- Знаю, что ты прилетел, Улисс. - Она, улыбаясь, смотрела на меня. - Что случилось?
- Возвращается Стэффорд, - сказал я.
- Стэффорд? А, он работал на Венере… Как ты провёл праздники?
- Хорошо. А ты?
- Чудесно. Я сделала миллион анализов.
- Ну да…- Мне стало немного неудобно за свою праздность, в то время как она напряжённо работала. Никто в лунной обсерватории не управлялся лучше неё со спектральными анализами.
- Галактики в заговоре против меня, - сказала Ксения. - Как только приближается праздник, их излучение становится интенсивнее. Зайди, если хочешь, Улисс.
- Зайду, - сказал я.
Узел транскосмической связи - можно сказать, вотчина семьи Грековых. Дед Робина, Иван Александрович Греков, был здесь - тогда ещё студентом-практикантом, - когда были приняты первые сигналы с Сапиены. Много десятилетий он бессменно руководил узлом. Да и теперь старейшина межзвёздных связистов частенько наведывался на Луну, даром что ему было без малого сто лет. И хотя узлом теперь ведал Анатолий Греков, отец Робина, фактически им продолжал руководить Дед. Так его и называли селениты - Дед.
Из-за двери доносились голоса. Я постучал - никто не ответил. Табло "Не входить. Идёт сеанс" не горело, и я вошёл в комнату, примыкавшую к аппаратной узла связи. Мои шаги тонули в сером губчатом ковре, никто не обратил на меня внимания. Только Робин подмигнул мне. Он сидел в кресле под огромными часами с секундной стрелкой во всю стену и любезничал с девушкой-лаборанткой.
А за столом сидели предки Робина и старший оператор, сверхсерьезный молодой человек. Феликс стоял по другую сторону стола, как студент перед грозным синклитом экзаменаторов, и тихо доказывал свою правоту. Говорил он по-русски, потому что Дед не признавал интерлинга.
Дед сидел насупясь, занавесив глаза седыми бровями; топорщились седые усы, в глубоких складках у рта змеилось сомнение. На голове у Деда была древняя академическая шапочка, которая, как уверяли лунные шутники, приросла к нему навечно.
Я прислушался.
Феликс, насколько я понял, говорил примерно то же, что в рубке корабля, - о сдвиге квази-одновременности, уравнении Платонова и о своей экстраполяции. Он зашарил по карманам куртки, стал вытаскивать плёнки, таблицы, простые карандаши и тепловые многоцветки, недоеденный брикет. Наконец он извлёк смятый листок логарифмической бумаги с каким-то графиком.
- Вот, - сказал он. - Здесь шкала времени, фактические точки и та, которую я получил.
Грековы склонились над листком.
- Я основывался на вашей инфоркарте из последнего "Астрономического вестника", Иван Александрович, - сказал Феликс. - Там, если помните, дан подробный график всех сеансов связи…
- Моя статья, молодой человек, - веско сказал Дед, - не может служить основанием для подобных экзерсисов.
- Что? - Феликс посмотрел на него своим странным взглядом издалека. - Ах да, экзерсисы… У вас в инфоркарте сказано, что вторая передача с Сапиены дошла до нас на три и две десятых метрической секунды раньше расчётного времени…
- К вашему сведению, молодой человек: для одиннадцати лет прохождения сигнала три метрических секунды выпадают из допусков на точность совпадения земного и сапиенского календарей.
- Возможно, - согласился Феликс. - Но следующая передача пришла ещё быстрее. Вот её номер и величина опережения. И дальше - по нарастающей. Последняя передача пришла на два часа раньше расчётного времени. Здесь закономерность… Вот номер передачи, отправленной вами двадцать два года назад: "восемнадцать тридцать девять". Ответ на неё придёт завтра. С опережением на двадцать с лишним суток.
Дед откинулся на спинку кресла, его сухонькие руки с коричневыми стариковскими пятнами лежали на столе.
- Чепуха, - сказал он.
Я оглянулся на Робина, он усмехнулся и подмигнул мне.
Теперь заговорил отец Робина, Анатолий Греков:
- Видишь ли, Феликс, нам удалось договориться с Сапиеной относительно времени подготовки ответной информации. Это время не может превысить двенадцати суток по нашему счёту. Даже если на Сапиене мгновенно расшифровали нашу передачу и мгновенно составили и закодировали ответ, если бы даже они не затратили на это ни одной секунды, то и тогда опережение не может быть более двенадцати суток. Твоя экстраполяция некорректна.
Феликс сунул свой график в карман.
- И всё-таки, - тихо сказал он, - ответ на "восемнадцать тридцать девять" придёт завтра.
Дед поднялся, упёрся кулаками в стол.
- Я знавал покойного Петра Николаевича Платонова, - объявил он. - Прекрасный был математик. Но с заскоками. Его уравнение, на которое вы тут ссылались, - заскок. Оно не удовлетворяет элементарным требованиям логики.
