Он обратился за помощью к кораблю. Корабль убаюкивал его в колыбели из серебряных нитей, вводил в его вены холодные капельки неведомых лекарств. Он еще глубже погружался в сон, а снизу прорывались драконы, чудища и василиски, нашептывая издевательства и оскорбления. ПРЕДАТЕЛЬ. ПРЕДАТЕЛЬ. ПРЕДАТЕЛЬ. КАК СМЕЕШЬ ТЫ КРЕПКО СПАТЬ ПОСЛЕ ТОГО, ЧТО СДЕЛАЛ?
- Послушай, - сказал он Лидии, - они убили бы меня в первый же час. Не существовало ни единого шанса найти тебя, Марка, Хуана, кого угодно. Был ли смысл ждать дальше?
- Никакого, Том. Ты поступил самым разумным образом.
- Но я верно поступил, Лидия?
- Отец, у тебя не было выбора, - вмешалась Линке. - Одно из двух: бежать или погибнуть.
Войтленд бродил по кораблю. Как мягки стены, как красива обивка, как нежно освещение! Умиротворяющие образы скользили по потолку. Чудесные сады радовали душу. У него были книги, развлечения, музыка… Каково сейчас в подполье?
- Нам не нужны мученики, - убеждал он Платона. - Благодаря хунте их и так будет много. Нам нужны люди. Какой толк от мертвого руководителя?
- Очень мудро, мой друг. Вы сделали себя символом героизма - далекого, совершенного, недосягаемого, - в то время, как ваши коллеги ведут борьбу. И можете вернуться и послужить своему народу в будущем, - вкрадчиво сказал Платон. - Польза же от мученика весьма ограниченна, связана с определенным моментом, не правда ли?
- Вынужден с вами не согласиться, - возразил Овидий. - Если человек желает быть героем, ему надо твердо стоять на своем и не бежать от последствий. Но какой разумный человек желает быть героем? Вы правильно сделали, друг Войтленд! Идите, пируйте, предайтесь любви и веселью, живите долго и счастливо!
- Ты издеваешься надо мной! - обвинил он Овидия.
- Я не издеваюсь. Я утешаю. Я развлекаю. Но не издеваюсь.
Ночами его преследовал колокольный звон, далекий смех. Воспаленным воображением владели смутные фигуры, ведьмы, упыри. ВОТ КУДА ПОПАДАЮТ ГЕРОИ. Он тонул в гнили и плесени, задыхался в паутине. Сморщенные карлики угощали его медовым напитком, а тот оборачивался полынью и ложился на губы коркой пепла. ДОБРО ПОЖАЛОВАТЬ В ВАЛЬХАЛЛУ.
- Помогите мне! - взмолился он к кубикам. - Зачем я брал вас собой, если не ожидал помощи?
- Мы стараемся, - ответил Хэмингуэй. - Мы согласны, что ты поступил разумно.
- Все это слова, чтобы меня успокоить. Вы не искренни…
- Еще хоть раз назовешь меня лжецом, ублюдок, и я сойду с этого экрана и…
- Лучше сформулировать иначе, - деликатно вмешался Хуан. - Том, ты был обязан спасти себя. Таким образом, ты внес неоценимый вклад в наше общее дело. Ведь нас всех, возможно, уже уничтожили.
- Да, да.
- Так чего бы ты добился, оставшись? Своей смерти? Ну, отвлекись от ложного героизма! - Хуан покачал головой. - Руководитель в изгнании лучше, чем руководитель в могиле. Ты можешь направлять борьбу с Ригеля, если нас нет. Главное - чувствовать динамику ситуации.
- Ты объясняешь так логично, Хуан.
- Мы всегда понимали друг друга…
Войтленд активировал кубик отца.
- А ты что скажешь? Что мне надо было делать - оставаться или уходить?
- Может быть, оставаться, может быть, уходить. Как я могу решать за тебя? Безусловно, практичнее было спастись. Остаться было бы драматичнее. Том, Том, ну как я могу решать за тебя?
- Марк?
- Я бы дрался до конца. Зубами, когтями… Но это я. Наверное, ты поступил правильно, папа. То есть, для тебя это правильно.
Войтленд нахмурился.
- Перестань говорить загадками. Скажи прямо: ты меня презираешь?
- Ты же знаешь, что нет, - ответил Марк.
Кубики утешили его. Он стал спать более крепко, прекратил терзать себя сомнениями в нравственности бегства, вновь обрел способность успокаиваться.
Войтленд беседовал с Аттилой о военной тактике и за показной свирепостью с удивлением разглядел сложного и интересного человека. Пытался обсуждать с Шекспиром истоки трагедии, но тот предпочитал распространяться о тавернах, политике и скудных заработках драматурга. Говорил с Гете о второй части "Фауста", спросил, в самом ли деле он считает, что величайшее искупление приходит через справедливое правление, и Гете ответил: да-да, конечно. А когда Войтленд уставал мериться силами с записями великих, то стравливал их друг с другом - Аттилу и Александра, Шекспира и Гете, Хэмингуэя и Платона, - а сам вкушал спорам, подобных которым не слышал ни один смертный. Были и скромные встречи с Хуаном, с семьей… Он благословлял кубики, благословлял их создателей.
- В последние дни тебе лучше, - сказала Лидия.
- Наконец избавился от сознания вины, - проговорила Линке.
