- Нет. Сначала вы пошлете людей к господину Фюмролю и позвоните генерал-губернатору. Как только майор уедет, пусть без промедления входят в дом. Если мы с вами чуточку и опоздаем, то не беда. Главное, чтоб птичка не упорхнула.
- Как, вы тоже желаете?
- Не хочу, чтобы вы наделали глупостей с самого начала. Новый шанс едва ли скоро представится.
Мадам Деку ждала Фюмроля на верхней ступеньке лестницы. На ней было смело открытое платье из лазоревого шифона.
- Как это мило с вашей стороны. - Она протянула руку для поцелуя.
- Я очень рада, что Жан наконец вытащил вас.
Они проследовали в столовую, где все осталось в том же виде, что и при прежнем хозяине.
Хотя радио ревело во всю мощь и вокруг стола сновали только вышколенные лакеи-французы. Деку не начинал делового разговора. Кофе пили в полном молчании.
Наконец мужчины смогли уединиться в кабинете.
- Плохие новости, - отрывисто сказал Деку. - Тайская армия перешла в наступление. Пибул Сонграм требует компенсации за потопленные суда. Вот уж никогда бы не подумал, что буддисты так агрессивны.
- Япония наверняка вновь предложит свое посредничество. Насколько я знаю, они хотят, чтобы соглашение было подписано в Токио.
- Но, пока суд да дело, таи слопают еще кусок.
- Откуда сведения?
- Из японских источников.
- Возможно, это провокация. Попробуйте срочно связаться с Луанг-Прабангом. У меня создалось впечатление, что тайские министры более чем удовлетворены достигнутым.
- А если нет?
- Тогда отдайте приказ флоту атаковать.
- Вы с ума сошли! Японцы сразу же вцепятся нам в горло.
- Если бы вы не поспешили усмирить Бакшон и Кохинхину, ваше превосходительство, у нас были бы козыри для контригры. Теперь они в прикупе.
- Политика - не карточная игра, майор, - наставительно заметил Деку. - У нас не было другого выхода. Красные в Бакшоне убивали наших администраторов, нападали на военные лагеря, грабили обозы, жгли долговые расписки. Это был форменный разбой.
- Разгул черни всегда отвратителен, - кивнул Фюмроль. - И навести порядок, безусловно, следовало. Возможно, предпринятые меры и оказались излишне крутыми, но в таком деле всегда неизбежны издержки. Тут у меня с вами нет разногласий Я о другом, мой адмирал. Почему мы допустили, чтобы вьетнамцы восстали против нас? Лучше бы они со всей силой обрушились на японцев. Нам следовало бы вести себя тоньше. Пусть не мы, а японцы боятся восстания.
- Я внимательно выслушал вас. - Заложив руки за спину, Деку прошелся по кабинету. - У меня возникло ощущение, что вы неправильно ориентируетесь в расстановке сил. Следует исходить из того, что Япония
- наш партнер, а не из обратного, как поступаете вы. Другого не дано. С коммунистами немыслимо вступать в любые отношения. - Он остановился перед портретом Петэна. - Есть вещи, в которых необходимо проявлять неукоснительную принципиальность. Так учит нас маршал. Забудьте политиканские компромиссы печальных времен народного фронта. Отныне и вовеки - коммунисты враги цивилизации. В переговорах с японской стороной прошу исходить из этого основополагающего принципа.
- Прошу простить меня, ваше превосходительство. - Фюмроль встал.
- Но я полагал, что вы призвали меня для консультации. Очевидно, я ошибся.
- Не сердитесь, Фюмроль, но я желаю вам добра. Вы все еще живете политическим багажом тридцать шестого года, а времена изменились, и очень существенно. Ваше сердце разрывается между безумцами, которые последовали за авантюристом де Голлем, и патриотами, не оставившими родину в ее трудный час. Пора определиться. По рождению, воспитанию и образу мыслей вы наш. Так переболейте же поскорее детской болезнью фрондерства, или не миновать беды.
