– Я рад встрече с вами. Вот это Ахмул, я меня зовут… – в голове у него промелькнула озорная мысль. Он понял, как ему нужно теперь смотреть на себя. И улыбнулся.
– Меня зовут Джексон Грейсток.
2
Он все понял и сказал правильно. Они улыбнулись, заблестели глазами. И только одна молоденькая брюнетка посмотрела на него с удивлением, но стоящая рядом с ней златокожая блондинка, снисходительно взглянув на свою спутницу, произнесла:
– Это же Тарзан, глупая! – а потом повернулась к нему, уже сложив губки сладким бантиком и улыбаясь.
Предводитель (похоже, он был немного старше остальных, а может быть и нет; об этом трудно было судить, настолько они все были молоды и свежи) воскликнул:
– Отлично! Хорошо сказано. Мое имя, эээ, Крингл. Это мои сыновья: Дэшер, Комет и Купид. Мои дочери Дэнсер и Виксен. Вот там тоже стоят мои сыновья: Дондер, Блицен и Пренсер. Остальные представятся сами – не стану лишать их этого права. После этого предлагаю всем пройти к нам, перекусить и поболтать.
То, что он находился сейчас среди этих людей, таких свободных, легко и весело разговаривающих, было просто чудом.
– Пойдем, Ахмул, – сказал Джексон, настроение которого с каждой секундой становилось все лучше и лучше. Он буквально парил в облаках новых имен этих чудесных людей, представившихся ему как: Цинциннатус, Колумбус и Элирия; Перри, Кларк, Лоис и Джимми; Фред и Джинджер; Лаки, Честер, Свит, Хоум и Уингз (последняя была той самой брюнеткой, когда она называла свое имя, многие почему-то посмотрели на нее с легкой досадой); а также Бэттен, Бартон, Дастин и Осборн.
Джексон отметил для себя, что понял все услышанные имена правильно и правильно их запомнил. Они подходили своим хозяевам как нельзя лучше. А Уингз сказала ему так (при этом выражение ее лица было очень смущенным):
– Я была неправа. Зови меня Пэлл.
– Я проголодался, – сказал кто-то из группы.
– Мы уже готовы, – ответил Джексон, улыбаясь. – Спасибо за приглашение. Пойдем, Ахмул, – позвал он уродца еще раз.
– Я не хочу есть вместе с тобой, – сказал Ахмул. – Я не хочу есть вместе с этими людьми.
Над ухом Джексона зазвучал голос. Он ощутил легкое колебание воздуха у себя на виске и краем глаза заметил блеск чего-то металлического, полированного и парящего.
– Это Комп, – сказал голос. – Ему не нужно беспокоиться. Там будет еда и для него тоже.
Ахмул спросил:
– Что это он тебе сказал?
– Он сказал, что любит тебя. Пойдем же.
Часть группы уже потянулась назад к скрытой ложбине. Джексон пошел было за всеми, но вдруг остановился, обернулся и хмуро посмотрел на Ахмула, глянул вслед уходящим, потом снова на Ахмула.
– Пойдем же!
И быстро зашагал следом за жителями Земли, превозмогая тяжесть во всем теле.
Ахмул стрельнул глазами в сторону, указанную Джексоном.
– Не пойду.
Но он уже двинулся вперед, придерживая веко одного глаза в поднятом положении, чтобы следить за Джексоном.
За кущами вязов оказалась поросшая нежной травой низина. Дастин, блондинка, подкралась к нему и прошептала в полголоса, обдав волной чудесного запаха:
– Как бы мне хотелось тоже подумать об одежде.
Джексон отвернулся от Ахмула и улыбнулся ей. Девушка подняла вверх и изогнула дугой одну бровь и прикоснулась кончиком языка к верхней губе, рассмеявшись.
Джексон заметил, что Крингл нахмурился.
Глава четырнадцатая
1
Завтрак был со вкусом накрыт прямо на траве, на просторной белоснежной скатерти, без сомнения только что в мгновения ока сотканной металлическими пчелами. Посуда, изумительных, обтекаемых, очертаний и природных расцветок, мягко глянцевитых, казалось, ожидала прикосновений ладоней, пальцев и губ. Джексону пришло в голову, что формы этой посуды были так хрупки, что могли показаться привлекательными не только Человеку, но и насекомым. Все удобно расположились на траве – красивые люди и Джексон
вслед за ними. На завтрак были деликатесы и разные лакомые кусочки, рислинг и беседа, а Ахмулу пчелы Компа принесли его лишайники.
Ахмулу никаких тарелок предложено не было. Возможно Комп понял, что руки уродца грубы и разобьют или раздавят все что угодно, а может быть машина была настолько деликатна, что могла производить только изящные вещи, которые, естественно, всегда хрупки. Ахмул жевал свои лишайники с мрачным видом и не отрываясь рассматривал людей.
Чувства Джексона были приведены в полный беспорядок и смущены божественным запахом женщин, мелодией плещущейся речи, красивой и певучей, приятно отличающейся от рычания и карканья, и кроме того, голубизной горизонта, совершенно пустого, без каких-либо признаков Шипа. Изредка он посматривал на Ахмула, но невзначай и только краем глаза.
