- Не спит. Хорошо. Заходим.
В воздухе тяжело плавал сладкий дым от зажженых ароматических палочек. По стенам висели пестрые картинки - какие-то символы, кажется, индийские и дунганские, а также изображения различных богов, человекообразных и не совсем. Михаил Гаврилович Карловацкий стоял в глубине комнаты, склонившись над обнаженной дамой лет пятидесяти. Самому Карловацкому тоже было лет пятьдесят. Голый по пояс, абсолютно лысый, в длинной черной шелковой юбке он походил не столько на "народного целителя", сколько на дэва-людоеда из восточнотурецкой сказки. Это впечатление подкреплялось громадными мускулами, побольше, чем у Пурдзана, и радостно-плотоядной улыбкой.
Жертва, пятидесятилетняя дама, лежала на твердой широкой кушетке лицом вниз. Карловацкий заламывал ей руки за спину и приговаривал:
- Потерпи, Машка, сейчас, сейчас… Так, теперь сама гнись!
Дама выгнулась колесом и застонала.
- Еще добавь! Еще! - орал на нее Карловацкий. Потом сказал спокойно:
- Ну, все. Готово. Как радикулит?
- Прошел, - жалобно ответила дама. По ее морщинистым щекам пробежали сверху вниз две черные дорожки - слезы, смешанные с тушью.
Врет, наверное, тетка, решил Василий. Просто повторять боится.
Карловацкий накинул на даму халат. Оглянулся. Расплылся в своей плотоядной улыбке, показав ровный блестящий ряд искуственных металлических зубов.
- А, Боря, привет! Толпа - это с тобой?
- Со мной, - Борис развел руками, - ты извини, Миш, что поздно…
- Уже рано. Полпятого, я встал как раз, а тут Марию прихватило. Машка, давай на кухню, чайник там…
"Машка", охнув, поднялась с кушетки. Кивнула гостям, застегивая халат, и заспешила на кухню.
- Проходите, залазьте туда.
Карловацкий отошел в сторону, пропуская гостей, и тут Василий понял, что он - хромой, причем хромой, скорее всего, от рождения. Из-под юбки выглядывали высохшие скрюченные подошвы босых ног.
Все расселись, кто на полу, кто на кушетке.
- Проблемы у нас, Миш, - повторил Борис и сказал по-турецки Пурдзану:
- Смотай тряпки.
Пурдзан снял плащ, смотал тряпки с копыт и тюрбан с головы.
- Ого!.. - удивился Карловацкий. Но не испугался.
- Это болезнь такая? Ты, брат, наверное, Бога ненавидишь, поэтому…
- Это его нормальный вид. И по-русски он не понимает.
- Ясно. А то я слыхал, как один мужик решил сдуру, что он - свинья. Так у него пальцы на руках и ногах срослись, стали, как копыта. И нос загнулся, типа пятачка. Может…
- Нет, - остановил Карловацкого Борис, - Пурдзан - правоверный мусульманин. Хорошо, что он тебя не понял, а то бы за свинью начал драться. Проблема другая. Я просто Пурдзана решил тебе показать, чтобы ты въехал: тут никаких шуток.
- Понимаю.
- Вот. Смотри. Вась, покажи Мишке улитку. Не потерял?
И Василий протянул Карловацкому золотую улитку. Блики золотого света упали на лица нарисованных богов.
- Помнишь, Миш, я тебе говорил про Институт Сенеки?
- Да.
- А ты стал гнать про памирских улиток.
- Помню. Я такую видел на Памире. Залез на гору, там в пещере какой-то дед торчит, отшельник…
- Вы можете подниматься в горы? - удивился Василий.
- А что?
Карловацкий рассмеялся.
- Ты не смотри, что я колченогий. Бегать не могу, это точно. А по горам - милое дело. Так вот, дед меня не прогнал. Мы с ним поговорили. Он мне картинку показал, вот такую. Я срисовал, как умел.
Карловацкий порылся на книжных полках среди многочисленных папок и брошюр. Наконец, он вытащил клочок бумаги. А на клочке была нацарапана рыба - с четырьмя ногами, двумя руками и в шапке, похожей на византийский шлем.
- Вот, - сказал Карловацкий, - не знаю, что это. Дед говорил, что звать - Карсабала, вроде как бог путешествий. Не простых, а на золотом коне. И еще показал такую штуку, объяснил, как пользоваться. Он сам не пользовался, это только один раз можно сделать. Прикладываешь ее ко лбу и думаешь о том месте, куда тебе надо.
- А почему не пользовался-то? - поинтересовался Мин-хан.
- А она на месте остается. Ты - там, а она - здесь. Мы с дедом много говорили, он мне предложил вместо него торчать. Он улетит, куда хочет, "золотой конь" мне останется. А я подумал: нахрена я там буду торчать? А взять ее с собой - так я же деду обещать должен, что никуда не уйду.
- Обмануть… - хмыкнул Хафизулла.
Карловацкий перестал улыбаться.
- Нельзя. Отшельника нельзя обманывать. Сам потом пожалеешь.
Мария принесла поднос с чашками и чайником.
- О! Чаек! - обрадовался Карловацкий, - Борь, чайку давай…
Борис помотал головой. А Ольга с удовольствием присоединилась к Карловацкому.
