- Мы прекрасны, мы гармоничны! - воскликнул Селестен. - Но верно ли то, что человеческое тело - предел совершенства? Так ли безупречен неторопливый ход эволюции? Любой зверь нашего веса сильнее нас, лошадь быстрее, собака телепатичнее, летучая мышь в тысячи раз лучше разбирается в окружающих полях. Мы можем существовать в весьма узком диапазоне температур и давлений, наши желудки не переносят малейших изменений химизма привычной пищи. И вот я спрашиваю: есть ли у нас основания быть самодовольными? Обратимся к истории. Как только древний человек сумел сделать твёрдое острое лезвие, он прежде всего соскоблил с лица ненужные волосы…
Тут по амфитеатру прокатился смех. Селестен потрогал свою бородку и тоже усмехнулся.
- Видите, как мы непоследовательны, - сказал он. - Так вот, уже древний человек, пусть ещё бессознательно, пытался исправить, улучшить данное природой. А теперь вспомним, о чём мечтала античная Греция…
Фигура в стеклянном кубе расплылась, раздвоилась, под человеческим торсом возникли очертания лошадиного туловища.
- Греки создали миф о мудром кентавре Хироне, воспитателе Ахилла. Смотрите, как удобно размещены в его торсе мощные лёгкие и сильное многокамерное сердце, на которое не давит снизу переполненный пищеварительный аппарат - он занял более естественное положение в горизонтальной части туловища. В образе кентавра античные мечтатели объединили прекраснейшие создания природы - человека и коня. Гармонию их тел прославили лучшие ваятели древности…
- Ты предлагаешь нам обзавестись копытами? - раздался чей-то насмешливый выкрик.
- Нам неплохо и на двух ногах!
- Не мешайте Селестену!
Селестен оглядел амфитеатр со снисходительной улыбкой.
- Я не призываю вас превратиться в кентавров и бездумно скакать по зелёным лугам. Моя задача - пробудить свободное воображение, обратить вашу мысль на необходимость совершенствования самих себя, на поиски новых биологических форм, ибо наше тело ограничено в своих возможностях по сравнению с мощью разума. Эту ограниченность понимали наши предки. Вот ещё одно создание народной фантазии, пленительный образ старой русской сказки.
Куб наполнился аквамариновым зыбким свечением, сквозь сине-зелёный свет обозначилась женская фигура. Прояснилась. Ноги её слились, превратились в рыбий хвост…
- Русалка, - сказал Селестен. - Какая прекрасная мечта - жить в воде, в среде, в которой тело невесомо и движение не ограничено по высоте… Человечество долго шло по неверному пути, создавая искусственных людей. Все помнят, чем закончилось увлечение роботами. Но было бы совсем неплохо нам, людям, перенять у роботов их сильные черты. Наша власть над неживой материей колоссальна. Так почему же мы так робки, так консервативны, когда заходит речь о разумной модификации человека?..
… - Понравился тебе Селестен? - спросила Андра, когда мы вышли из павильона.
- Красноречивый дядя, - сказал я. - Их называют антромодифистами, да? Что-то я про них читал.
- Он прав - надо совершенствоваться. Надо искать новые, целесообразные формы.
- Ну конечно, - сказал я. - Тебе так была бы к лицу ещё пара ножек. Или русалочий хвостик. - Я показал рукой, как колышется воображаемый хвост.
- Я вижу, ты полностью утешился. До свиданья, Улисс. Я пошла.
- Постой! Дай мне номер твоего видеофона. Ведь завтра тоже праздник.
Глава четвёртая
ФЕЛИКС
Наш грузовик разогнался, включилась искусственная тяжесть, и мы с Робином покойно сидели в своих креслах - я в левом, он в правом.
Робин уже спал. Никак не отоспится после праздников. Подножка кресла, подчиняясь баростабилизатору кровяного давления, плавно водила его ноги вверх-вниз.
Привык я уже, что по правую руку сидит Робин. Никого другого не хотел бы я видеть в кресле второго пилота. Но не век же сидеть Робину в этом кресле. Я знал, что недавно ему предложили перейти на линию Луна - Марс. Тут и думать было нечего, но Робин, вместо того чтобы сразу согласиться, тянул с ответом. Тоже со странностями человек.
