Кричал бы и дальше - обидно кричал, в отместку за недоверие, за слабость, но вдруг заметил, что дрожат отцовские плечи под синим шелковым корзнем, что ползет по морщинистой щеке слеза, и остыл так же быстро, как вспыхнул. Осекся, метнулся прочь из избы, вылетел во двор. Побежал к соседней - дружинной - избе, по пути не замечая шарахающихся в стороны дворовых людей. Ураганом ворвался в избу, хрястнул дверью за спиной.
Вой на то и вой, чтоб на любой шум вскакивать, - не успела дверь за княжичем закрыться, как ему в грудь уже уперлись несколько копий да ножей.
- Что пришел, княжич? - На глухой голос копья опустились, ножи попрятались под одежкой. Избор перевел дыхание, всмотрелся в полутьму. Бьерн сидел подле очага на высокой, как и положено варяжскому хевдингу, лавке. Ноги скрестил, будто печенег, на коленях матово поблескивал небольшой клевец, Одной рукой Бьерн придерживал клевец за рукоять, другой - оглаживал гнутое, похожее на птичий клюв острие.
Избор протолкался ближе к варягу, сел напротив. Когда-то он не хотел прихода Бьерна. Так и сказал на совете старейшин: "Неужто одного волка, что на город наскакивает, вам мало, что другого, родича его, сами зовете?! " Однако отец оставался непреклонен, И старейшин убедил в своей правоте. Твердил: "Бьерн Орму родич, родичам столковаться легче. Его и отца его в урманской земле почитают, мать их конунга с ним в родстве. Без него ни к чему вовсе поход затевать". Старейшины сдались не сразу. Противились, говорили, что люди из урман и в Альдоге сыщутся, что незачем из болот всякую нечисть вытаскивать, что уж если б шла речь об отце Бьерна, старом Горме, так и спору нет, но с его сыном - дело иное… Когда-то многие из нынешних старейшин были в дружбе с отцом Бьерна. Вместе ходили в походы, вместе отбивали Альдогу у находников. Потом Горм с сыном ушли в болота, подмяли под себя многие болотные земли и осели там, Старейшины говорили о Горме хорошо - называли его смелым воином, отважным богатырем, который без нужды и капли крови не прольет, словом не обидит.
О сыне его, Бьерне, отзывались куда хуже. Помнили Бьерна совсем молодым - злым, жестоким, не боящимся крови и ту самую кровь всего более любящим. По словам старейшин, Бьерн мало чем отличался от своего дальнего родича Орма, поэтому ждал Избор не столько помощника в трудном походе, сколь нового врага, с коим придется мириться по чужой воле.
Княжич не ошибся, однако Бьерн оказался вовсе не таким, каким его представлял Избор. Средь альдожских дружинников его уважали. Даже дотошный Энунд Мена с его приходом присмирел и куда меньше совал свой нос в княжьи дела. Вадим же - ныне назначенный воеводой при Изборе - поболтал с варягом об оружии, похвалил лошадей, поглядел на воев, пришедших с Бьерном, - и тут же с ним поладил. Понемногу, день за днем, и Избор попривык к варягу. Не было в Бьерне той самой звериной жажды крови, о коей твердили старейшины, не было злого безрассудства. Он был старше княжича лет на десять, не более, только казалось, век проживи Избор - а до его холодного спокойствия не дотянется. Ничто Бьерна не печалило, ничто не грело - был он как вода в глубоком омуте. Избор его не понимал - иногда дивился ему, иногда ненавидел, - но иного заступника ему перед отцом не было. Вбил Гостомысл себе в голову, что без Бьерна походу не быть, выполнял теперь любые прихоти варяга. С Энундом да Вадимом еще спорил, ругался, а с Бьерном становился тихим, словно тот с самим Перуном в родичах. Вот и ныне была у княжича одна надежда - что Бьерн отца вразумит, объяснит, что бесчестьем люди назовут, если не поедет княжич сам выручать сестру с братом. Поэтому стоял теперь Избор пред варягом, мялся, задыхался от злости, стискивал кулаки, давился словами:
- Отец меня отговаривает… Чтоб я тут остался…
Бьерн кивнул, отложил клевец, сцепил пальцы на коленях, замер. На обнаженной груди блестела золотая гривна, подле нее повисла на гайтане костяная фигурка рыси, с обритой до макушки головы спускались к плечам заплетенные в косицы волосы.
"Аж не дышит, будто идол неживой", - мелькнуло у Избора в голове. Облизнул пересохшие губы, рубанул ладонью воздух:
- Как отец такое сказать мог?!
- Так и мог, - Бьерн шевельнулся, и все в нем словно ожило - блеснули глаза, перекатились под смуглой кожей мышцы, трепыхнулись косицы, закачалась гривна, цепляя костяную фигурку. - Ты один после него наследник. Тебе Альдогу беречь надобно, а не искать удачи в море, будто свободный ярл.