- Но Платонов предложил принципиально новую систему отсчёта, - сказал Феликс с какой-то затаённой тоской в голосе. - Почему никто не хочет это понять?
- Потому что, молодой человек, его система противоречит факту зависимости "время-пространство".
- Нет. Это противоречие кажущееся.
Дед грозно засопел. Анатолий Греков сказал поспешно:
- Ты устроился с ночлегом, Феликс? Мальчики тебе помогут. У нас тут тесновато… Постой! - окликнул он Феликса, направившегося к двери. - Забери свои карандаши. И этот… брикет.
Глава пятая
САПИЕНА НАРУШАЕТ ГРАФИК
Столовая в Селеногорске называется "У Герасима". Это потому, что робота, обслуживающего столовую, зовут Герасим. Робот он хороший, расторопный. Принеся поднос с едой, он говорит приятным низким голосом; "Кушать подано". Унося посуду, заявляет совсем другим тоном: "Поел - уступи место товарищу".
Феликс наотрез отказался от ужина, и мы с Робином пошли к Герасиму без него. Как всегда, в столовой стоял весёлый гомон. За шахматными столиками сражались участники восемьсот какого-то лунного чемпионата - тут стоит закончиться одному чемпионату, как начинается следующий. Антонио, конечно, торчал у магнитолы, он жаждал музыки и спорил с шахматистами, которые музыки не жаждали.
На нас накинулись с вопросами - что нового на шарике? Они все прекрасно знали, визор и радио здесь почти не выключаются, но всё равно - на прилетавших с Земли было принято накидываться.
Робин изобразил, как я пел на Олимпийских играх, и я сам чуть не подавился супом от смеха. Робин здорово умеет копировать.
Потом я рассказал о лекции Селестена.
- А что, ребятки, в этом есть смысл, - сказал кудрявый селенолог Макги. - Без копыт я, в общем-то, обойдусь, а вот от третьей руки не отказался бы.
Тут, конечно, начался спор.
- Глупости, Мак, - прогудел астрофизик Каневский. - Зачем тебе третья? Научись вначале двумя руками управляться.
- А то я не умею!
- Не умеешь. Вот если ты, к примеру, научишься писать одновременно обеими руками разные тексты, - тогда, пожалуйста. Требуй себе третью.
- Зачем мне это - два текста одновременно?
- Экономия времени. Одной рукой кодируешь информацию о селеногенных породах, другой - отстукиваешь письмо к своей Мэри. Плохо?
- Да при чем тут руки? - закричал Антонио. - Для такой работы надо два мозга иметь в черепной коробке.
- Одного достаточно. Тренировать нужно мозг, вот что. Организм человека ещё не исчерпал своих возможностей. Модификации ни к чему.
- Не представляю, - сказала Ксения своим медленным контральто, - человек с тремя руками! Уродство какое-то. Осьминог. Ужасные вы все рационалисты, никто даже не подумал об эстетическом идеале.
- Правильно, Ксения! - закричал Антонио. - Природа создала человека прекрасным. В человеке все тончайше выверено, целесообразно…
Я не выдержал, прервал его пылкое излияние:
- Ну и что? Прекрасно, потому что привычно. А сделай человечество трехруким - и следующее поколение будет поражаться: какими безобразными инвалидами были раньше люди, подумать только - с двумя руками! Эстетический идеал - дело привычки.
- Да нет необходимости, понимаешь ты это? - Антонио сунул ладонь мне под нос. - Никакой необходимости приклеивать или там вживлять третью руку!
- Далась вам третья рука, - сказал я. - Мне она тоже не нужна. А представьте себе, как Маку надоело таскаться по Луне в скафандре. Надоело ведь, Мак?
- Ну, дальше что? - осведомился Мак. Наверно, он ожидал подвоха.
- И вот ему говорят: милый Мак, мы тебя малость переделаем. Будет у тебя в лёгких дополнительная ёмкость. Заполнишь её воздухом, и ступай себе, можешь весь рабочий день лазать по горам без скафандра…
- И шкура, непробиваемая для метеоритов, - в тон мне заметил Робин.
- Пускай так. Или возьмите… ну, хоть Венеру. Приспособить дыхательный аппарат человека к тамошней атмосфере, к давлению…
- Не ново, Улисс, - сказал Каневский. - Стэффорд уже предлагал что-то в этом роде.
- Стэффорд говорил о длительной и естественной адаптации человеческого организма к инопланетным условиям. Я имею в виду искусственное приспособление.
- И этим искусственно переделанным людям ты закроешь дорогу домой, на Землю, - сказал Каневский. - Им придётся таскать скафандр на Земле.
- Да нет же… - Это мне в голову не приходило. - Ну, не знаю, я не биолог… Только мне кажется, что, если поселенцы хорошо приспособлены к планете, им может и не захотеться домой. Там их дом и будет…
- Поел - уступи место товарищу, - прогремело у меня над ухом.