- На отстрел! - прервал его мрачнеющий все больше Ирон Хэй. - Вон в прошлом году в Пенсильвании три невольничьих рынка накрыли, в Лондоне пару, в Кейптауне одиь и под Парижем один… какой там батрачить! От этих выродков пользы не добьешься, в домашние зоопарки берут, в шуты, детям на развлечение… А правые, гады, фашисты, сволочь патриотическая, понимаешь, шумиху раздувают, дескать, эти вьфодки такие же люди, наши, мол, братья и сестры, ни черта они, доложу я вам, в демократии не понимают. Ну, какие эти ублюдки мне братья? Вредные и грязные животные!
- Господом клянусь! Не торгую! - затараторил бритый. - Во, Христом-Богом! - Он истово и размашисто перекрестился. Тут же полез во внутренний карман желтого френча, достал несколько больших и плоских объемных карточек, разложил их перед государственным мужем по широкой столешнице.
Ирон Хэй хмыкнул, покачал головой. На карточках были охотничьи трофеи законопослушного малого: по стенам огромного, прямо-таки дворцового каминного зала висели отрезанные и хорошо выделанные головы уродцев-мутантов из Подкуполья, каких там только ни было - и с хоботами, и с лошадиными челюстями, и с огромными слоновьими ушами, и кругленькие как бильярдный шар с тремя и пятью глазищами, и вообще похожие больше на монстров преисподней… а один урод стоял целиком, во всей своей красе - безрукий, хвостатый и двухголовый. Особенно поражали глаза мутантов - они горели живым огнем, казалось рты, пасти, клювы вот-вот раскроются и эти "трофеи" заговорят.
- Да-а, хорошая коллекция, - многозначительно протянул Ирон Хэй, сгреб карточки в кучу, поддтолкнул их к краю стола.
- Хорошая! - резво поддакнул посетитель. - Таких нынче мало. В основном бьют зазря, впустую… по пьянке да с куража. Настоящих охотников - по пальцам пересчитать!
Ирон Хэй внимательно поглядел в серые глаза.
- Похвально, вам есть чем гордиться, - он придвинул к себе голубенький листочек, сузил и без того заплывшие веки. - Айвэн Миткофф? Странная у вас фамилия. А вы сами, случайно…
Посетитель покраснел, потупился, но быстро вернул себе прежнее душевное равновесие, даже вздернул голову выше и выпятил грудь.
- Как можно, сэр! Я рожден в свободном мире. Предки малость подкачали - они, и впрямь, оттуда, с зоны. Только ее тогда не было, зоны этой, страна была какая-то, не помню… они смотались сюда вовремя, еще в конце двадцатого века. Да, сэр, - голос у малого вдруг напыщенно задрожал и в глазах заискрилось что-то далекое, возвышенное. - Цивилизация, демократия… они сделали свой выбор!
- И не ошиблись, - подытожил Ирон Хэй. - Похвально, похвально! - Ему было абсолютно наплевать на родню этого малого, и дальнюю, и ближнюю. И если бы не установка сверху о задействии всех этих непрофессионалов, всех этих любителей-дармоедов, он бы и на порог не пустил настырного малого, такими должны заниматься "девушки". И потому Ирон Хэй помрачнел еще больше. - Все о'кей! - сказал он. - Но есть маленькая загвоздка…
- Понял! - опередил его малый. - Многовато будет? Десяток можно срезать… на пользу государства, так сказать! Ирон Хэй сумрачно рассмеялся.
- Эх, вы! Думаете, кому-то из нас нужны крошки с вашего охотничьего стола? Ошибаетесь, молодой человек. И не многовато будет, а маловато… ну что это такое, пятьдесят шесть, в масштабах всей Резервации?! Я вам могу сказать по большому секрету… - он поманил малого пальцем, и тот чуть не на карачках подполз ближе, заглянул в глаза. - Вы ведь смотрели новости последнюю неделю?
- Ага!
- Ну и как?
- Буянить малость начали, - легкомысленно отмахнулся охотник, - пошумят, побесятся и все опять тихо станет. Им там, этим выродкам, делить-то нечего!
- Как это нечего?! - Ирон Хэй посуровел и строго поглядел на посетителя, не понимающего всю ответственность и важность момента. - В Резервации пробуждаются здоровые демократические силы. Наша задача их поддержать. Но вместе с тем, как вы догадываетесь, на пенной волне демократии и гласности выносит наверх и реакционно-консервативные отбросы…
- По-моему, там все отбросы! - осмелел малый.
- Это верно, - согласился как-то машинально высокопоставленный наставник, - но мы должны отделять агнцев от козлищ. Сейчас прорабатывается вопрос о введении в Резервации особого положения и ввода туда миротворческих сил для поддержки демократической общественности и подавления реакции.
- Общественности? - тупо переспросил Айвэн Миткофф. Во времена своих охотничьих сафари в Подкуполье он что-то не встречал там никакой общественности, может, просто не до нее было - гон, травля, облавы, лихость и ловкость, завалить с первого выстрела, а то и выйти на особого дюжего мутанта с рогатиной, какделывали встарь-вот это да! апро общественность? нет, не слыхал.
