Так как она не появилась в зале, жрец продолжил беседу.
- Меня зовут Баларма, - заявил он. - Могу ли я узнать твое имя, достопочтенный господин, и, может быть, твою цель?
- Меня зовут Арам, - сказал нищий, - и я принял обет десятилетней нищеты и семилетнего молчания. К счастью, семь лет уже минуло, и я могу сейчас поблагодарить своих благодетелей и ответить на их расспросы. Я направляюсь в горы, чтобы разыскать там подходящую пещеру, в которой мог бы предаться медитациям и молитве. Я, пожалуй, воспользовался бы на несколько дней вашим гостеприимством, перед тем как возобновить свое путешествие.
- В самом деле, - сказал Баларма, - нам будет оказана честь, если святой подвижник сочтет подобающим почтить наш монастырь своим присутствием. Желанным гостем ты будешь для нас. Если тебе понадобится что-либо для твоего долгого пути и мы будем способны тебе в этом помочь, прошу, скажи нам об этом.
Арам уставился на него своим немигающим зеленым глазом и промолвил:
- Монах, который первым меня приметил, носил не темную рясу вашего ордена, - и он дотронулся до темного одеяния. - Мне показалось, что мой несчастный глаз уловил какой-то другой цвет.
- Да, - ответствовал Баларма, - ибо послушники Будды обрели у нас приют - недолго отдыхая здесь, в нашем монастыре.
- Это воистину интересно, - кивнул Арам, - ибо хотелось бы мне поговорить с ними и узнать при случае побольше об их Пути.
- Коли ты останешься на время здесь, тебе предоставится много таких возможностей.
- Тогда я так и поступлю. А долго ли будут они здесь?
- Сие мне неведомо.
Арам кивнул.
- Когда смогу я поговорить с ними?
- Сегодня вечером, в тот час, когда все монахи собираются вместе и беседуют на любые темы, - все, кроме принявших обет безмолвия.
- Ну а до тех пор я посвящу свое время молитве, - сказал Арам. - Благодарю тебя.
Каждый слегка поклонился, и Арам вошел в свою келью.
В тот вечер Арам был среди монахов в час общения. В это время члены обоих орденов встречались друг с другом и пускались в богоугодные беседы. Сэм там не присутствовал, не было и Така, ну а Яма и вовсе здесь не появлялся.
Арам уселся за длинный стол в рефектории напротив нескольких буддистских монахов. Некоторое время он поговорил с ними, обсуждая доктрину и практику, касту и вероучение, погоду и текущие дела.
- Кажется странным, - сказал он чуть погодя, - что ваш орден проник так далеко на юг и на запад.
- Мы - странствующий орден, - откликнулся монах, к которому он обратился. - Мы следуем ветру. Мы следуем своему сердцу.
- В земли, где проржавела почва, в сезон гроз? Может, где-то здесь имело место какое-то откровение, которое могло бы расширить мои представления о мире, узнай я о нем?
- Все мироздание - сплошное откровение, - сказал монах. - Все меняется - и в то же время остается. День следует за ночью… каждый день - иной, но все же - это день. Почти все в мире - иллюзия, однако формы этой иллюзии следуют образцам, составляющим часть божественной реальности.
- Да-да, - вмешался Арам. - В путях иллюзии и реальности я многоопытен, но спрашивал-то я о том, не появлялось ли в округе новых учителей, не возвращался ли кто из старых или, быть может, имела место божественная манифестация, которая могла бы помочь пробуждению моей души.
С этими словами нищий смахнул со стола красного, размером с ноготь большого пальца жука, который ползал рядом с ним, и занес над ним сандалию, чтобы его раздавить.
- Молю, брат, не причиняй ему вреда, - вмешался монах.
- Но их всюду множество, а Властелины Кармы утверждают, что, во-первых, человек не может вернуться в мир насекомым, а во-вторых, убийство насекомого не отягчает личной кармы.
- Тем не менее, - объяснил монах, - поскольку вся жизнь едина, в этом монастыре принято следовать доктрине ахимсы и воздерживаться от прерывания любого ее проявления.
- Но ведь, - возразил Арам, - Патанджали утверждает, что правит намерение, а не деяние. Следовательно, если я убил скорее с любовью, чем с ненавистью, то я словно бы и не убивал. Признаю, что в данном случае все не так и, без сомнения, налицо злой умысел; стало быть, груз вины падет на меня, убью я или нет, - из-за наличия намерения. Итак, я мог бы раздавить его и не стать ничуть хуже - в соответствии с принципом ахимсы. Но поскольку я здесь гость, я конечно же уважу местные обычаи и не совершу подобного поступка.
И он отодвинул от жука свою ногу: тот не сдвинулся с места, лишь чуть пошевеливая красными своими усиками.
- Воистину, вот настоящий ученый, - сказал монах ордена Ратри.
Арам улыбнулся.
