- Не трудитесь, - презрительно усмехнулся отец.
- Сдайте оружие, гражданин Водыханов, - распорядился второй гражданский, мало чем отличавшийся от первого. Оба казались двумерными, словно вырезанными из бумаги. Тот, что был в форме, прибарахлился уже тремя измерениями, но все равно был похож на мертвого и никогда не жившего игрушечного солдатика.
Лицо отца быстро наливалось кровью. Свирид-младший видел родителя со спины, осторожно выглядывая из-за угла, и следил за одним лишь затылком с полосочкой шеи над воротом расстегнутого кителя. Полоска побагровела. Военный двинулся на отца, оттеснил его к стенке и сунул в лицо пистолет, а штатские быстро прошли по коридору и разделились: один направо, другой налево.
Тогда Свирид увидел коллатераль.
На этот раз ощущение было острее; одновременно Свирид знал, что сам творит эту коллатераль и ничего не может с этим поделать. Позыв оказался неуемным. Намочить штаны, обкакаться, пукнуть, чихнуть, икнуть, оформить коллатераль - все это были вещи одного порядка, неконтролируемые.
Теперь уже весь мир превратился в букву "У".
Маленький Свирид стоял на пятачке, образованном завитком; правая буквенная нога, вобравшая в себя атакованную неприятелем квартиру, пролегала прямо и подсказывала единственный верный маршрут: идти по ней, по этой длинной правой ноге, пока не отсохнет левая. Этот путь был естественнее, однако Свирид не торопился с выбором - он и не вполне еще понимал саму возможность выбрать одно из двух. Ему было ясно, что там, по прямой, разгуливают мрачные люди, похожие на кладбищенских птиц; у них пистолеты, от них исходит опасность, они заберут или застрелят отца. И ладно бы только его, с этой потерей микроскопическое, но властное, подлое и могущественное существо, обитавшее в Свириде, еще могло примириться; "невелика потеря" - приговаривало оно, бесстыдное. Жили же без него. Но дело могло обернуться куда хуже: могли забрать и самого Свирида, и даже маму, а этого никак нельзя было допустить. Поэтому та же сила, которая понудила Свирида вообразить коллатераль, направила его к левой ноге.
Сопротивляться не было никакой возможности, воля Свирида была парализована. Он пошел и на развилке помедлил, всматриваясь в перспективу.
Канал-коридор, создававшийся левым рогом рогатины, имел в себе ту же квартиру. Ничто не отличалось в ней от квартиры первой, за исключением визитеров: их не было. Вообще прихожая пустовала. Из-за притворенной двери гостиной доносился звон посуды и мужские голоса.
Ребенку было понятно, что там безопаснее. А Свирид и был ребенком.
Ноги сами понесли его налево. Правый коридор, где рыскали страшные пришельцы, потускнел и затянулся пеленой. Предметы и люди в нем расплылись, голоса звучали будто из-под подушки. А левый коридор отяжелел, исполнившись яви. Свирид вошел в него очень быстро, почти бегом: он спасался. Им руководило древнее животное желание спастись сию секунду - не важно, что произойдет в следующую.
Задыхаясь от возбуждения, он обернулся. Опасная нога затуманилась еще пуще, а безопасная росла и расширялась, не оставляя места посторонним явлениям. И вот уже пространство замкнулось, имея в себе привычную прихожую. Свирид, однако, боялся пойти за дверь: в гостиной могли обнаружиться существа, лишь отдаленно напоминающие родителей и вообще людей. Ничто вокруг не указывало на такую возможность, но он уже ясно сознавал, что здесь - иное. Возможно, не до конца настоящее. Откуда он вышел, ему было ясно; куда попал - неизвестно.
Последним, что Свирид усмотрел в коридоре, уходившем вправо, был он сам, растерянно стоящий. Раздвоение не ощутилось - был один, стало двое. Полтора: второго (первого?) заволакивало коричневатой, фотографической желтизной.
Он подошел к вешалке, потрогал мамин зонтик. Обычная, правильная вещь. Слегка наподдал собственный валенок, валявшийся с зимы, - ничем не примечательный валенок. Свирид даже нагнулся и понюхал его: пахло старым носком - детским, не особенно вонючим. Из-за двери донесся смех - смеялся отец, и Свирид подумал, что настоящее, вполне возможно, именно здесь, а там, за плечами, остался опасный мираж, в котором он жил, сам того не зная. И он осторожно толкнул дверь.
3
В гостиной обнаружилось застолье. Младший Свирид, остановившийся на пороге, затаил дыхание. Мирная жизнь только налаживалась, многолюдные посиделки были редкостью. Это ему они показались многолюдными - на самом деле людей было не так много, всего пятеро: родители да те самые незваные гости, все трое. Двое в гражданском и один военный. Здесь, однако, они вели себя совершенно иначе: расслабленно дымили папиросами, смеялись, выпивали и закусывали.
Идиллическая картина: у мамы на плечи наброшена шаль, папа прицелился из графинчика в длинную рюмку с тускло отсвечивающими гранями. Никто не совал под нос бумаги и пистолеты, никто не смел командовать отцом и не приказывал ему сдать оружие.
