- О, это очень интересный медицинский вопрос! Честно скажу, мне не встречались в литературе случаи, в точности соответствующие данному. Известны, конечно, прецеденты спонтанного старения тканей, но всегда это касается организма в целом и называется синдромом Вернера - по статистике один случай на четыре миллиона человек.
- А, - сказал Фил, - вы имеете в виду… Девочка за несколько месяцев превратилась в старуху и умерла… Ей было десять лет или двенадцать, а на вид - все восемьдесят?
- Совершенно верно! - воскликнул Канович, энергично кивая головой.
- Я думал, что это газетная утка, - удивленно проговорил Фил. - Вы же знаете, как сейчас создают сенсации… Об этом случае в "Комсомолке" писали года два или три назад.
- Не читаю, - Канович провел ладонями по столу, будто стирая с поверхности пыль. - Не знаю, что там было в "Комсомолке", возможно, чушь. Я вам привожу в пример то, что… Впрочем, все известные случаи, как я говорил, относятся к старению организма как целого, причем процесс с момента начала болезни - а это, конечно, болезнь, причем, скорее всего, вирусной природы - так вот, болезнь, начавшись, продолжается не меньше года: организм не может скачком перейти из одного состояния в другое, вы понимаете меня? А у Мартыновой омертвление тканей произошло очень быстро. Это я могу сказать практически наверняка - судя по тому, какая резкая граница отделяет старые, отмиравшие ткани от молодых, здоровых. Видимо, именно локализованность процесса привела к его ускорению, я не вижу иного объяснения. Эти старые клетки для здорового организма - все равно что рак. Даже хуже - раковые клетки развиваются с гораздо меньшей скоростью!
Канович закончил свою лекцию, сложил на груди длинные руки и неожиданно сказал совсем другим, не менторским, а очень участливым тоном, какого Фил вовсе не ждал от этого человека:
- Такая молодая женщина… Просто ужасно. Примите мои соболезнования… Я что хочу сказать: никакая "скорая" не помогла бы. И самый лучший кардиохирург.
- Понимаю, - пробормотал Филипп и поднялся.
- Передавайте привет Вадиму Борисовичу, - сказал Канович, выйдя из-за стола и пожимая Филиппу руку. - И примите еще раз мои соболезнования.
Голова была тяжелой, и Фил пошел до станции метро пешком. Сидя в полупустом вагоне, он наконец сам для себя сформулировал причину, заставившую его выслушать ничего толком не объяснившую лекцию. В тот момент, когда он узнал о смерти Лизы, первой мыслью было: "Нас достали". Эта мысль исчезла так быстро, что Филипп даже не успел впустить ее в сознание. Но изнутри, из душевных сумерек, над которыми сознание не властно, мысль посылала сигналы, заставлявшие совершать не вполне объяснимые логикой поступки. А сейчас, когда Фил чуть расслабился, мысль вернулась - нелепая, он это и раньше понимал, но упрямая.
Нас достали.
Необходимо было исключить возможность такого объяснения. Что ж, разговор с Кановичем поставил точки над i. Конечно, сейчас существуют яды, производящие эффект естественной смерти от инфаркта или инсульта. Но тогда и вскрытие показало бы иную, более привычную картину.
А может, создан яд, вызывающий мгновенное старение клеток? Вряд ли, зачем нужен такой сложный способ, да еще и точно определимый при экспертизе?
Впрочем, нужно было все-таки избавиться от последних сомнений, и, выйдя из метро, Филипп позвонил Кановичу из телефона-автомата. Только бы он оказался на месте…
- Канович слушает, - на этот раз врач не распевал, как Шаляпин, а говорил усталым и тихим голосом.
- Лев Бенционович, это опять я, по поводу Лизы Мартыновой.
- А… - сказал Канович равнодушно. - Извините, я уже выхожу…
- Только один вопрос. Скажите, мог ли этот процесс быть вызван искусственно?
- Нет, - твердо сказал Канович. - Это, безусловно, естественный процесс. Возможно, у синдрома Вернера генетическая природа, но это не доказано. Еще есть вопросы?
- Извините, - сказал Фил так тихо, что сам не расслышал своего голоса, и повесил трубку.
4
Ночью Филипп спал не то чтобы плохо, но часто - просыпался и почти мгновенно засыпал опять, будто плавал на поверхности теплого озера, погрузив в воду лицо, и время от времени поднимал голову, чтобы набрать в легкие воздуха.
Заставив себя подняться и выпить крепкий кофе без сахара, он напомнил себе слова незабвенного Гущина о том, что смерть Лизы не должна сказаться на работе группы - как в той песне, где отряд не заметил потери бойца, - и сел за компьютер. От всякой беды есть два патентованных средства: время и работа. Временем Филипп не распоряжался, а работать привык без напоминаний и больше того, что делал обычно, все равно сделать не смог бы.
