- Что - Заргарьян?
- Идет сейчас в пристяжке с Никодимовым?
- Тебе и это известно? Поздравляю.
- Он тоже физик?
- Нейрофизиолог или что-то вроде. В общем, телепат.
- Что, что?! - закричал я.
- Те-ле-пат, - назидательно повторил Кленов. - Есть такая наука - телепатия.
- Сомневаюсь. Средневековьем отдает. Нет такой науки.
- Ты отстал. Это уже наука. Конденсаторы биотоков и все такое прочее. Удовлетворен?
- Почти, - вздохнул я.
- Если пойдешь в атаку, поддерживаю духом и телом. Все, что выудишь, печатаем. А начинать советую с Заргарьяна. Он и попроще, и доступнее. И парень что надо…
Я поблагодарил и повесил трубку. Информация не выше уровня Зойки. Антимир, телепатия… Надо было звонить Гале для уточнения.
- Это я, сомнамбула. Уже встала?
- Я встаю в шесть утра, - отрезала Галя. - Меня интересует одна деталь твоей одиссеи. Почему ты сказал Ленке, что ушел от жены?
- Я не отвечаю за поступки Гайда. Я хочу их объяснить, - сказал я. - Слушай внимательно, Галина: в чем сущность идеи нейтринного генератора и как связать ее с конденсацией биотоков?
- Никодимов и Заргарьян? - засмеялась Галя.
- Как видишь, я кое-что узнал.
- Чепуху ты узнал и чепуху мелешь. От идеи нейтринного генератора в том виде, как ее сформулировал Жемличка, Никодимов давно отказался. Сейчас он работает над фиксацией энергетического поля, создаваемого деятельностью мозга… Что-то вроде единого комплекса электромагнитных полей, возникающих в клетках мозга. Как видишь, я тоже кое-что узнала.
- Заргарьян - физиолог. Что его связывает с Никодимовым?
- Работа их засекречена. Мне не известны ни ее сущность, ни перспективы, - призналась Галя; - Но так или иначе она связана с кодированием физиологических нейронных состояний.
- Что? - не понял я.
- Мозг, - подчеркнула Галя, - мозг, дорогой мой. Твой Гайд не случайно связал эти имена с Институтом мозга. Хотя… в каком аспекте все это рассматривать… Может быть, это и чисто физическая проблема.
Она задумалась; мембрана трубки доносила ее дыхание.
- Ключ здесь, Сережа, - заключила она. - Чем больше я над этим думаю, тем больше убеждаюсь в этом. Найди их - и ты найдешь объяснение.
Научный поиск кончился, предстоял поиск житейский. Мы начали его с Зойки.
Она тотчас же откликнулась на звонок. Да, она знает и Заргарьяна и Никодимова. Никодимова только в лицо; он похож на сыча и не бывает на приемах. А с Заргарьяном знакома. Даже как-то танцевала на вечере. Он очень интересуется снами.
- Снами интересуется, - повторила Ольга, прикрыв трубку рукой.
- Что?! - закричал я и вырвал трубку. - Зоенька! Это я. Да, да, он самый, ваш тайный вздыхатель. Что вы сейчас говорили о снах? Кто интересуется? Это очень важно!
- Я рассказала ему страшный сон, - с готовностью откликнулась Зойка, - а он ужасно заинтересовался, все расспрашивал о подробностях. А какие подробности - один страх, и только! А он выслушал и сказал, чтобы я приходила к нему каждую неделю и обязательно рассказывала все сны. Ему это нужно для работы. Ну я, сами понимаете, не дурочка. Знаю, какая это работа.
- Зоенька, - простонал я, - попросите его меня принять.
- Что вы, что вы?! - ужаснулась Зойка. - Он терпеть не может газетчиков.
- А вы не говорите ему, что я из газеты. Скажите просто, что с ним хочет увидеться человек, который видит странные сны. И самое странное, что они повторяются, как записанные на пленку. Годами повторяются. Попробуйте, Зоенька, все это ему объяснить. Не выйдет - буду пытаться сам.
Она позвонила через десять минут.
- Представьте, вышло. Он примет вас сегодня после девяти. Не опаздывайте. Он этого не любит, - заговорила она деловой скороговоркой, как у себя в институте. - Он сразу заинтересовался и сейчас же спросил, какая четкость сновидений, степень запоминаемости и так далее. Я ответила, что вы сами расскажете, какая четкость. Я сказала, что вы у нас работаете. Не подведите.
КЛЮЧ
Заргарьян жил на Юго-Западе в новом доме. Он сам открыл дверь, молча выслушал мои объяснения и так же молча проводил в кабинет. Высокий и гибкий, черноволосый, стриженный ежиком, он чем-то напоминал героев итальянского неореализма. На вид ему было не больше тридцати лет.
- Разрешите спросить, - его строгие глаза пронзили меня насквозь, - что привело вас ко мне? Да, да, я знаю: странные сны и так далее… Но почему именно потребовалась моя консультация?
- Когда я все расскажу, ответа на этот вопрос не понадобится, - сказал я.
- Вы что-нибудь знаете обо мне?
- До вчерашнего вечера я понятия не имел о вашем существовании.