– Ты помнишь Землю и больших различий не находишь, не так ли? – вежливо осведомился Крингл. – Я понимаю, у вас имелись фотографии. Могу представить себе, какие. Здесь всюду существуют точки удовлетворения нужд; ночью они модифицируются Компом, с наступлением утра складываются и удаляются с глаз.
– Наши нужды остались прежними: пища, одежда – или возможность управлять факторами, которые делают одежду необязательной, равно как и убежище.
Мужчина обвел окружающее рассеянным взглядом – чудесную траву, деревья, людей – и извинительно приподняв брови, улыбнулся Джексону.
– Как видишь, факт того, что разница между одеждой и убежищем стерлась, неоспорим. В некоторой степени это зависело от того, насколько мягким или суровым был в данном месте климат, но как только климат исправился… Ты понимаешь меня? На самом деле почти всюду Земля такая, как ты видишь ее здесь. Люди по-прежнему те же. Наши чувства неизменны – они сходны с теми, которые ты испытывал раньше на старушке Земле, и которые ты испытывал на Марсе, осмелюсь себе это предположить. У нас те же радости и печали, те же социальные взаимоотношения…
Крингл быстро взглянул на Ахмула, потом на Пэлл и основа вернулся к Джексону.
– У нас есть проблемы, большие и маленькие… различия между людьми… в уровне знаний… С тех пор как условия внешней среды претерпели благоприятные изменения и нужды людей стали удовлетворяться столь глубоко и полно, наша жизнь стала ровнее и спокойней. Манеры нашего поведения смягчились, поскольку каждый из нас обращается теперь со своими нуждами только к Компу и видит только его, как единственный источник поступления пищи и прочего необходимого. Нам нет необходимости насмехаться друг над другом, грубость ушла в прошлое. Ты следишь за моей мыслью? Вижу что да. Но, – Крингл слегка нахмурился, внимательно рассмотрел кусочек, прежде чем отправить его в рот, – попробуйте переместить нас на Марс и сколько перемен в нас, как я подозреваю, вы сможете там найти! Довольно скоро физически слабые, с замедленными рефлексами индивидуумы исчезнут. Выживут сильнейшие. Животные выносливей нас, скажете вы? Я могу представить себе, что пройдет совсем немного времени, как я обнаружу, что группа, которую я возглавлял, заметно уменьшится числом. Это само собой разумеющееся. Давайте введем показатель и назовем его, например, "индекс выносливости" группы – compris? – отражающую количественную меру некоторого основного качества, которая неоспоримо будет снижаться за счет неспособных участников (пока они еще будут иметь в ней место), но повышаться за счет оставшихся сильнейших… Ты понимаешь, куда я клоню? Этот "индекс выносливости" выживших в уменьшившейся на Марсе группы, можно с уверенностью сказать, будет не только не меньше, но определенно выше, чем у усредненной совокупной земной.
Крингл ободряюще улыбнулся.
– Этот показатель является решающим, не так ли? Что он – мера человеческого в людях? Можно смело сказать, что коль скоро "индекс" не снижается, то мера человеческого остается на том же уровне, вне зависимости от того, каким является количество человеческих единиц на данный момент.
– Отлично сказано, – мурлыкнула Дастин у Джексона за плечом. Она наклонилась вперед, чтобы взять кусочек сыра с блюда у его ноги. При этом повернула голову и взглянула ему в лицо снизу вверх, вопросительно изогнув золотые бровки. Джексон согласно кивнул, она взяла кусочек и для него, грациозно выпрямилась и передала ему сыр. Ее движения были прекрасны: наклон, рука вытягивается вперед и берет сыр, тело поднимается обратно, она садится на свое место – все в едином, безостановочном, слаженном течении.
Джексон прижал сыр к небу и подождал пока он там размягчится. Он должен был признать, что сам он только молчит и слушает, а говорит в основном Крингл. Хотя в общем-то это было одно и то же, потому что он понимал почти все, что слышал. Но, черт возьми, думал он, что за роскошь сидеть вот так и разговаривать о том о сем во время еды. И ни о чем не нужно беспокоиться, ни что не может нарушить покой, ни охота, ни что другое.
– К сегодняшнему дню, – продолжал развивать свою мысль Крингл, – у нас уже хватает разума проводить постоянную селекцию-просеивание на предмет выявления многочисленной и недостаточной части. При этом необходимо принять во внимание то, что большая доля стремления к защите есть фактическое отражение внутренней паники – а не качества выносливости – и увеличивающейся скуки – а в результате: неспособность. Сегодняшнее население мира, по моему мнению, составляет около пяти процентов населения тысячелетней давности. Но есть ли это трагедия? Нет, отвечу я, потому что не может количество быть показателем там, где "индекс" неизменный.
Крингл слегка кивнул и грациозно улыбнулся, поднял бокал и пригубил вино, держа руку на стекле строго симметрично – все движение от начала до конца: гимн полноте и совершенству.
– Теперь ты сможешь понять нас лучше.