— Что?
— Я в этом не участвую.
Последовала долгая пауза. Глядя в ожидании ответа на девушку, Реймонд только сейчас заметил, что у нее фиалковые глаза. Между тем его память начала разматывать тонкую шелковую нить прошлых обид.
Прошло почти два года с тех пор, как он видел свою мать — одержимую, вечно обуреваемую идеями женщину, которая, словно Кот в сапогах, направляла по жизни своего неотесанного маркиза Карабаса; женщину умную, но абсолютно бесчувственную. За два года Реймонд получил от нее три письма.
В первом она сообщала, что организовала доставку в Сеул фанерной фигуры Джонни в натуральную величину. В это время там как раз находился генерал Макартур. Нельзя ли сделать так, чтобы Макартур сфотографировался в обнимку с фанерным Джонни? А она уж позаботится о том, чтобы этот снимок облетел весь мир. Во втором письме мать интересовалась, не обсудит ли Реймонд с солдатами из их штата возможность поставить свои подписи под рождественскими посланиями к Джонни и жителям штата, как бы от имени всех боевых товарищей Джонни? И, наконец, в третьем она писала, что глубоко разочарована и возмущена тем, что Реймонд даже пальцем не шевельнул, чтобы выполнить скромные просьбы своей матери, которая трудится день и ночь ради благополучия и уверенности в завтрашнем дне обоих своих мужчин.
Реймонд два года провел вдали от матери, но сейчас, вслушиваясь в ее гнетущее молчание, он чувствовал, как его сопротивление медленно тает. Реймонд всегда с трудом выносил ее многозначительное молчание. В конце концов она снова заговорила. Голос изменился — теперь он звучал резко, даже грубо. Убийственно, пугающе, угрожающе.
— Если ты не сделаешь то, о чем я прошу, Реймонд, то, клянусь могилой моего отца, очень, очень пожалеешь об этом.
— Хорошо, мама. Я все сделаю.
Содрогнувшись, он попытался положить трубку на аппарат, стоявший в полуметре от его руки. Трубка упала на кровать, но у Реймонда возникло ощущение, будто он непременно должен поставить в этом тягостном разговоре точку. Он поднял трубку и осторожно положил ее на рычаг.
— Это моя мать, — объяснил он Маделл. — Жаль, что больше мне нечего сказать о ней такой милой девушке, как ты.
Он подошел к запертой двери и в отчаянии прислонился к дверному косяку.
— Я спущусь в фойе через час.
Ответа не последовало. Реймонд повернулся к постели, развязывая пояс нового синего халата. Перед ним на голубых простынях лежала Маделл. Волосы у нее были цвета слоновой кости, с розовыми кончиками; попадались и розовые пряди. Дым воспоминаний заклубился в его сознании, затуманивая реальность. До Реймонда внезапно дошло, что он никогда не видел обнаженной ту другую девушку, Джози. Мысль о Джози, лежащей перед ним подобно прелестной, призывно постанывающей Маделл, возбудила Реймонда до такой степени, что его детородный орган встал, словно туда впрыснули твердый абразивный порошок. Реймонд набросился на девушку, как будто задавшись целью выжать из нее все соки. Она ничего не имела против; более того, отдалась ему с лучезарной готовностью и торжеством.
Если даже Маделл суждено дожить до глубокой старости, она и тогда не забудет то утро своей далекой юности, когда на нее обрушилась бушующая стихия. В минуты страха и одиночества она будет вызывать в памяти эти яркие переживания, но так никогда и не узнает, что была не только первой женщиной в жизни Реймонда, но и первой, кого он поцеловал по-настоящему. Откуда Маделл было это знать? Откуда ей было знать, что от сексуальных комплексов парня избавили чуть меньше года назад, в Маньчжурии?
Четвертого июля 1951 года китайский строительный батальон прибыл в город Тунг-Хва, находящийся на корейской территории в сорока трех милях от границы, и занялся подготовкой операции, которая была запланирована еще в 1936 году и достигла своего логического завершения в 1960, в Соединенных Штатах Америки.