- Сдается мне, этот мавроподобный народец - какие-то хиндустанцы, - сказал он.
Это уменьшало шансы Филлипса втолковать Уиллоби, что с ним произошло на самом деле. Англичанину и в голову не пришло, что он далеко не в шестнадцатом веке. И конечно же, он даже не подозревал, что мрачный город, в котором он находится, - явление прошлой эпохи, даже более отдаленной, чем его собственная.
"Есть ли хоть какой-то способ объяснить ему все это?" - размышлял Филлипс.
Бородач в этом мире три дня. Убежден, что его перенесли сюда демоны.
- Они пришли за мной, когда я спал. Меня сцапали адские прихвостни - один Господь знает за что - и в мгновение ока перебросили в это знойное царство из Англии, где я мирно почивал среди друзей и родни. В аккурат, когда я отдыхал после очередного морского похода. Знаешь Дрейка, славного Фрэнсиса, моего тезку? Тысяча чертей, вот всем морякам моряк! Мы снова должны были выйти в море, он и я, но вместо этого я очутился здесь… - Уиллоби придвинулся поближе и произнес: - Позволь спросить тебя, провидец, как это возможно, чтобы человек заснул в Плимуте, а проснулся в Индии? Чертовски странно.
- Верно, - согласился Филлипс.
- Но кто умеет веселиться, тот горя не боится. Верно подмечено? - Фрэнсис кивнул в сторону женщин. - По крайней мере, даже в варварском краю нашел себе я утешение, балуясь с этими вот португалками…
- Португалками?
- А кто ж они по-твоему, если не португалки? Кто держит побережье Индии, как не Португалия? Ну, смотри, здесь два типа людей - смуглокожие и другие, белотелые - полновластные хозяева, возлежащие в этих купальнях. Ежели они не хиндустанцы - а я так мыслю, что нет, - значит, они, само собой, португальцы. - Он рассмеялся, притянул женщин к себе и принялся потрясать их грудями, словно гроздьями фруктов, - Ну, вы это или не вы, голенькие папистские шлюшки?
Женщины захихикали, но не ответили.
- Нет, - сказал Филлипс. - Это Индия, но не та Индия, которая тебе известна. А эти женщины не португалки.
- Не португалки, - озадаченно повторил Уиллоби и потрепал себя за бороду. - Вынужден признать, мне поначалу они тоже показались довольно странными для португалок. Я не слыхал из их уст ни одного слова по-португальски. Довольно странно и то, что они бегают в этих купальнях нагие, как Адам и Ева, да еще и дозволяют мне щупать их женщин, что, Господь свидетель, в их краю неслыханно. Но я подумал, что это ведь Индия и они решили здесь жить по-иному…
- Нет. Я тебе говорю, этот народ не португальцы и даже не из числа любого европейского народа, тебе известного.
- Прошу, пожалуйста! А кто ж они такие?
"А вот теперь следует действовать тактично. И осторожно".
- Не будет таким уж преувеличением считать их некими духами… а то и демонами. Или же чародеями, выколдовавшими нас оттуда, где нам надлежит быть. - Он помолчал, подыскивая такие понятия, чтобы Уиллоби мог хоть примерно осознать размах мистерии, в которую их втянули. Затем глубоко вздохнул. - Они перенесли нас не только через моря, но и через годы. И тебя и меня закинуло далеко-далеко в грядущие дни.
Фрэнсис Уиллоби окинул его недоуменным взглядом.
- В грядущие дни? В еще не наступившую годину, что ли? Как так, не понимаю!
- А ты попробуй. Приятель, нас смыло за борт, и теперь мы оба в одной шлюпке. И для того чтоб мы могли помочь друг другу, тебе необходимо уяснить…
Мотая головой, англичанин пробормотал:
- Увы, друг мой, я нахожу твои слова полнейшим вздором. Сегодня есть сегодня, завтра будет завтра. И как же может человек шагнуть из одного в другое, чтоб завтра превратилось вдруг в сегодня?
- Понятия не имею, - ответил Филлипс.
На лице Уиллоби отчетливо читалась внутренняя борьба. Но вряд ли он осознавал хоть смутно, хоть в самых общих чертах то, к чему его подводил Чарльз.
- Зато я знаю вот что… Твое столетие и все, что в нем было, исчезло, прошло. Как и мое, хоть я и родился на четыреста лет позже тебя, во времена второй Елизаветы.
Уиллоби презрительно хмыкнул:
- Четыреста…
- Ты должен мне поверить!
- Не-е!
- Это правда. Твоя эпоха - для меня уже история. А моя и твоя - история для них… Древнейшая история. Они называют нас "гости", но мы здесь пленники. - Филлипс вдруг понял, что весь дрожит от возбуждения, пытаясь втолковать все это Уиллоби. Он сознавал, насколько дико, должно быть, все это звучит для англичанина Елизаветинской эпохи. Ему и самому стало казаться, что он несет полную чушь. - Они выдернули нас из наших эпох… выкрали, словно цыгане в ночи…
- Окстись, приятель! Ты бредишь!
Филлипс помотал головой. Он вьггянул руку и сильно сжал запястье пирата.
- Клянусь тебе! Послушай!
Женщины пристально за ним наблюдали, шушукались, прикрывая рты руками, и похохатывали.
