Раздались треск, шипенье, и, словно чем-то острым разрезая звуковой фон, послышался тонкий голос, почти писк:
- Я вырасту и съем карася… И съем карася… Исъем-карася… Исъемкарася.
Темп все убыстрялся. Громкоговоритель словно задыхался. Короткая пауза, и еще громче зазвучало:
- Я вырос и съел карася… Исъелкарася… Исъел-кара…
- "Мечтания"… "Золотая пора детства"… К черту! - проговорил Люстиков, рывком выключая АДП.
Неожиданно для самой себя Оленька осторожно погладила его. Люстиков обнял и поцеловал Оленьку.
- Ты меня любишь? - еле слышно спросила она.
- Да, - ответил он.
- Ты меня любишь? - спросил он.
- Да, - ответила она.
Минуту в лаборатории царила тишина.
- Неужели и у нас… так просто? - спросила она.
- Нет, - ответил он. У нас не просто. Снова стало тихо.
- Знаешь, - сказал он, - в Институте физиологии был сотрудник, совсем ни черта не понимающий в учении Павлова. И он написал книгу "Евгений Онегин с точки зрения условных рефлексов". И там все очень…
- Не надо, Гришенька, милый, - попросила она. - Ты меня любишь?
- Да, - ответил он, - Ты меня любишь?
- Да, - ответила она.
Оленька плечом задела пусковую кнопку и нечаянн включила аппарат.
- … ся, - пронзительным рыбьим голосом закричал репродуктор, заканчиваяпрерванную фонограмму - Я вырос и съел карася… Исъелкарася… Исъелкарася…
Оленька заплакала. Обнимая ее правой рукой, левой Люстиков снова поспешно выключил АДП.
Оленька продолжала плакать.
- Мы ее зажарим на спиртовке! - предложил Люстиков.
- Я не люблю жестокости…
- Тогда… Тогда мы отнесем ее в магазин.
- Ее купят и зажарят.
- Выпустим в реку?!
- Чтобы она сожрала всех карасей?
- Как же быть? - спросил он.
- Подожди… - Подумав, она тихо закончила: - Знаю… Идем!
Они вышли из лаборатории, миновали Пушкинскую площадь, магазин "Рыба", гостиницу "Националь". Электронаркоз еще действовал, и щука мирно спала в эмалированном ведре.
Горели три яруса огней: звезды, окна и фонари. На Кропоткинской площади прожектора освещали огромный бассейн. Поверхность воды сверкала, и представлялось, будто именно тут, среди шумного уличного движения, солнце отдыхает во внеурочные часы.
В гардеробе бассейна они взяли купальники и полотенца. Оленьке удалось заговорить дежурного, охраняющего вход, тем временем Люстиков проник внутрь бассейна.
Неожиданно щука очнулась и с такой яростью бросилась на эмалированные берега, что ведерко едва не выскользнуло из рук.
- Злыдня! - пробормотал Люстиков, украдкой швыряя щуку в воду.
- … Ты меня любишь? - спросил Люстиков, когда они снова очутились на Гоголевском бульваре.
- Да… - кивнула Оленька. - А что станется со щукой? Чем она будет питаться?
- Не знаю, - рассеянно ответил Люстиков. - Пусть жрет микробов!
- Вода хлорированная, Гришенька!..
- Тогда… Ну, раз ты так волнуешься… Мы ей будем приносить колбасы.
Оленька успокоилась. Дальше они шли молча, взявшись за руки и совсем не думая о щуке.
5
"Неужели все так просто?" - вот мысль, которая в то время не давала покоя ни мне как научному руководителю темы, ни неизменному нашему сотруднику О. В. Чебукиной.
Г. С. Люстиков. К истории вопроса
Когда парадная дверь закрылась за Оленькой, Люстиков сел на ступеньки. Минут тридцать он думал только об Оленьке. Еще полчаса - об Оленьке и АДП; а затем АДП целиком овладело его воображением.
Он поднялся и быстро пошел, почти побежал. Сперва он не сознавал, куда так торопится, потом огляделся, узнал Староконюшенный переулок и обрадовался тому, что избрал единственно верное направление - квартиру Лешки Крушанина. "Великая вещь - инстинкт", - подумал он.
- Здравствуй, Ветеор! - сказал Люстиков, входя в маленькую Лешкину комнату; общепринятое между друзьями сокращение "Ветеор" означало - "великий теоретик".
- Здорово, ползучий эмпирик! - покровительственно отозвался Крушанин.
Он сидел за пустым письменным столом, обремененным только листом бумаги и, вертя в руке карандаш, пристально смотрел на стену, где, то и дело меняя направление, ползала муха.
- Наблюдаешь многообразие живой природы?! - сказал Люстиков.
- Ага, - не улыбаясь кивнул Крушанин. - Хорошо бы сосчитать…
- У меня задачка позабористее… - Люстиков сел рядом и описал то, что происходило во время опытов с щукой. - Неужели все так просто устроено? закончил он.
