Эроя была увлечена своей работой. Она занималась археологией и палеонтологией. Все ее интересы были на Дильнее. Меня интересовал космос, я изучал время и пространство. И не удивительно, что немного спустя я снова стал мечтать о рейсе в неведомое… Космос! Он манил меня, заставляя завидовать всем, кто улетел осваивать безграничные пространства. Я упрекал себя в малодушии, называл себя трусом. Чего я боялся? Опасностей? Нет.
Смерти? Нет.
Я боялся продолжительной разлуки с Эроей. Я мысленно представлял себе это расстояние в несколько десятилетий, готовое встать между мною и ею.
Да, в этом было нечто коварное, в нем, в этом пространстве, в этой дистанции. И все же космос манил меня. Я знал всю историю освоения пространства, от первой ракеты, преодолевшей силы планетной гравитации, и до самых последних путешествий далеко за пределы нашей Галактики.
Космос манил меня. Прожить жизнь и не побывать вдали от привычного и известного - да стоит ли тогда жить?
Мы жили с Эроей в ярком и бесконечно интересном мире. Дильнея набирала силу. Она была похожа на огромную ракету, заряженную энергией и устремленную вдаль.
А что такое даль? На этот вопрос ответит и астроном и ребенок. Но чей опыт будет ближе к истине-ученого, вычислившего расстояния от бесчисленных звезд одной Галактики до звезд другой, или школьника, измерившего шагами расстояние от дома до школы? Я убежден, что к истине будет ближе ребенок, ощущающий даль сердцем, всем существом, даль с ее музыкой неизвестности, безграничную даль.
И вот я узнал, что такое даль не на астрономической карте, а на опыте.
С тех пор как я поселился на Уэре, я непрестанно думал о Дильнее, о ее садах и лесах, о ее реках и озерах, которых мне сейчас так не хватает,
РАЗГОВОР МАТЕМАТИКА С ЭРУДИТОМ
- Физа, - сказал Математик девушке, - ты веришь, что ваш всезнайка никогда не ошибается?
- Никогда! Его ежегодно проверяют и программируют крупные специалисты.
- Ну что ж, мы его сейчас проверим.
Математик подошел к электронному Эрудиту и включил "В" и "О" - вопросник и ответник.
- Я слушаю вас, - сказал предупредительным голосом автомат.
- Скажите, умели ли первобытные дильнейцы вычислять?
- Умели.
- Уж не хотите ли вы сказать, что их сознание проникло в сущность числа?
- У них было другое математическое мышление, чем у нас с вами, - ответил Эрудит.
- А именно?
- Их математика была не столько количественной, сколько качественной.
- Вы шутите, качество не имеет никакого отношения к числу, к его отвлеченной от всего конкретного сущности.
- У нас с вами - да, А у них дело обстояло иначе.
В голосе автомата послышались фамильярные нотки.
- Мы с вами, - продолжал автомат, переходя на интимный, почти дружеский тон, - вычисляя, абстрагируемся от качества. Они этого не умели. Для длинных и продолговатых предметов у них были одни числительные. Для круглых другие, для плоских-третьи. Вот это я имел в виду, когда говорил о качественной математике древних.
- Благодарю. Вы рассказали мне о том, чего я не знал. Правда, в раннем детстве я тоже не мог понять, как к яблокам можно прибавить вишни. Яблоки сладкие, а вишни кислые. Я, по-видимому, тоже мыслил как первобытный охотник.
Эрудит вежливо промолчал.
- Но не думаете ли вы, что математика когда-нибудь вернется к тому, от чего ушла, от количества к качеству?
- Вы спрашиваете меня о будущем? Прошу задавать вопросы только о прошлом.
Я не пророк. Я только справочник. - В голосе электронного Эрудита прозвучала насмешка, смешанная с обидой, - Еще раз благодарю вас, маэстро. Вы меня просветили.
Выключив Эрудита, математик сказал Физе Фи:
- Он действительно меня просветил. Представляешь, я себя считал знатоком математики, а не знал о качественных числительных первобытного мышления.
- Ну, вот видишь. Значит, он уж не так устарел.
- Меня не удовлетворяет в нем одно - в нем факты абстрагированы от темперамента. Его уравновешенность меня бесит.
- Но не забывай, что он только справочник, а не исследователь.
- Для справочника он все же слишком амбициозен.
Математик, чтобы не сидеть без дела, вычислял. С помощью абстрактных знаков и символов он хотел поймать в силок математической логики нечто неповторимое - жизнь, бытие, нравы первобытного охотника. Лаборатория была занята тем, что пыталась создать модель давно исчезнувшего мира. Но для Физы Фи и для молодого математика не менее важен был другой мир, мир длящийся и чудесным, не нуждающийся в модели.
Эроя вошла в лабораторию и невольно остановилась, услышав голос Эрудита.