Он подумал немного и спросил:
- А что именно произошло вчера вечером?
- Я искренне рад, что мы начинаем разговор именно с этого, - сказал я решительно. - Я пришел к вам не потому, что меня беспокоят сны, не потому, что вы некий Мартын Задека, как, например, считает Зоя из Института информации. Кстати, я не работаю в этом институте, я журналист. - Я тут же подметил гримасу недовольства ка лице Заргарьяна. - Но я пришел к вам и не за интервью. Меня не интересует ваша работа. Точнее, не интересовала. Я еще раз повторяю, что до вчерашнего вечера я даже не слыхал вашего имени, и тем не менее я его записал в бессознательном состоянии в своем блокноте…
- Что значит "в бессознательном состоянии"? - перебил Заргарьян.
- Это не совсем точно. Я был в полном сознании, но я ничего не помню об этом: что делал, что говорил. Меня попросту не было, вместо меня действовал кто-то другой. Вот он и записал это в моем блокноте.
Я раскрыл блокнот и передал его Заргарьяну. Он прочитал и как-то странно, исподлобья посмотрел на меня.
- Почему записано два раза?
- Второй раз это записал я, чтобы сравнить почерк. Как видите, первая запись сделана не мной, то есть не моим почерком. И это почерк не сомнамбулы, не лунатика и не потерявшего память.
- Ваша жена живет на улице Грибоедова?
- Моя жена живет вместе со мной на Кутузовском проспекте. А на улице Грибоедова дома под этим номером нет. И женщина, упомянутая в записке, не жена мне, а просто знакомая, школьный товарищ. Кстати, она не живет на улице Грибоедова.
Он еще раз прочел записку и задумался.
- И о Никодимове вы тоже ничего не слыхали?
- Так же, как и о вас. Я и сейчас знаю о нем только то, что он физик, похож на сыча и не бывает на приемах. Сведения, учтите, из Института информации.
Заргарьян улыбнулся, и тут я заметил, что он совсем не строгий, а добродушный и, вероятно, даже веселый парень.
- Портрет в общих чертах похожий, - сказал он. - Валяйте дальше.
И я рассказал. Рассказывать я умею картинно и даже с юмором, но он слушал, внешне ничем не выдавая своего интереса. Только когда я дошел до упоминания о множественности миров, он поднял брови и тут же спросил:
- Вы об этом читали?
- Не помню. Мельком где-нибудь.
- Продолжайте, пожалуйста.
Я заключил рассказ реминисценцией из Стивенсона о Джекиле и Гайде.
- Самое странное, что эта фантомистика объясняет все, а другого разумного объяснения у меня нет.
- Вы думаете, это самое странное? - рассеянно спросил он, все еще перечитывая записку в блокноте. - У нас отказались ставить эту проблему в Институте мозга, а они все-таки ее поставили…
Я смотрел на него не понимая.
- Вы точно пересказываете? - вдруг спросил он, снова пронзая меня глазами. - Два мира как подобные треугольники, так? И там и здесь Москва, только иначе орнаментированная. И там и здесь вы и ваши знакомые. Именно так?
- Именно так.
- Там вы женаты на другой женщине, живете на другой улице и как-то связаны с Заргарьяном и Никодимовым, о которых здесь ничего не знаете. Так?
Я кивнул.
Он встал и прошелся по комнате, словно сдерживая волнение. Но я видел, что он взволнован.
- Теперь вы мне расскажете о снах. Я думаю, что все это связано.
Я рассказал и о снах. Теперь он смотрел с нескрываемым интересом.
- Значит, чужая жизнь, а? Какая-то улица, дорога к реке, торговый пассаж. И все очень отчетливо, как на фотографии? - Он говорил медленно, взвешивая каждое слово, словно размышлял вслух. - И все запомнилось? Отчетливо, со всеми подробностями?
- Я даже мозаику на полу помню.
- И все знакомо до жути, до мелочей? Кажется, бывали тут сотни раз, даже, наверно, жили, а в действительности ничего подобного?
- А в действительности ничего подобного, - повторил я.
- Что же врачи говорят? Небось советовались.
Мне показалось, что он сказал это с какой-то лукавинкой.
- А, что врачи говорят… - отмахнулся я. - Возбуждение… торможение. Это всякий дурак знает. Днем кора головного мозга находится в состоянии возбуждения, ночью наступает торможение. Неравномерное. С островочками. Эти островочки и работают, клеят из дневных впечатлений сны, монтируют…
Заргарьян засмеялся:
- Монтаж аттракционов. Как в цирке.
- А я не верю! - рассердился я. - Какой это, к черту, монтаж, когда все смонтировано до мелочей, до листика какого-нибудь на дереве, до винтика в раме. И повторяется, как сеанс в кинотеатре. Раз в неделю обязательно посмотришь что-нибудь, что уже снилось раньше. И еще уверяют, что во сне увидишь только то, что наяву видел и пережил. Ничего, мол, другого.
- Об этом еще Сеченов писал. Он даже слепых опрашивал, и оказалось, что они видят во сне только то, что уже видели в зрячем состоянии.
- А я не видел, - упрямо повторил я, - ни в жизни, ни в кино, ни на картинках. Нигде! Ясно? Не ви-дел!