно комплексовать.
Молча (за что Стасик проникся к ней благодарностью) Тамара помогла ему, но затем достала из кармана халата баллон с дезодорантом и так же молча пустила аэрозольную струю над его кроватью. Стасик оцепенел, закрыл глаза и задержал дыхание. Она заменила засохшие веточки жимолости и вязе па подоконнике свежесрезанными, каркнула напоследок что-то вроде "Оревуар" и, дребезжа столиком, отбыла.
Трое мужиков, закованных в доспехи из никелированных прутьев-дистракторов, опутанных кабелями электронойростимуляторов, распятых на своих иммобилизационных кроватях даже не смогли проводить ее взглядами.
Для Стасика путь на эту кровать начался утром летнего понедельника, когда он явился в свою редакцию на телестудии.
- Говоришь, в командировке давно не был? - встретил его шеф, хотя Стасик если что и успел сказать, так только "здрасьте". Но тем не менее с готовностью подтвердил:
- Говорю. Любил шефа.
- Куда б тебя… Э! Значит, так. Гони-ка ты на "Точсплав" на недельку.
Он сделал паузу, чтобы Стасик оценил широту его души.
- Для нас привезешь материал про незаурядную профессию, в "Экологическую панораму" что-нибудь бодрящее, и сшиби для Ращупкиной кадрик на молодежную тему. Хоккей?
- Хоккей! - радостно согласился Стасик. Понедельничные рескрипты он всегда принимал радостно, шеф умел подавать свои "иди туда, не знаю куда" аки енотовую шубу с барского плеча - и вот уже младой подчиненный летит, чтобы привезти "то, не знаю что" - непременно приятное и для редакционного коллектива, и для студийного начальства, а может быть, даже и для широких телезрительских масс.
Стасик связался с профкомом "Точсплава", добавил в голос микрофонно-гипнотических модуляций и выцыганил-таки себе одноместный номер с искусственной гравитацией. Потом звонок в аппаратную. Попросил Андрея Андреевича сделать профилактику ТЖК - тележурналистскому комплексу "Фокус" - и размагнитить восемь микродисков.
- Сколько? - с угрюмым недоверием переспросил Андрей Андреевич.
- Так я ж не себе только, мне и Ращупкина кадр заказала, и в "Экопанораму" надо, - зачастил-залебезил Стасик, и это было ошибкой.
- А где я их вам возьму? Восемь. Хм.
- Но ведь надо, надо, Андрей Андреевич… Может, из ваших личных запасников, так сказать… (Усугубление ошибки).
Чарующие модуляции здесь бесполезны, у ст. инженера цеха видеомонтажа профиммунитет.
- Пущай из личных запасников нацарапает, - не отрывая взгляда от текста позавчерашней газеты, прогоняемой по дисплею, посоветовал шеф.
- Я уже сказал про личные, - закрывая трубку ладонью, жалобно хныкнул Стасик.
- Дай сюда.
Шеф протянул руку. Стасик лег животом на свой стол, дотянулся до руки шефа и вложил в нее трубку.
- Андре? Станислав у нас отбывает на "Точсплав", изобрази ему штук десять микрушек поновее, батарейки смени. Хоккей? Как выходные? Х-ха. Х-ха. Рыбки привез? Ну, спасибо, старик. Ну, пока. Ну, заходи.
Передавая Стасику трубку, понизив голос:
- Там у них на "Точсплаве" есть мужик, фамилия не то Безукладников, не то Безугольников, в цехе редкоземельных работает… Делает на центрифуге наплавки па запонки, кулоны и тэдэ - знаешь, такие, с интерференцией… Нужно запонок четыре пары. Привезешь больше - остальные можешь взять себе.
- Ну-у, - протянул Стасик, хотя сильно не любил осложнять доверительные корреспондентские контакты гнусной необходимостью выцыганивать что-нибудь у интервьюируемого. Шеф, тот без труда сочетал службу и дружбу, сразу же объявлял всех, кто находится в десятимильной зоне его истинно мужского обаяния, закадычными корешами, А корешки (от крупных региональных администраторов до кондовых таежных егерей) всегда были рады угодить ему пудовым тайменчиком - или отнюдь не репринтным комплектом "Мира искусства" за 1898 год, интересы у шефа разносторонние.
Стасик, естественно, пытался копировать мужское обаяние, переходил на "ты" сразу после "здрасьте" и говорил всем "старик" и "изобрази все по первому классу". Но… На розовых щеках его еще нескоро должна была пробиться шкиперская бородка и тем более нескоро предстояло ей сделаться прокуренно седой. Что касается кожаной всепогодной куртки, то Стасик ею сумел обзавестись, но не было у этой хрустящей обновки почтенных потертостей, не было длинной и авантюрной биографии, тесно сплетающейся с биографией владельца… Кроме того, Стасик быстро краснел. Успевал залиться робким румянцем еще до того, как "старики" движением брови или неуловимой ноткой ласкового вроде бы тона ставили его на место.
- Ну, давай, камрад. Ни пуха.
