Я не копия с отдельной личности жителя планеты, названной вами Планетой сюрпризов. Нас невозможно скопировать ни в отдельности, ни тем более вместе. Само понятие "личности" в том виде, в каком оно существует в сознании вашего общества, нам кажется устаревшим и наивным. Пока еще в вашем обществе жизнь-это почти мгновение. Личность связывает своей памятью историю индивида. Но вся эта история (биография) личности ограничена узкими рамками непрочного бытия. Мы бы задохнулись в таких тесных и узких масштабах. Еще триста тысяч лет назад нашей науке удалось слить индивид с временем, с историей, но не с узкой историей личности, а с грандиозной историей общества. Наш индивид стал великаном, выйдя из узких границ личности в мир космоса, в бесконечность. Раздвинулись масштабы времени и пространства. Мы стали носить в своей памяти не узкий мирок личных переживаний, а огромный мир, не чувствуя его тяжести… Мысль, что же это такое? Первый вопрос, который мы задали вашим копиям, смутил их всех, не исключая копии психолога Хыма, весьма компетентного в такого рода вопросах.
- Мы не отвечаем за свои копии! - крикнули Хым и Енапл в один голос.
- Напрасно. Ваши копии вели себя вполне достойно и не ударили лицом в грязь. Правда, мы были не удовлетворены некоторыми их ответами…
- Вы устроили им экзамен? - спросил Туаф. - И они сдали вам его всего лишь на тройку? А сейчас вы, по-видимому, хотите экзаменовать нас?
- Наоборот. Скорей экзаменаторы - вы. Я послан к вам не спрашивать, а отвечать. Но мне не хотелось бы, чтобы мои ответы выглядели монологом.
Мысль, об этом мы давно догадались, социальна. Ее породил не монолог, а диалог. Поэтому не ждите, что я буду читать вам лекцию. Охотнее я отвечу на ваши вопросы. Спрашивайте, я жду.
- Вас создала природа или вы сами создали себя? - спросил биофизик Яам-третий.
- Мы сами создаем себя не потому, что не доверяем природе. Просто мы можем это сделать лучше, чем она.
Когда-то, в очень далекие времена, мы рождались от родителей, которых выбирали не мы, а случай. Во многом случайное наше появление на свет было связано со множеством других случайностей. Законы наследственности выбирали нам заранее все наши способности, склонности, в значительной мере характер, наконец, внешность, вплоть до выражения лица, цвета глаз, формы ушей и рта. Мы, как вы еще и теперь, были обусловлены причинами, не зависящими от нас. От нас в какой-то мере зависел только ход самой жизни, нравственное поведение, цепь поступков, настроений, мыслей. Но ведь и они тоже во многом обусловливались наследственным темпераментом, склонностями.
Сейчас не так. Сейчас индивид появляется на свет, не подчиняясь прихоти случайности, склонностям и вкусам родителей, которые, выбрав друг друга, тем самым в значительной мере выбрали себе и потомство, зависящее от того, что природа и время вложили в них. Сейчас каждый появляющийся на свет-сын не случая, а выбора самых умных и образованных специалистов планеты. Они выбирают ему и красоту тела, и склонности. Если он недоволен, он может перестроить себя…
Посредник сделал паузу.
- Ведь мы решились разобрать вас на молекулы и атомы потому, что мы давно это делаем, давно этому научились. Таким образом, индивид появляется в мир, обусловленный разумом, а не стихийными законами вероятностей.
- Но если вы сами создаете себя, - спросил Енапл, то ваша планета должна быть населена сплошными гениями и талантами. Кто захочет быть посредственностью, если это зависит от него самого, а не от природы?
- Вы ошибаетесь. Далеко не каждый хочет быть гением. Гений-это тяжесть, которую отнюдь не легко нести.
- А любовь существует в вашем обществе? - спросил Хым.
- Существует.
- Но как же может существовать любовь там, откуда изгнана всякая случайность, всякая непредвиденность?
- Случайность не может быть изгнана в абсолютном смысле. Она существует.
Случай изгнан только из той области, которая связана с появлением индивида на свет.
- А смерть существует?
- Разрешите на не очень долгий срок отложить ответ на этот вопрос.
- Почему? - удивился Хымокесан.
- Потому что вы еще не подготовлены к тому, чтобы понять все то, что связано с исчезновением смерти. К этому вопросу мы еще вернемся.
Но-увы! - к этому вопросу он не вернулся. Не успел.
По-видимому, кончилась его программа. И вместо него снова с нами очутился повар и фармацевт Нев, недалекий дильнееподобный робот. Многие, в том числе и я, жалели, что не задали посреднику самого главного вопроса, а интересовались всякими пустяками. Но кто мог предполагать, что программа была рассчитана всего на полгода, срок, казалось бы, не такой уж короткий, если учесть замедление времени от близкой к световой скорости движения нашего межзвездного корабля. Шесть месяцев сжатого времени, почти равняющегося шестидесятилетию на Дильнее или на Планете сюрпризов, протекло как большая перемена в средней школе, когда расшалившиеся ученики не замечают стремительного бега времени.