Он отыскал протокол последнего обсуждения и заставил себя задуматься о том, можно ли в формулировке закона сохранения спина использовать уже наработанные варианты, придуманные для формулировки закона сохранения вращательного момента. Все-таки это разные категории, хотя в обоих случаях речь идет о вращении.
"Давайте для себя решим, - сказала Лиза. - Не существует первых приближений, нет каких-то специфических квантовых законов. Это единый мир, и мы должны взять его таким, каков он есть".
"Каким он может быть по нашим представлениям", - возразил Эдик, а Фил сказал, что наши представления в данном случае как раз и являются истиной, поскольку другие подтверждения мы вряд ли найдем еще в течение многих лет.
Провожая Лизу домой, он пытался и ее убедить в этой очевидной для него истине, но в ее романтическом мироощущении для прагматических заключений не было места.
"Как по-твоему, - спросила она, когда они вышли из метро и шли к ее дому по темной липовой аллее, - Гущин представляет, как мы проводим время?"
"Ты имеешь в виду - мы с тобой?"
"Да ну, мы с тобой ему интересны не больше, чем снег на вершине Казбека. Мы - группа".
"Не знаю, - сказал Фил. - Вряд ли".
Фил вообще плохо представлял себе ход мыслей этого человека. Увидел он его впервые полтора года назад, в марте 2002 года, и принял за одного из случайных посетителей - Филипп рассказывал в фирме волоконной оптики о возможностях висталогии, рассчитывая на то, что дирекция примет предложение о проведении полномасштабного учебного семинара, а Гущин сидел в первом ряду с края и со скучающим видом смотрел в окно, время от времени оборачивался и обводил взглядом небольшой конференц-зал, где собралось человек сорок сотрудников - видимо, всех, кто не участвовал в непрерывном производственном процессе.
Гущин раздражал Филиппа, а в таких случаях он всегда поступал одинаково: сосредотачивал внимание на самом невнимательном слушателе и не успокаивался до тех пор, пока не заставлял его забыть о собственных, не относящихся к делу мыслях. С Гущиным не получилось ничего: полчаса спустя зал слушал, затаив дыхание, а этот тип все так же смотрел в окно и считал птиц.
Зато после того, как Филипп закончил лекцию, Гущин первым подошел ко нему и сказал, твердо глядя в глаза:
- Если вы уделите мне час времени, я буду очень вам благодарен.
- Именно час? - удивился Фил и в ответ услышал:
- Пока час, а там видно будет.
Они уединились в дальнем конце длинного, как прямая кишка, коридора, и Гущин сказал:
- Дело у меня к вам достаточно деликатное. Вот - чтобы вы не подумали ничего дурного - мое удостоверение.
Судя по корочкам, Вадим Борисович Гущин работал в подкомитете по перспективным научным направлениям при Президиуме Российской Академии Наук. И должность у него была довольно странная: "куратор". Фил и не слышал, что в Российской Академии есть подкомитет с таким интересным названием.
- Собственно говоря, мы в Президиуме вроде рулевых - оцениваем, какие области науки следует при нашей бедности развивать в первую очередь, даем рекомендации, и с нашими рекомендациями считаются. В первую очередь речь идет о зарубежных фондах и стипендиях - решения наших экспертов практически однозначно отражаются в постановлениях Президиума. Вы понимаете меня?
- Ах, - сказал Фил, скептически глядя на собеседника, - какие нынче фонды? Сорос от России отказался…
- Есть другие источники финансирования, - улыбнулся Гущин. - Мы не афишируем, но, когда нужно…
- Типично российский подход: полная гласность в распределении научных средств, - с иронией сказал Фил и прикусил язык, потому что взгляд Гущина мгновенно стал жестким, а губы вытянулись в прямую линию.
- Вот что, Филипп Викторович, - проговорил Гущин, помолчав, - я думал, вы захотите говорить серьезно, потому что речь пойдет по сути о той помощи, какую ваша висталогия способна оказать самому важному в науке делу, существующему на сегодняшний день - борьбе с международным терроризмом. Инвесторы, видите ли, выделяют деньги именно под эти конкретные цели. Может, вы все-таки выслушаете меня?
Через час Филипп твердо знал, что не откажется от странного и неожиданного предложения.
- Группа уже сформирована, - сказал Гущин, когда они вышли на улицу. - Вы, конечно, можете подумать и…
- Я согласен, - быстро сказал Фил. - Это очень… просто невероятно интересно.
- Интерес на втором месте, - заявил Гущин. - На первом - важность и актуальность. Ну и… что бы вы ни говорили, это ведь и деньги кое-какие, на лекциях по висталогии сейчас много не заработаешь, верно? Необходимость вашей науки еще предстоит доказать, мало кто готов… А у нас инвесторы серьезные - и отечественные, и зарубежные. Работу свою мы не афишируем, и на то есть причины, надеюсь, вы понимаете…
- Борьба с террором, - пробормотал Фил. - Кого-то из наших убили из-за этого… Забыл фамилию.