Вместе с очками шеф напялил на лицо выражение легкого омерзения, с каковым и продолжил изучение позавчерашних дисплейных новостей.
- Ну, тады покеда, шеф! - Стасик поднял ладонь прощальным жестом, развернулся на пискнувших каблуках и поскакал в аппаратную перезаписи, в личные сусеки Андрея Андреевича. Получил "Фокус", испробовал его во дворе студии на какой-то свеженькой ассистенточке. Свеженькая смущалась, старательно позировала, поворачиваясь по его требованию то в профиль, то в три четверти. Воспользовавшись неопытностью юного существа, Стасик сгонял ее вместо себя в бухгалтерию оформить командировку.
Теледевочек всегда использовали на побегушках.
Но уж которая "войдет в стаж"… У-у-у… Попугаячья расцветка дешевенькой одежонки взятых с улицы малолеток дегенерирует в черные с золотом и бордовостью колера тяжелых артистических блузонов, блистающая в юных глазах исполнительность и готовность к влюбчивости - в утомленное ожидание перевода на должность ведущего режиссера непровинциального театра со скандальезной, желательно, репутацией. Ничего так не поднимает женщину в ее собственных глазах, как ТВ. Ничто так не портит женщину, как ТВ. Нет ничего труднее для женщины, чем попасть на ТВ. Но уж если…
Бродят по студийным звукогасящим коридорам и зашарпанным курилкам черно-бордово-золотые телеинтеллектуалки, неся на лицах слои косметики, которые с возрастом становятся все толще и замесом гуще, а сигареты их и мнения о жизни и людях - ядовитее. Это они создают на студии ни с чем не сравнимый зловещий колорит, паническую атмосферу, в которой трясутся коленки и заплетается язык, а все мысли вылетают из напухающей звоном головы у передовых производственников и лихих покорителей пространств… А телеобъектив в упор и жаркие потоки с нависающих юпитеров здесь ни при чем.
Ассистенточка прибежала с командировочным бланком и транспортно-коммунальными купонами. От студии до вокзала двадцать минут, а там еще полчаса экспрессом до грузового порта, десять минут посадочных процедур. "Успею", - подумал Стасик.
Успел. Мест не было. Подскочил к кабинке диспетчера, на плече - рассупоненный "Фокус", красная лампочка на нем воспаленно мигает, чуть ли не напрямую в эфир выхожу, расступись!
Диспетчерша прониклась, помогла втиснуться. Есть, есть в пилотской кабине этакий закуточек, уютное креслице с видом на приборную панель и краешек обзорного экрана. Стасик пристроился, приладил "Фокус" поплотнее на плече и глянул в видоискатель. Можно будет сделать немного предстартовых процедур, ухватить момент, когда мутноголубая пенящаяся мгла прошиваемой атмосферы спадает с иллюминаторов и обнажается черный блеск космоса. Именно блеск, хотя имеются любители поминать о бархате… От неожиданности даже режет глаза. "Запомнить, вставить в абзац, посвященный космокрасивостям", - шевельнулась одна Стасикова извилина, а следом другая, третья: "Огнедышащие драконы изрыгнули струи реактивного пламени, лицо пилота стало напряженным и жестким (неважно, что мне виден только затылок), и весь корабль вместе с комочком твоей оцепеневшей плоти становится стремительным сгустком энергии, неудержимо рвущимся к звездам".
Он успел поймать очень характерное движение штурмана, когда тот просовывает голову чуть ли не подмышкой, чтобы бросить взгляд на удаляющуюся Землю в нижнем левом иллюминаторе. В кабине замелькали полосы теней. Где-то под ногами родился неприятный, заставляющий вспомнить о зубных болях звук и быстро перерос в тонкий сверлящий свист. Стасик чуть убавил уровень и произвел необходимую коррекцию на микромикшере, дабы Андрей Андреевич не забраковал потом запись.
Получался недурственный кусочек. Даже в очерке, жанре, так сказать, почти художественном зрителями ценятся репортажные вставки, элементы несрежиссированной документальности. Стасик неоднократно пытался втолковать это студийным режиссершам. Уравновешенная композиция кадра и ритмичный монтаж - это, конечно, блистательные вершины мастерства и кое-где даже гениальность посверкивает, но порой и непрофессионализм сымитировать не худо. Настоящий талант, он как раз таким умением и проверяется. Ведь когда снисходишь до уровня такого заурядного постановщика, как будничная жизнь, где торжествует не логика события, а логика взгляда на это событие, когда симулируешь малохудожественную простоту и неоткорректированную естественность, зритель в чем-то даже как бы это самое бывает ошеломлен и некоторым образом покорен и испытывает катарсис, калокагатию, энтелехию, сатори, самадхи, нирвану, оттяжку и кайф.
Впрочем, втолковать это ни разу не удавалось. Блузоны колыхались, а пудро-помадный рельеф передергивали тектонические судороги брезгливого непонимания.
- Эко выплел! - поразился Гнутов. - Маньерист. Давай вообще-то ближе к делу, а то Покрывайло заспит кульминацию.