Этого Избор не ждал. Бежал пожаловаться, заручиться поддержкой, а вместо этого будто ушатом ледяной воды облили.
Княжич обиделся, закусил губу. Вспомнив, ответил:
- Так ведь и ты у Горма - один наследник.
- И я… - послушно согласился Бьерн. Замолчал, опять превратившись в недвижного идола. Из угла избы кто-то негромко засмеялся. На щеки Избора накатила волна жаркой красноты, неприятно защипало уши. Бьерн метнулся взглядом на насмешника, заговорил:
- Мой отец - свободный ярл от рождения. Я - свободный ярл от рождения. Мне не нужны земли отца, мне нужны мои земли. Он это знает. А твой отец - бонд от рождения. Ему нужны его земли. Тебе нужны его земли. Так он знает.
- Но мне не нужны его земли! - чуть не плача от обидных слов, выкрикнул Избор. Бьерн улыбнулся, развел раскрытые ладони в стороны:
- А этого он не знает.
В избе дружно загоготали его хирдманны. Избор выпрямился, надвинулся на варяга. Любой другой давно бы догадался, что княжич не простит насмешки - вскочил бы, набычился, стиснул кулаки, готовясь к драке. А Бьерн даже не привстал - все так же сидел, улыбался, думал о чем-то своем, не касающемся княжича. Лезть на него с кулаками показалось глупым ребячеством.
- Но я должен выкупить у Орма брата. И сестру. Я, сам! А не Энунд с Вадимом! - выкрикнул Избор.
Улыбка исчезла с лица Бьерна.
- Да, - коротко согласился он. - Это надо сделать тебе, сыну князя. С другими Белоголовый даже говорить не станет.
- А с тобой?
- Со мной? - Бьерн задумался, покачал головой. - Когда-то мы уже говорили с ним песней валькирий. И мы были слишком молоды, чтоб слышать друг друга… - Варяг насторожился, прислушиваясь к чему-то, будто ищущий добычи зверь, добавил быстро, отмахиваясь от княжича словами: - Гостомысл отпустит тебя. Он лишь поддался слабости… Что там?
Теперь и Избор расслышал неясный шум на дворе. Кто-то громко требовал князя…
Нестройной толпой дружинники хлынули к выходу, однако тут же расступились, давая дорогу спрыгнувшему с лавки Бьерну. Варяг не счел нужным даже накинуть рубаху или натянуть сапоги - вышел на двор босиком, лишь в свободных холщовых штанах да с клевцом в руке. Избор вышел следом. Вышел и замер на пороге - девки в Альдоге были красивы, это признавали почти все заезжие торгаши, но такой красоты ему видеть не доводилось. Незнакомая девица была в длинной поневе из пестряди, накинутой поверх белой, будто лед на Ладожке зимой, шелковой срачицы. Тонкая шея красавицы, казалось, подломится под весом свернутой в клубок на затылке толстой косы. Широкие ровные брови непослушными дугами гнулись над синими - такой синевы и не бывает - огромными глазами. Сочные губы изгибались насмешливо и призывно…
- К князю мы! За правдой! - Лишь теперь княжич увидел тех, что пришли с красавицей, - нескольких мужиков в одинаково мятых рубахах, портах чуть ниже колен, теплых онучах да драных лаптях. Средь них выделялся тот, что требовал князя, - сам он был грузнее и толще прочих, рубаха у него была наряднее, а лапти - новее. Толстым пузом мужик напирал на стоящего подле княжьей избы стража, требовал:
- Правды ищу! Пусти!
- Горыня? Ты ли? - Бьерн подступил к мужику, придержал его за плечо. - Что за нужда у тебя к князю?
Внутри у Избора занозой дернулась обида - почему болотный варяг на княжьем дворе заправляет, будто на своем собственном? Откуда знает этих пришлых мужиков, ежели сам Избор, сын князя, о них слыхом не слыхивал?
Лицо мужика налилось краснотой, перекосилось.
- А-а! Здорово, Бьерн. Вот она - нужда моя. Ты же мне ее и оставил!
По знаку мужика толпа пришлых расступилась, под ноги Бьерну выбросили что-то живое, скорченное, похожее на шевелящуюся кучу тряпья. Варяг поморщился. Тряпки вновь задвигались, из них показались руки, затем голова, потом весь тряпичный ком развернулся и оказался худой грязной девкой, совсем молодой, почти девочкой, с растрепанными темными волосами, бледной кожей и острым, тонким лицом. Из носа девчонки капала кровь, на лбу, у кромки волос, темнела ссадина. Девчонка подставила ладонь под капли крови, зажала пальцами ноздри. Снизу вверх глянула на варяга.
Бьерн нахмурился:
- Айша…
Девчонка вздрогнула, попыталась встать. Похоже, ее здорово побили - одна нога подвернулась, и она вновь упала.