- Короче! - Ирон Хэй треснул жилистым кулаком по столу. Виски начинало выветриваться из головы, и потому беседа с этим малым становилась слишком уж долгой. - Короче, охотничий сезон закрыт! Единственное, что может вам предложить госдепартамент, вам и многим другим охотникам-любителям, сплачиваться в стройные ряды добровольцев. Да, широкой мировой общественности будет приятней, если в Резервацию сначала будут переброшены миротворцы-добровольцы, а только потом уже регулярные части быстрого реагирования. Вы меня поняли?!
- Понял, - чистосердечно признался Миткофф. - Только какой я миротворец? Я мирить не умею…
- Вы не миротворец, это точно! Вы болван! - взъярился Ирон Хэй. - С чем вы прежде ходили на охоту в Резервацию?
- Как с чем… у меня много ружей, три охотничьих винчестера и гарднеровская трехстволка.
- А теперь вам дадут ручной пулемет последнего образца, три парализатора, еще кучу всяких замечательных штучек, да в броневике на выбор - огнеметы, синхроплазмомет, микронейтронные пушки, лазерные скорострельные винтовки и всякое такое прочее.
- И что я должен буду делать? - ошарашенно поинтересовался посетитель, теряя остатки выдержки, то белея, то багровея.
- То же самое, что и прежде, болван! - Ирон Хэй вскочил с места. Разодрал на клочки голубенький листок, бросил обрывки в лицо остолбеневшему Айвэну Миткоффу. - И никаких лицензий! Пятьдесят шесть голов ему давай! Щенок! Надо мыслить по-государственному - пятьсот пятьдесят шесть… тысяч… на каждого! Мы не собираемся там вое… проводить мирную миссию двести лет! У нас нет для этого средств в казне! Вам доверяет сам президент! Мальчишки! Щенки! Болваны!
Вытянувшийся в струнку охотник Миткофф держал руки по швам, блаженно улыбался, пучил серые глаза на благодетеля и не мог поверить выпавшему на его долю счастью - в Резервацию! без лицензии! без ограничений! миротворцем! с синхроплазм ометом!
- И помните хорошенько: вы солдат демократии! Нечего там цацкаться со всякой красно-коричневой сволочью! А нето я из вас чучело набью! Я вашу голову повешу в своей гостиной! Ясно?!
- Так точно! - восторженно проревел солдат демократии.
Три дня Пак отлеживался на свалке. Инвалид Хреноредьев ходил вокруг него кругами и недовольно бурчал.
- Иисусик какой, едрена, нашелся! Его убивают, понимаешь, а он воскресает! Его убивают, а он воскресает! Непорядок это. Ты вот сам рассуди, Хитрец, ведь тебя ж убили, едрена?
- Убили, - вяло соглашался Пак.
- Ну и нечего оживать-то! Раз убили, значит, так надо, значит, такой, едрена, порядок вещей. Я так понимаю!
По свалке бегали жирные и ленивые крысы. Хреноредьев приноровился бить их своим костьием. Но с Паком по врожденной жадности делился редко, почти всех сжирал сам - давился, кашлял, чихал, храпел и сипел от лезущей в глотку, в нос и в глаза поганой шерсти, хлюпал, хрюкал, рыгал, плевался, матерился несусветно, но ел. За эти три дня Хреноредьев заметно окреп и больше не спотыкался.
Он настолько осмелел, что совершил дальнее путешествие - по немыслимо ржавому каркасу, по гнутым черным арматуринам он вылез из ямы и начал плутать в узеньких проходах посреди огроменных куч мусора. Плутал, вынюхивая чего-нибудь съедобное, разгребал завалы, пыхтел и оглядывался, пока не наткнулся на какого-то странного мужика. Мужик этот сидел на перевернутой вверх дном большой кастрюле, головы его не было видно из-за высокого воротника черного засаленного пальто, в которое он зябко кутался… Но поразил и напугал инвалида не сам дрожащий мужичонка, а сундук с картинками, который стоял перед ним и на который этот плюгавый мужичонка глядел, не отрывая глаз.
Хреноредьев, постояв соляным столпом с пару минут, опрометью бросился назад. Из мусорных лабиринтов он выскочил как ошпаренный, края ямищи не заметил - и покатился вниз, отшибая бока и скрежеща зубами, кричать он не смел.
Умный Пак сидел на том же месте, сидел, обхватив голову руками и тихонько покачиваясь. Паку виделась в грезах Леда Попрыгушка. Где она теперь? С кем мыкается? Помнит ли про него несчастного?! И кто еще из них несчастней, неизвестно! Пак набирался сил. Он здорово отощал. Но слабости не чувствовал. Голова почти не болела. Зато на душе было тошно и пусто.
- Сидишь, едрена?! - с ехидцей поинтересовался подкравшийся Хреноредьев.
- Сижу, - равнодушно отозвался Пак.
- А там картинки, понимаешь… прыгают и скачут! Пак пристально поглядел на инвалида и заключил:
- Совсем ты одурел, старый хрен.
Оскорбленный до невозможности инвалид долго таращил глаза и глотал воздух, он был не в силах выразить своего возмущения. Потом треснул Пака костылем по башке.
- Еще раз мою фамилию заденешь, убыо-у!!! Я тя оживил, едрена, я тя и убью…
Хреноредьев вздел костыль во второй раз. Но добивать охальника не пришлось. Пак как сидел, так и откинулся на спину, затих. Инвалид даже перепугался, оставаться в эдаком страшном месте без компаньона ему не светило.