- Благодарю тебя, но ты неправ, - заявил он. - Я лишь смиренный искатель истины, и при случае мне, бывало, выпадала удача прислушиваться к умным речам. Если бы мне везло так и в дальнейшем! Если бы неподалеку оказался какой-нибудь замечательный учитель или ученый, по раскаленным углям пошел бы я к нему, чтобы сесть у его ног и выслушать его слова или последовать его примеру. Если…
И он вдруг прервался, ибо все вокруг уставились на дверь у него за спиной. Не оглядываясь, он молниеносно раздавил жука, что замер около его руки. Две крохотные проволочки проткнули сломанный хитин его спинки, наружу проступила грань крошечного кристаллика.
Тогда Арам обернулся, и его зеленый глаз, скользнув вдоль рядов сидевших между ним и дверью монахов, уставился прямо на Яму; тот был облачен во все алое - галифе, сапоги, рубаха, кушак, плащ и перчатки; голову венчал кроваво-красный тюрбан.
- "Если"? - сказал Яма. - Ты сказал "если"? Если бы какому-либо мудрецу или же божественной аватаре случилось оказаться поблизости, ты бы хотел с ним познакомиться? Так ли ты сказал, чужак?
Нищий поднялся из-за стола и поклонился.
- Я - Арам, - заявил он, - странник и спутник - каждому, кто ищет просветления.
Яма не поклонился в ответ.
- Зачем же ты перевернул собственное имя, Владыка Иллюзий, когда лучше любого герольда оповещают о тебе твои слова и деяния?
Нищий пожал плечами.
- Я не понимаю, о чем ты говоришь.
Но губы его опять искривила усмешка.
- Я тот, кто домогается Пути и Права, - добавил он.
- Мне в это трудно поверить, ведь на моей памяти ты предаешь уже тысячи лет.
- Ты говоришь об отпущенных богам сроках.
- Увы, ты прав. Ты грубо ошибся, Мара.
- В чем же?
- Тебе кажется, что дозволено будет тебе уйти отсюда живым.
- Ну конечно, я предвижу, что так оно и будет.
- Не учитывая многочисленные несчастные случаи, которые могут обрушиться в этом диком краю на одинокого путника.
- Уже много лет путешествую я в одиночку. И несчастные случаи всегда были уделом других.
- Ты, наверное, считаешь, что даже если тело твое будет здесь уничтожено, твой атман перенесется прочь, в где-то заранее заготовленное другое тело. Уверен, кто-нибудь уже разобрался в моих заметках, и этот фокус стал для вас возможным.
Брови нищего чуть нахмурились и сдвинулись на долю дюйма теснее и ниже.
- Тебе невдомек, что сокрытые в этом здании силы делают такой перенос невозможным.
Нищий вышел на середину комнаты.
- Яма, - воззвал он, - ты безумец, коли собираешься сравнивать свои ничтожные после падения силы с мощью Сновидца.
- Может и так, Повелитель Мара, - ответил Яма, - но слишком уж долго я дожидался этой возможности, чтобы откладывать ее на потом. Помнишь мое обещание в Дезирате? Если ты хочешь продлить цепь своих перерождений, у тебя нет другого выхода, тебе придется пройти через эту, единственную здесь дверь, которую я преграждаю. Ничто за пределами этой комнаты не в силах тебе ныне помочь.
И тогда Мара поднял вверх руки, и родилось пламя.
Все пылало. Языки пламени жадно лизали каменные стены, деревянные столы, рясы монахов. Волны дыма пробегали по комнате. Яма стоял в центре пожарища и не шевелился.
- Неужели ты не способен на большее? - спросил он. - Твое пламя повсюду, но ничто не сгорает.
Мара хлопнул в ладоши, и пламя исчезло.
Вместо него возник гигантский коброид. Его голова раскачивалась вдвое выше самого рослого из монахов, серебристый капюшон раздувался; изогнувшись в виде огромного S, он готовился к смертельному выпаду.
Яма не обратил на него никакого внимания, его сумрачный взгляд, зондируя, словно жало ядовитого насекомого, буравил единственный глаз Мары.
Коброид поблек и рассеялся, так и не завершив своего броска. Яма шагнул вперед.
Мара отступил на шаг.
Они замерли так, и сердца их бились - раз, другой, третий, - прежде чем Яма сделал еще два шага вперед, и Мара опять отступил. На лбу у обоих сверкали капельки пота.
Нищий явно подрос, волосы его стали заметно гуще; тело окрепло, а плечи раздались вширь. Движения его обрели некую грацию, которой ранее конечно же не было и в помине.
Он отступил еще на шаг.
- Да, Мара, перед тобой бог смерти, - процедил Яма сквозь крепко сжатые зубы. - Павший я или нет, в глазах моих - реальная смерть. И тебе придется встретить мой взгляд. За спиной у тебя стена, и дальше пятиться будет некуда. Смотри, силы уже начинают покидать твои члены. Холодеют твои руки и ноги.
Зарычав, Мара оскалился. Загривок его толщиной поспорил бы с бычьим. Бицепсы напоминали бедра взрослого мужчины. Грудь - как наполненная силой бочка, ноги попирали пол, словно стволы платанов в лесу.