Тхуана окатили водой и вновь поставили перед столом, за которым сидел Жаламбе. В снопе света, бившем из рефлектора, четко различалась каждая оспина, каждая морщинка на искалеченном побоями лице. Разбитые губы безотчетно складывались в неизменную улыбку.
- Тяо бак, - поздоровался по-вьетнамски Жаламбе.
- Тяо уань, - приветливо прохрипел Тхуан.
- Как вы себя чувствуете? - перешел на французский Жаламбе, исчерпав свой вьетнамский лексикон.
- Неважно.
- Сами виноваты. Разве можно быть таким упрямым? - пожурил он. - Ну да ладно. Скажите, кому принадлежат эти вещи, и вас отвезут домой.
Тхуан молча опустил голову.
- Может быть, вам трудно разглядеть из-за света? - Жаламбе направил рефлектор на салфетку, на которой лежали две перекальные лампы, штатив и примитивная отмычка.
- Спросите его о чем-нибудь другом. - Уэда подал голос из темного угла. - А то как доходит дело до этих злосчастных предметов, на беднягу нападает столбняк. Мы же знаем, что это не его причиндалы.
- Но мы нашли отмычку и лампы у вас в сундучке. Вы знаете этого человека? - Жаламбе наклонился над столом и приблизил к глазам Тхуана фотографию. - Этот спрятал у вас свои вещи?
- Нет.
- А этого знаете? - Жаламбе быстро схватил другой снимок. - Нго Конг Дык сознался, что частенько вас навещал. Как видите, мы все знаем, и запираться дальше бессмысленно.
Тхуан облизал саднящие губы.
- Только одно слово - и вы свободны. - Жаламбе наклонился, словно боялся не расслышать. - Да или нет?
Повар не ответил.
- Вам действительно чертовски не везет, господин Жаламбе, - сочувственно прокомментировал Уэда. - Третий случай.
- Гастон! - потеряв терпение, рявкнул Жаламбе.
В комнату на цыпочках вбежал низенький лысый человечек с близко посаженными глазами. Массируя костяшки пальцев, он выжидательно уставился на Жаламбе.
- Придется повторить, Гастон.
- Постойте, - вмешался Уэда. - Мы только даром потеряем время. Пора испробовать более эффективные методы. Пусть с него снимут одежду.
Жаламбе кивнул. Тхуан безучастно, как манекен, дал себя раздеть.
- Привяжите к скамье, - велел Уэда.
По знаку Жаламбе Гастон кликнул еще одного жандарма, и они вдвоем бросили арестованного на пол. Затем перевернули ножками вверх тяжелую скамью из эбенового дерева.
- За руки и за ноги, - уточнил японец и бросил моток провода. - Теперь бензин, - со значением произнес он, когда все было сделано. - Будете говорить? В последний раз спрашиваю. Начинайте.
Но начинать жандармам не пришлось, потому что он сам отвинтил крышку канистры и обмакнул в бензин свой платок. Наклонившись над узником, бережно положил платок ему на поясницу. Когда чиркнула спичка, Жаламбе невольно зажмурился. Но тотчас же широко раскрыл глаза и крепко вцепился в подлокотники кресла. Вопль, в котором уже не было ничего человеческого, бичом хлестнул его. Тошнотворно запахло паленым. Уэда неторопливо гасил пламя каблуком, топча распластанное тело, которое конвульсивно корчилось и билось, пронзительно светлое на черном фоне доски. Крик оборвался и перешел в пугающе сиплое бульканье. Узник, вытянувшись в струну, неестественно вывернул голову и вдруг зашелся в пароксизме кашля, заливая лавку и пол хлынувшей изо рта кровью.
- Что это? Там? - запинаясь, прошептал Жаламбе, не сводя глаз с жуткого кровяного сгустка.
- Кажется, он откусил себе язык, - безмятежно разъяснил Уэда. - Досадно.