- Спроси у них! Пусть ответят, какое на дворе столетие! Думаешь, шестнадцатое? Спроси у них!
- Побойся бога! Какое может быть столетье, коль не шестнадцатое!
- Они тебе ответят: пятидесятое!
Рыжебородый посмотрел на Чарльза с сожалением.
- Приятель, ох, приятель, как же тебя угораздило тронуться умом! Пятидесятое, гляди! - Он рассмеялся. - Дружище, а теперь меня послушай. Есть лишь одна Елизавета, жива-здорова и сейчас на троне в Вестминстере. А это - Индия. Год одна тысяча пятьсот девяносто первый от Рождества Христова. Так что давай, приятель, уведем корабль у этих португальцев, вернемся в Англию, ну а оттуда ты, даст бог, отправишься в свою Америку…
- Но Англии здесь нет.
- Э-э, сказать такое и не быть безумцем?
- Известные нам города, народы - все исчезли. Эти люди живут как волшебники, Фрэнсис. - "Бессмысленно что-то утаивать". - Они колдовством вызывают города из далекого прошлого, возводя их то тут, то там ради своей утехи, а потом, когда они им наскучат, разрушают их и начинают все сызнова. Здесь нет Англии. Европа безлюдна, безлика, пуста. Знаешь, какие здесь есть города? Лишь пять на весь мир. Египетская Александрия. Тимбукту в Африке. Нью-Чикаго в Америке. Величественный город в Китае… И этот город, так называемый Мохенджо-Даро, который гораздо древнее и Греции, и Рима, и Вавилона.
На что Уиллоби спокойно произнес:
- Совсем ты забрехался. Сначала говоришь, что мы в далеком завтра, потом, что мы обосновались в каком-то городе давно минувших лет.
- Всего лишь чары! - в отчаянии произнес Чарльз. - Подобие древнего города, которое эти люди сотворили, чтобы развлечься. И мы с тобой здесь тоже - ты и я, - чтоб развлечь их. Просто развлечь.
- Твой разум явно помутился.
- Тогда пойдем со мной. Поговоришь с людьми у общего бассейна. Спросишь у них, какой нынче год. Спросишь про Англию. Спросишь, как ты здесь очутился. - Филлипс снова схватил Фрэнсиса за запястье. - Мы должны стать союзниками. Если мы будем действовать сообща, то, возможно, узнаем, как отсюда выбраться и…
- Оставь меня, приятель.
- Прошу…
- Оставь меня! - заорал пират, отдергивая руку. Его глаза пылали гневом. Встав во весь рост, он, казалось, в гневе ищет оружие. Женщины, съежившись, отпрянули подальше, но в то же время упоенно взирали на вышедшего из себя детину. - Вон! Убирайся в свой Бедлам! Оставь меня, безумец! Оставь меня!
Расстроенный Филлипс несколько часов одиноко бродил по пыльным немощенным улочкам Мохенджо-Даро. Неудача с Уиллоби подкосила его, повергла в уныние. Чарльз надеялся, что плечом к плечу с пиратом они прижмут этих туристов, но оказалось, что совершенно невозможно донести до Уиллоби простую истину о том, какая участь их постигла.
В душной жаре Чарльз шел наобум, плутая среди нагромождений безликих, лишенных окон домов и голых неприглядных стен, пока не выбрался на широкую базарную площадь. Вокруг него неистово бурлила городская жизнь, точнее, псевдожизнь - замысловатое взаимодействие тысяч эфемеров. Тут вам и торговцы, предлагающие прекрасные клейма из резного камня с изображениями тигров, обезьян и странных горбатых коров, и горластые женщины, торгующиеся с ремесленниками за украшения из черного дерева, золота, меди и бронзы. Изнуренные на вид женщины сидели на корточках за необъятными курганами свежеобожженных розовато-красных черно-узорчатых гончарных изделий. Никто не обращал на Чарльза внимания. Он здесь изгой, они же - часть всего этого.
Филлипс шел дальше, мимо громадных зернохранилищ, где грузчики бессмысленно выгружали на огромные округлые платформы из кирпича тележки с пшеницей и прочими злаками. Забрел в общественную столовую, забитую безмолвным, безрадостным народом, где получил плоскую хлебную лепешку вроде тортильи или чапати, фаршированную какой-то острой начинкой, которая, словно огнем, обожгла губы. Затем спустился по широкой и пологой деревянной лестнице в нижний город, где в тесных, подобных сотам в улье каморках ютились крестьяне.
Угнетающий город, но не запущенный. Просто поражало, с какой щепетильностью здесь заботятся о санитарии: повсюду колодцы, фонтаны, общественные уборные; от каждого дома отходят выложенные кирпичом водостоки, ведущие в крытые сточные колодцы. Ни одной открытой выгребной ямы или сточной канавы, что по-прежнему, насколько Чарльз жал, можно увидеть в Индии его времени.
"Любопытно, действительно ли древний Мохенджо-Даро был таким чистюлей?"
Возможно, туристы перепроектировали город, подогнав его под свои собственные представления о чистоте. Нет! Скорее всего, то, что он видит, - аутентично. Будь Мохенджо-Даро запаршивленной, замызганной дырой, эти люди непременно восстановили бы его как есть, чтобы наслаждаться изумительным зловонием клоаки.