Мы хорошо провели праздники. Не без труда мне удалось убедить Андру, что подруги как-нибудь обойдутся без её общества. Рассуждает, как взрослый человек, но, в сущности, девчонка. Храбрая - и пугливая. Русалочка. Так я её называл, а она сердилась.
Я вспоминал её оживлённое лицо в отблесках карнавальных огней. "Смотри, смотри! Ну посмотри на этого клоуна - какой уморительный!" Она хохотала так безудержно, что и я смеялся, хотя клоун, в общем-то, был обыкновенный. Потом она вдруг тащила меня к книжным стендам, горячо убеждала в пользе интонационной цветотипии. Я пробовал читать тексты с буквами разного цвета и значками для передачи интонации - получалось скверно. Андра ругала негибкость моих модуляций, а заодно и консерватизм моего мышления. Я улыбался, а она сердилась. Мне, заявила она, недоступны красота и выразительность интерлинга.
Она водила пальчиком по моему значку и выпаливала старую детскую считалку: "Ну-ка, храбрый космолетчик, привези Луны кусочек. Не хочу я на Луну, я вам Солнце привезу".
Пилоты старшего поколения редко носят свои значки - их знают и так. А я, должно быть, тщеславен: ношу значок. Пусть все видят: идёт космолетчик…
Правда, в полёте тщеславие слетает с меня, как теплоотводная смазка с ракеты. Ведь теперь нет рядом пилотанаставника, я командир и отвечаю за корабль, пассажиров и груз. Смешно, конечно, но иногда мне лезут в голову всякие страхи: а вдруг не сработает поле метеоритной защиты… вдруг расстроится фокусировка и ионный поток начнёт разъедать ускоряющие электроды…
Но корабль послушен, автоматы точно и безотказно выполняют программу, и я успокаиваюсь. Я смотрю на звёздное небо и отыскиваю свою звезду - Арктур. Я дружески подмигиваю ему и тихонько шепчу: "Паси, паси своего вола…" И вот уже мне чудится, что это не обычный грузовик линии Земля-Луна и за моей спиной не три тысячи тонн продуктов и оборудования для Селеногорска, а огромный звёздный корабль, что я лечу с субсветовой скоростью к далёкой звезде, и мои спутники спят в анабиозных ваннах - ведь нам лететь добрых полвека…
Кто-то за дверью подёргал ручку. Что ещё за новости! Там ясно написано: "Вход в рубку не для пассажиров".
Сегодня пассажиров на борту немного - семеро. Самые нетерпеливые, не пожелавшие дожидаться пассажирского корабля, который стартует через несколько часов. Два астрофизика, инженер по бурильным автоматам, две женщины-врача и художник. И ещё - Феликс Эрдман, тот самый специалист по хроноквантовой физике, которого, как говорит Робин, понимают не более десяти человек во всей Солнечной системе.
Опять постучали. Может, что случилось? Я нажал кнопку двери.
Вошёл Феликс Эрдман. Он придерживался за поручни, будто корабль качало, - не привык, видно, к искусственной тяжести.
- В чем дело? - спросил я не очень приветливо. Он выглядел ненамного старше меня, и я не знал, следует ли употреблять обращение "старший".
- Нельзя ли воспользоваться вашим вычислителем? - сказал Феликс.
Он смотрел на меня, но, право, казалось, будто он видит совсем не то, на что смотрит.
Я не успел ответить, я только подумал, что это не полагается…
- Жаль, - сказал он и повернулся к двери.
- Погоди, Феликс, - сказал проснувшийся Робин. - Вычислитель свободен. Нам не жалко, правда, Улисс?
- Конечно, - проворчал я. Не люблю, когда запросто читают то, что у тебя в голове!
- Садись, Феликс. - Робин выдвинул кронштейн с третьим креслом. - Вот вводная клавиатура, вот вспомогательная панель для составления алгоритмов. Садись, считай.