Сколько вопросов осталось без ответа! И кто знает, может, очень надолго, если не навсегда. Мы даже не узнали самого главного: почему наше зрение и наши оптические приборы не смогли зарегистрировать и заметить разумную жизнь на Планете сюрпризов? Этот вопрос из известного рода деликатности мы откладывали, заранее рассчитывая, что мы получим на него ответ.
Неизвестность, в сущности, почти осталась неизвестностью, хотя в нашем распоряжении был более чем достаточный срок. Да и сам посредник незадолго до того, как исчезнуть, бросил всем нам упрек в том, что мы не умеем спрашивать - и это объясняется просто: недостаточным развитием интеллектуальной культуры на Дильнее, молодостью общества и познания. Он признался также нам, что ему трудно было отвечать на большинство наших вопросов потому, что они были неправильно поставлены с точки зрения той высшей логики, от которой нас отделяют сотни тысяч лет развития культуры мышления Планеты сюрпризов.
Он сказал это нам не для того, чтобы ущемить наше самолюбие, личное и общественное, а для того, чтобы мы поняли самое основное. Знакомству нашему с их цивилизацией мешала не скрытность их посредника, а наш незрелый и наивный способ мышления, наша логика, которая казалась им почти первобытной. Мы мыслили слишком конкретно и предметно. Наша логика незримыми цепями была привязана к макроявлениям и казалась им слишком статичной, негибкой, застылой. Большинство заданных нами вопросов привели его, посредника, в удивление, хотя он и был создан на основе полученной от изучения нас информации и запрограммирован с учетом наших физиологических, психических и логических особенностей, И все же он терялся перед элементарностью и схематизмом наших мысленных навыков и познаний. Научная строгость и щепетильность мешали ему ради общего понимания жертвовать сложностью явлений и искажать истину. Когда он произносил это слово - "истина", менялась даже интонация его голоса. И он, по-видимому, очень страдал оттого, что не в силах был приблизить нас к истине, к более полной истине, ради которой он был послан сюда, на наш межзвездный корабль.
Затем он перестал существовать, закончилась его программа. Перед нами был снова повар Нев, прежний Нев, глуповатый и добродушный искусственный малый.
Многие еще от него чего-то ждали, и даже сам строгий командир Хымокесан продолжал оказывать ему знаки уважения. И только Туаф, единственный из всех предвидевший этот смешной и печальный конец, говорил, похлопывая робота по плечу:
- Ну что, Нев? Ты снова с нами, дружище. И я ценю твой автоматизированный, программированный талант не меньше, чем познания этого куда-то испарившегося посредника. Да и был ли он? Может, его и не было. По правде говоря, я не очень об этом горюю. От его ответов у меня каждый раз болела голова. Приготовь для меня что-нибудь повкуснее и дай напиток, который поможет мне забыться,
ЛАРВЕФ ПОКИДАЕТ МЕЖЗВЕЗДНЫЙ КОРАБЛЬ
Находясь на межзвездном корабле, я невольно наблюдал за Ларвефом. Его авторитет был высок, и чувствовалось, что все его здесь уважали.
И даже посредник, еще до того как исчерпал свою программу, беседовал с Ларвефом охотнее и откровеннее, чем с другими.
Туаф, который любил все упрощать, и это обстоятельство объяснил слишком просто и плоско.
- Ларвеф, - сказал он, усмехаясь, - ведь не подвергся дублированию, как все прочие, не исключая самого Хымокесана. Его копии нет в музеях Планеты сюрпризов. Он еще не потерял своей ценности. Почему ему и отдано предпочтение.
- Но ведь у тебя тоже нет дублера, - возразил я, однако же посредник просто отказался отвечать на твои вопросы и даже, вопреки своему обыкновению, пренебрег вежливостью.
- Мои вопросы поставили его в тупик.
- Еще бы. Ты спросил его о том, существуют ли у них дурманящие разум напитки.
- Я спрашивал о том, что меня интересует. Я не выступил представителем своей цивилизации, как все вы, хотя никто не уполномочивал вас.
- Довольно, Туаф. Ты мне надоел еще на Уэре.
Ответа я не слышал. От него меня избавил Ларвеф, только что подошедший ко мне.
Он был чем-то возбужден и, по-видимому, желал с кемнибудь поделиться своим настроением.
- Вы знаете, о чем я сейчас говорил с посредником?
- О чем?
- О планете Земля. Я рассказывал ему о своем пребывании там в восемнадцатом столетии по тамошнему летосчислению; упомянул и о встрече с кенигсбергским мыслителем Иммануилом Кантом. Его очень заинтересовала Земля. И знаешь, он позавидовал мне, что мне удалось там побывать. О Земле они кое-что знают. И меня крайне удивило одно необычайное обстоятельство.