Лицо Крушанина сохраняло выражение отстраненности, но рука его время от времени заносила на листок цифры и строки интегралов.
- Интересно сосчитать, - проронил Крушанин, когда Люстиков замолк.
- Считай, Ветеор…
Крушанин углубился в работу. Минут через двадцать он сказал:
- Твоя мыслеснимательная телега меряет только жалкие скаляры, ну, векторы, самое большее. Сложные психические процессы, выраженные в тензорах, не записываются… А к мухе ты напрасно так относишься. Тут проглядывает интереснейший вариант классической задачи "Прогулка пьяницы" в рамках закона случайны блужданий.
- Кто тебе дороже: друг или муха? - спросил Люстиков.
- Что еще?.. Кажется, ясно, - сказал Крушанин и перестал выводить формулы.
- Мне нужен не приговор, а направление поисков
- Это уж не мое дело, это эмпирика, - усмехнулся Крушанин. - Впрочем, изволь: переделай свою телегу поставь ее на рельсы, швырни в электронно-космический век.
- Не подойдет… На это ушло бы лет десять.
- Тогда… Не знаю… Тогда попробуй другой объект: с богатой разнонаправленной психической деятельностью и без одной резко доминирующей элементарной эмоции.
- Курицу-дилетанта, карася-полиглота или муху-эрудита? - насмешливо спросил Люстиков.
- Курица?.. Не думаю, лучше попробовать человека.
- А знаешь, это идея, - обрадованно сказал Люстиков и заторопился.
В ближайшем автомате Люстиков набрал Олин номер. Довольно долго никто не подходил, потом послышался сонный бас:
- Чебукин слушает!
- Можно Оленьку? Ольгу Васильевну, - поправился Люстиков.
- Кто говорит? - поинтересовался бас.
- Люстиков! Я научный руководитель Ольги Васильевны.
- Хм… В качестве отца разрешите выразить надежду, что вы научный руководитель моей дочери днем, а не ночью.
Короткий щелчок, и зазвучали гудки "занято".
Пошляк и гад, устало подумал Люстиков. Странно, у такой девушки этакий папаша.
6
Он является деятелем некоторых ответвлений наук, или деятелем искусств, или деятелем, посвятившим себя деятельности других деятелей, а точнее всего, просто деятелем в самом концентрированном значении слова, всеобщим деятелем, этой всеобщностью несколько напоминающим мировой эфир в представлении физиков недавнего прошлого.
"Материалы к биографии N"
После работы Оленька зашла к брату, что случалось крайне редко.
Коля и Анджей Сыроваров, Колин однолеток, сидели у стола, заваленного крючками, лесками, грузилами, спиннинговыми катушками, блеснами, поплавками и вели специальный разговор…
- Стравил еще два метра, - оживленно рассказывал Колька. - Судачок килограммов на десять. Повел… Отпускаю еще… Отпустил до отказа. Легонько потянул. Судачок выпрыгнул: честное рыбацкое, не рыба, а дельфин - килограммов двадцать. Тяну. Еще тяну. Подвожу сачок…
- И судак сорвался, - перебил Сыроваров. - Твои новеллы, мон шер Николя, страдают однообразием концовок.
- Коля, - сказала Ольга. - Мне необходимо с тобой посоветоваться.
Теперь Колька позволил себе заметить сестру.
- Со мной, с "пустоцветом", "рыбьей душой"? Не обманывают ли меня органы слуха, Анджей? Не шутят ли со мной злую шутку органы зрения?
- Перестань балаганить, - отрезала Ольга. - Мне… нам нужен человек… ну, словом, талантливый, разносторонний. Ты больше вращаешься… ну, словом, в разных кругах, и - я подумала…
- Ты права, сестричка, - кивнул Колька. - Разносторонность - сильнейшая сторона моего интеллекта. По разносторонности меня можно приравнять к шару, у которого число граней бесконечно.
- Нет, нет, - испуганно сказала Ольга.
- Вы правы, - вмешался Сыроваров. - Но не нонсенс ли искать многогранность, когда перед глазами Анджей?!
- Нет, нет… - повторила Ольга. - Мне, нам… ну, словом, нужен человек проявившийся, известный…
- Подумаем… - сказал Колька.
- Поразмыслим, - подтвердил Сыроваров.
- Не подойдет ли Z? - после долгой паузы предложил Колька.
- Ни в коем случае! - Сыроваров отрицательно покачал головой. - Только N. Никто, кроме N.
- Ты прав, Анджей Люсьен, Nили проблема вообще неразрешима.
- Кто он такой, этот N? - растерянно спросила Оленька, читавшая, кроме специальной литературы, одних классиков.
- Вы не знаете?! - всплеснул руками Сыроваров, подошел к полкам, вытащил толстый том "Материалы к биографии N и громко, с выражением зачитал приведенные в эпиграфе заключительные слова "резюме".
"Всеобщность… мировой эфир… - про себя повторила Оленька. - Пожалуй, это именно то, что нужно Григорию Соломоновичу…"