Не переставая смеяться, оглянулись на Свирида.
- Почему ты не спишь? - нахмурилась мама.
Тот попятился и тоже оглянулся: квартира была одна, единственно возможная. Ни рожек, ни ножек; из кухни тянет выпечкой.
Гость, одетый в военную форму, вдруг перестал смеяться и посмотрел на Свирида очень внимательно. Папироса застыла в руке, дым поднимался под абажур извивистым стеблем. Свирид онемел, ноги сделались ватными: сейчас он достанет пистолет, или развернет красную простыню, или докажет бумагами право в любую секунду вывести всех из-за стола и забрать с собой в ночь, где уже урчит уродливая машина.
Мама встала:
- Почему ты одет?
Свирид огладил себя: действительно, он был одет, ибо там, на развилке, еще не успел улечься в постель.
- Я забыл.
- Забыл - что?
Мать вышла из-за стола, порывисто прикоснулась ко лбу Свирида.
Отдернула руку, будто ошпарилась.
- Лоб нормальный. Что ты городишь, о чем ты забыл? Спать улечься?
Забыл, который час?
- Да пусть посидит с нами, - вмешался военный. - Смотри, - расстегнул он кобуру и достал пистолет. - Небось подержать хочется?
Свириду не очень хотелось, не до того было; да и оружие он уже держал, отцовское. Но возражать не стоило. Он быстро подошел и взял пистолет обеими руками.
- Не заряжен, - успокоил военный маму. Он выехал на стуле из-за стола, нагнулся к Свириду, который держал пистолет и не знал, что с ним делать, - в другое бы время сообразил, хотя бы повертел в руках, но сейчас ему было неинтересно. Свирид ждал подвоха, не доверяя обманчивой надежности окружения. Военный взъерошил ему волосы и вдруг заметил: - Мальчонка-то изрядно оброс. Неплохо бы подстричься…
Время еще, почитай, военное.
Свирид решил, что мужчина сказал так, потому что во время войны всем полагается выглядеть аккуратными и подтянутыми. Люди воюют, бьют врага, рискуют жизнью, а он разгуливает неряхой и напрашивается в особый уголок стенгазеты, где продергивают и пропесочивают. Он еще ничего не знал о тифе. Да тиф, пожалуй, и в самом деле уже не звучал, ибо война, только закончившаяся, была немного другая, не тифозная. Не та, что велась между своими.
- Ты знаешь, кто это? - хитро спросил отец.
Свирид помотал головой.
- Это товарищ Слотченко. Он служит парикмахером при Доме офицеров.
- И не только, - усмехнулся товарищ Слотченко, который сразу стал предельно понятным: дорисовался белый халат, взметнулась и свистнула бритва. - Еще при Доме писателей.
Свирид осмелел:
- А почему же вы тогда в форме?
Слотченко вздохнул:
- По-твоему, военную форму носят только солдаты и офицеры, которые сражаются на фронте? Она положена всем. Мы тоже солдаты гигиенического фронта и обязаны ее носить. Ведь война никуда не делась, - он сделал широкий жест, - она повсюду, она продолжается.
Врагов у нас, Свирид, еще ой как много… И явных, и тайных. А сила всякого государства - она в ком? В писателях и офицерах. Это соль соли земли, как говорил один великий писатель. Правда, он говорил вообще…
Свирид слушал его серьезно, с опущенными глазами.
Слотченко обернулся к остальным, сидевшим и слушавшим за столом:
- Да многие ли у нас не носят формы?
Мать покачала головой:
- Разве что я…
- И это упущение! - весело воскликнул Слотченко, а отец взялся за графинчик.
- Свирька и вправду зарос, - заметила мать, провожая графинчик наполовину любовным, наполовину тревожным взглядом.
И все опять воззрились на Свирида. Они с отцом, когда бы не шевелюра младшего, были похожи как две капли воды, как две полярные совы - в них было нечто от хищных птиц, но заводить речь о совах уместно было, только если судить по глазам: округлым, с темными ободками.
Однако носы их, или клювы, если продолжить сравнение, были совсем не совиные - вытянутые, чуть загнутые, с раздвоенной шишечкой на конце.
- Вот тебя Николай Володьевич и подстрижет, - улыбнулась мать.
- Да уж, это теперь решено, - согласился Слотченко.
- В Доме офицеров? - недоверчиво спросил Свирид.
- Мне же говорили, что ты будущий писатель? - развел руками тот.
Свирид не ответил. Ему вдруг стало стыдно.
- Приходи в Дом офицеров, - решил Слотченко.
- Правильно! - гаркнул отец. - Пусть там понюхает…
Неизвестно, что он имел в виду. Адмирал Водыханов уже захмелел и тяготел к словесным клише. Двое в гражданском не вмешивались в беседу и чинно уплетали все подряд, граблями гребли. Свирид обратил внимание, что стрижка у обоих была очень короткой. А Слотченко вдруг свернул губы трубочкой и тихо дунул на Свирида.
Тот непонимающе уставился на военного парикмахера. Слотченко повторил, и Свирид прислушался.