- Дунганский отвар. Почему-то его больше любят в Империи. Михаил, так получается, что эти улитки - вроде чертей. Поймал черта, он твое желание выполняет. Не слишком это реально. Я не к тому… Мы сами, вообще-то, прибыли на ней. Но я все равно не понимаю.
- Чего тут понимать?
Карловацкий взял чашку и за один раз отхлебнул половину.
- Система простая. Как с обычными конями. Верхом ездила?
- Да, но…
- Ездила.
- Но лощадь надо приручить…
- А теперь представь, что это не лошадь, а черепаха. Очень пугливая. Она ползет не зачем-то, а от чего-то. И всего боится. Ты когда к ней лоб прикладываешь и думаешь о каком-то месте, она сразу тебя пугается - и оттуда ползет…
Ольга зажмурилась. Снова открыла глаза.
- Нет. Как она ползет оттуда, если она - здесь?
- Ага, вот это мне дед и объяснил. Она сразу всюду. Рождается и умирает она только где-то конкретно. Где ничего нет.
- Скорее, где нет порядка, - уточнил Василий.
- А где он есть? - скривился Карловацкий.
- Но там его вообще нет. А люди живут, и сатиры…
- У нас тоже нет. И мы живем, да еще здорово!
И Карловацкий оглушительно рассмеялся. Василию не было смешно. Он любил порядок. Мало того: он защищал порядок. Но Ольга улыбнулась - наверное, из вежливости.
- И что дальше?
- Что дальше? Дальше все просто. Эта зверюшка, то, что мы видим - как хвостик. А все тело целиком, - Карловацкий сделал круговое движение руками, расплескав остатки чая, - оно всюду. Но вот ты ее пугаешь - и одновременно показываешь мысленно какое-то место. Она оттуда ползет, а тебя, я так думаю, туда, наоборот, засасывает.
Борис мрачно чесал подбородок.
- Это тебе дед так рассказал?
- Нет. Я сам догадался.
- А как пользоваться - тоже сам?
- А вот это - дед.
- А дед?..
- Дед настоящий, - прервал Василий этот допрос, казавшийся ему непристойным.
- Рыбка на бумажке… Мы таких видели. Живьем. И Карсабалу видели.
Карловацкий до сих пор воспринимал совершенно спокойно то, что других бы повергло в шок или, как бедолагу-Максуда, в религиозное помешательство. Но тут он разволновался.
- Карсабала? Бог путешествий?!
И Василий рассказал Михаилу Гавриловичу, как на самом деле выглядит Карсабала. Карловацкий опал, сник от горя. Даже мускулы его, казалось, стали значительно меньше. Мария в ужасе прикрывала рот ладонью, когда Василий подробно описывал эстетический идеал "золотых рыбок".
И тут вмешался Мин-хан. Ласково, даже - заискивающе он поглядел на Василия.
- Ну что, браток, я пойду, наверное.
- Куда?..
И тут Василий понял. Ведь Мин-хан ввязался в эту историю только затем, чтобы вернуться к себе, в Поднебесную Российскую Империю.
Ольга тоже поняла. Но помимо этого, она поняла и кое-что другое.
- Не промажь, пират. Можно легко промазать.
- Как?
- Смотри. Если бы блиды могли двигаться с помощью улиток просто, в пространстве - но они, кажется, не могут. В пространстве эта улитка занимает свое положение, здесь, на кушетке.
- Ну?..
- Если Пурдзан, вот, вдруг захочет на Приап, а отправится отсюда, то он попадет не в свой мир, а в тот, где вместо Земли - Приап.
- Да-да, - радостно вставил Карловацкий - прилетаешь к себе домой, все как всегда, потом окно открыл - а там такое!.. - и он снова оглушительно расхохотался.
Но никто не разделял его веселья, даже Мария. Все сидели, молчали. Наконец, Мин-хан крякнул, встал с пола и пересел на тахту, где лежала улитка. Тахта чуть прогнулась под его весом.
Ароматические палочки продолжали нагружать воздух своей тяжкой сладостью, небо за окном из бледно-свинцового стало голубым. Редкие облака слегка краснели по нижней кромке - от солнца, которое еще не показалось. Блики от золотой улитки смешивались со светом восхода на пестрых лицах богов.
- Мы в Москве. У меня там тоже есть Москва. Мы, вроде, на окраине, на Западе. У меня там уже лес. Я представлю себе лесок к Западу от Москвы. У меня дома. Авось, из леска выйду - и Москва будет. Настоящая. Ну вот, пока, братки. Хорошо побузили.
И Мин-хан приложил улитку ко лбу. Пару секунд ничего не происходило. Василий не знал, огорчаться этому, или радоваться. По идее, полагалось бы огорчаться, но…
Но Мин-хан исчез. После него какой-то миг держалось облачко розового тумана - и тут же схлопнулось. Улитка упала на тахту.
Она работала.
Тут Хафизулла стукнул себя ладонью по лбу.
- Шайтан! Мы же…
- Отбыл Мин Семенович, - констатировал Борис.
- Шайтан! - повторил Хафизулла, - мы же на четвертом этаже. И его не предупредили! Он же… Ну, он, вроде, может с такой высоты прыгнуть. Но когда неожиданно…
- Пора и нам, - Ольга поглядела в окно. Из-за домов поднималось розовое, в потеках облаков, солнце.
- И тоже прийдется прыгать.