- Стоило лишь по-другому взглянуть на внутреннюю логику событий, - заметил Хуан.
- И покончить с мазохизмом, самобичеванием, - добавил Марк.
- Эй! - воскликнул Войтленд. - Удар ниже пояса, молодой человек!
- Но ведь это действительно был мазохизм, папа! Разве ты не извлекал удовольствие?..
- Возможно, я…
- Молил, чтобы тебя успокоили, - перебила Линке. - Что мы и сделали.
- Надеюсь, теперь тебе все ясно? - спросил Хуан. - Может быть, ты думал, что боишься, думал, что спасаешься бегством, но на самом деле ты оказывал услугу республике.
Войтленд ухмыльнулся.
- То есть я поступил правильно, исходя из неправильных соображений?
- Именно. Именно.
- Главное - что ты можешь внести большой вклад в наше дело, - раздался голос его отца. - Ты еще молод. У тебя есть время вернуть утраченное.
- Да. Безусловно.
- А не погибнуть героической, но бессмысленной смертью, - заключил Хуан.
- Но, с другой стороны, - внезапно сказала Линке. - Как там у Элиота?.. "И последнее искушение - величайшее предательство: совершить правильной поступок, исходя из неправильных соображений".
Войтленд нахмурился.
- Что ты этим…
- Ведь правда, - перебил Марк, - ты планировал свое спасение загодя. Специально готовил записи, выбирал знаменитостей, которых хотел взять…
- Словно давно принял решение броситься наутек при первых признаках опасности, - продолжила Линке.
- Их слова не лишены смысла, - указал отец. - Одно дело, разумная самозащита, и совсем другое - неумеренная забота о собственном благополучии.
- Я не хочу сказать, что тебе следовало остаться и погибнуть, - промолвила Лидия. - Я такого никогда не скажу. Но все равно…
- Погодите! - возмутился Войтленд. Кубики неожиданно оборачивались против него. - Что вы несете?!
- Ну и уж из чисто спортивного интереса… - заговорил Хуан. - Если бы стало известно, как заблаговременно ты готовил путь к спасению, с какими удобствами ты направляешься в изгнание…
- Вы должны помогать мне! - закричал Войтленд. - К чему все это? Чего вы хотите добиться?
- Ты знаешь, что мы любим тебя, - сказала Лидия.
- Нам больно видеть твое заблуждение, - произнесла Линке.
- Разве ты не собирался бежать? - спросил Марк.
- Перестаньте! Остановитесь!
- Исключительно из спортивного интереса…
Войтленд кинулся в рубку и вытащил кубик Хуана.
- Мы пытаемся объяснить тебе, дорогой…
Он вытащил куб Лидии, куб Марка, куб Линке, куб отца.
На корабле воцарилась тишина.
Войтленд скорчился, задыхаясь, обливаясь потом, закрыв руками искаженное лицо, и ждал, пока утихнет раскалывающий голову крик.
Через час, взяв себя в руки, он включил передатчик и настроился на частоту, которую могло бы использовать подполье. Тахионный луч рванулся через пустоту, раздался шорох, потрескивание, затем осторожный голос произнес:
- Четыре десять восемь три, принимаем ваш сигнал. Кто вы?
- Войтленд. Президент Войтленд. Я хочу говорить с Хуаном. Вызовите мне Хуана.
- Сообщите ваш код, и…
- Какой код? Говорит Войтленд. Я в космосе, в миллионах миль. Мне срочно нужен Хуан.
- Подождите, - велел голос.
Войтленд ждал. Пощелкивания, гудение, треск.
- Вы слушаете? - раздался голос. - Мы вызвали его. Но говорите быстро. Ему некогда.
- Ну, кто это?
- Том, Том Войтленд, Хуан!
- Это в самом деле ты? - Холодно, за тысячи парсеков, из другой Вселенной. - Наслаждаешься путешествием, Том?
- Я должен был связаться с тобой. Узнать… узнать, как дела, что с нашими. Как Марк, Лидия, ты…
- Марка нет. Убит при попытке застрелить на параде Мак-Аллистера.
- Ох, ох.
- Лидия и Линке в тюрьме. Большинство других мертвы. Нас не больше десятка, мы обложены. Разумеется, остался ты.
- Да.
- Сволочь, - тихо проговорил Хуан. - Подлая сволочь. Мы приняли на себя весь огонь, а ты забрался в корабль и улетел.
- Меня бы тоже убили, Хуан. За мной гнались. Я едва ушел.
- Ты должен был остаться.
- Нет. Нет. Ты говорил другое! Ты говорил, что я прав, что я послужу символом борьбы, воодушевляя…
- Я это говорил?!
- Да! - настаивал Войтленд. - Вернее, твой кубик.
- Убирайся к черту! - сказал Хуан. - Полоумный мерзавец.
- Твоя матрица. Мы обсуждали… ты объяснял…
- Ты сошел с ума, Том? Послушай, эти кубики запрограммированы говорить то, что ты хочешь услышать. Тебе это неизвестно? Если хочешь, убегая, чувствовать себя героем, они докажут тебе, что ты герой. Все очень просто.
- Но я… ты…
- Приятного полета, Том.
- Я не мог остаться на верную смерть! Какая была бы от этого польза? Хуан, помоги мне! Что мне теперь делать?
- Меня совершенно не интересует, что ты будешь делать. Обратись за помощью к своим кубикам. Прощай, Том.
- Хуан…