- Любовь, - говорил важно Эрудит, - это чувство. Приведу пример. Икс влюбился в Игрек. А в это время некто третий, назовем его Зет, дублирует переживания Икса. Он ревнует. Что же такое любовь? На этот вопрос некоторые специалисты далекого прошлого отвечали так: "Любовь это ненадолго возникшая иллюзия, которой природа, вид и эволюция пользовались для своей цели продолжения рода, цели, не имеющей ничего общего с интересами Икс, Игрек, Зет как личностями".
Эроя подошла к Эрудиту и выключила его.
- Физа! - крикнула она.
- Сколько раз я тебя просила не задавать ему вопросов, в которых он не компетентен. Вы испортите мне автомат.
ТЬМЫ МИНУВШИХ СТОЛЕТИЙ
Стрелка прибора двигалась назад, в прошлое, отмеривая столетия.
Голос Эрудита на этот раз звучал торжественно, доносился как бы из прошлого:
- Его имя родилось вместе с ним. Его назвали. А значит, вырвали из хаоса и неопределенности всего неназванного. Его назвали. И он определился, стал неповторимым.
Он имел имя, как все окружающие: мать, братья, сородичи.
Как его звали? Мне неизвестно. Но в продолжение двадцати лет, пока он жил, он откликался, когда произносили слово, слившееся с ним и обозначавшее его. Тогда имена имели магическую силу. Имена охотников, зверей и вещей, которых мы сейчас считаем неодушевленными. Тогда все, что имело название, казалось одушевленным. Дышали горы, говорили реки, грустили и радовались деревья. Луна и камень, лесная тропа и набежавшая волна-все было полно трепета жизни, невысказанного значения; мгновение дышало, как убегающий олень, и билось, как живая рыба в ладони…
Нам невозможно так увидеть мир, как видел его он и его сородичи. Древний эпос, слова-вещи, слова-звери и слова-птицы, чувства, сливавшиеся с предметами, как капли в звенящем, поющем грохоте водопада. Разве можем мы это почувствовать и понять, как чувствовал и воспринимал он?
Он лежал у водопоя, подкарауливая зверя. В руках он держал лук, изогнутую тугую ветвь, схваченную тетивой-сухожилием… Ноздри его вбирали воздух.
Мир говорил с ним на незнакомом нам, на сильном, щекочущем чувства языке запахов. Когда наступил миг, он натянул тетиву, и стрела соединила его - настороженного и ликующего - с насмерть раненным зверем. Зверь бился, хрипел, А он бежал к добыче, торопился, чтобы каменным ножом освежевать и напиться теплой живой и животворящей крови. Он радовался, он пел от восторга. Разве мы умеем так петь? Мы поем, повторяя чужие, не нами придуманные слова и мелодию. Мелодия и слова ожили в нем в тот же миг. Они были как натянутая тетива, как стрела, соединившая его желание и сметку с попавшим в беду зверем. Он пел, восхваляя мир, а заодно и самого себя-ловкого, удачливого, сметливого ловца. В своей импровизированной песне он помянул и имя той, у которой быстрый взгляд и сильные, вечно куда-то бегущие ноги. Назвав ее имя, он как бы вырвал ее из сна, свою бегунью… Он как бы трогал ее ноги, обнимал шею и вдыхал запах ее тела…
Эрудит вдруг замолчал. Стрелки прибора заколебались.
Эроя сказала не то Эрудиту, не то сама себе; - Все это хорошо. Но мне нужна не реконструкция юноши вообще, а неповторимая его личность. И то, что ты не в состоянии создать из слов, я создам из более прочного материала.
И она создала. Череп охотника облекся словно бы ожившей вдруг плотью. Из тьмы столетий выглянуло лицо юноши, живое, умное и полное насмешливого любопытства. Уж не вернулся ли давно исчезнувший век? Лучше бы не было этого.
Физа Фи и математик услышали громкий женский крик.
Прибежав, они увидели Эрою, лежавшую в глубоком обмороке. Когда она очнулась, она крикнула:
- Веяд! Веяд!
Тоска, изумление, горе, страх бились в этом раздирающем душу крике.
Не сразу сотрудники лаборатории догадались, что произошло. А произошло невероятное, и невозможное стало возможным. Случай сыграл с Эроей злую и нелепую шутку.
Древний охотник оказался словно близнецом Веяда. Сходство было поразительным, чрезмерным. Все напоминало об отсутствующем: очертания лба, разрез глаз, характерный нос с горбинкой, губы. Не хотелось верить, но это было так.
Через несколько часов о странном совпадении уже знала вся планета.
Морфологи, генетики, математики и писатели на разные лады комментировали игру случая. Специалисты по теории вероятностей искали математические закономерности этого морфологического парадокса, Иные из комментаторов оказались не совсем в ладу с логикой реального.
Один журналист-фантаст, специалист в области будущего и прошлого, заявил-правда, не найдя никаких доказательств для своей слишком сумасшедшей гипотезы, - что Веяд благодаря неизученным парадоксам времени и пространства совершил путешествие в далекое прошлое, что он и первобытный охотник, возможно, одно и то же лицо.
Эроя заболела от страшного потрясения. Она не хотела никого видеть, кроме самых близких дильнейцев.