У меня память хорошая, я всех быстро запоминаю.
– Его мог окликнуть кто‑то из больных. Ведь у вас в отделении посещение разрешено до шести, а было гораздо позднее, и посторонних в отделений быть не могло.
– Разрешено, конечно, только до шести, но, если честно, приходят и позднее, мы на это глаза закрываем, если не устраивают концертов, как на днях в одиннадцатой палате. До двенадцати часов с коньяком и песнями. Хорошо, хоть девиц не привели.
– А кто у нас в одиннадцатой палате? – улыбнулась я.
– Шохин. Говорят, из этих… – Тут дама закатила глаза и склонила голову набок, понимать это можно было как угодно, оттого я и задала наводящий вопрос:
– Из бандитов, что ли?
– Ну… из бизнесменов. А рожа у этого бизнесмена такая, что вечером на улице, встретишь, перекрестишься. Хотя он, в общем‑то, тихий и не привередливый. В тот раз к нему друг приехал из Грузии, вот они коньяка выпили и заголосили, голосил‑то друг, ну а Шохин утром всем сестрам конфет, врачам коньяк, а шофер его телевизор привез, вон он стоит. Подарок.
– Выходит, неплохой человек этот Шохин, – улыбнулась я.
– Выходит. Да я о нем просто к слову вспомнила… А чего это я о нем заговорила? – нахмурилась она. – Хоть убей, не вспомню, а вроде память хорошая.
– Память у вас и правда хорошая, а вспомнили мы его потому, что нашего Юру‑милиционера кто‑то окликнул и я предположила, что этот «кто‑то» из больных, потому что для посетителей время уже было позднее.
– Может, и из больных, но я сильно сомневаюсь, – покачала головой женщина. – Он тут особо ни с кем не разговаривал, потому что на посту. Да и окликнули его по‑дружески… Знаете, вроде бы не виделись давно.
– Просто окликнули по имени или что‑то еще сказали?
– Вроде бы что‑то в самом деле говорили, но я сейчас уже не вспомню точно, я ведь не очень прислушивалась.
– Но Юра ему ответил?
– Да. Разговаривали точно, хотя о чем, не скажу.
– А время, когда это случилось, помните?
– Конечно. Я ж Абрамову укол делала. Вот и в журнале…
Тут выяснилось, что укол Абрамову делали как раз минут за двадцать до нашего появления в больнице. Примерно тогда неизвестного и застрелили. Это могло быть совпадением, но лично у меня такие совпадения вызывают недоверие.
– А где палата, в которой лежит Абрамов? – спросила я.
– Четырнадцатая палата. Идемте, я покажу.
Мы прошли к палате, и рассказ медсестры показался мне еще интереснее.
– Где, по‑вашему, стоял человек, который окликнул Юру?
– Ну… в коридоре, конечно.
– Справа, слева?
– А я ведь шаги слышала, – обрадовалась женщина. – Точно, но никого не видела. Выходит, мимо палаты не проходили.
– Значит, человек был примерно здесь?
– Наверное. Встань он дальше, вряд ли бы я их услышала.
Я огляделась. Неподалеку от двери в палату стена образовывала выступ, небольшой, что‑то около метра, его украшал горшок с цветком, довольно безобразным на вид, возможно, на растение плохо действовал больничный воздух, выглядело оно тоже больным. Рядом с выступом – дверь одиннадцатой палаты и выход из отделения. Я прикинула расстояние до палаты реанимации. Что ж, очень похоже, что я на верном пути. Юру кто‑то окликнул, он подошел, а в это время киллер спокойно проник в палату, пользуясь тем, что медсестра отсутствовала. Впрочем, с того места, где расположен ее пост, она бы все равно не смогла его заметить. Теперь у меня есть шанс узнать от Юры, с кем он здесь беседовал.
– Очень хорошо, – пробормотала я.