Азорес поспешил к капитану. Маковский выслушал его без особого удовольствия. Ловить бутылку, в которой, возможно, ничего и нет, - терять время. С другой стороны, морские традиции обязывают: бутылка должна быть выловлена. И он дал команду. Траулер сбавил ход и остановился. Качка усилилась. Азорес был сильно обрадован новым приключением.
Матросы прикидывали, как изловить бутылку. Спускать трал нецелесообразно: ячейки его сети были широкими и бутылка проскочила бы сквозь них. Отыскалась небольшая сеть с мелкими ячейками, ею и поймали бутылку.
Азорес не ошибся: бутылка была герметически закупорена резиновой пробкой и в ней виднелась бумага. Бутылку доставили в каюту капитана. Маковский осторожно вынул пробку и достал из бутылки свёрнутый в трубочку листок. В записке размашисто было написано по-английски:
"На случай гибели парохода "Левиафан". Прошу доставить эту записку в Аргентину, Буэнос-Айрес, Литл-стрит, 344. Жуану Хургесу.
Бласко Хургес".
Далее шёл шифрованный текст - сплошные ряды отпечатанных на машинке букв. В самом конце, после шифра, - приписка:
"В письме чрезвычайно важные сведения. Прошу доставить с нарочным. Затраты на проезд будут оплачены на месте.
Если отослать с нарочным невозможно, прошу передать по бильдаппарату".
Маковский повертел лист в руках и рассмеялся.
- Какой-то чудак, - сказал он. - Думает, что найдутся люди, которые бросят своё дело и поедут на свой счёт в Южную Америку, чтобы разыскать адресата и передать ему письмо в надежде на оплату расходов.
- А адресат, возможно, уже умер или выбыл в неизвестном направлении, - добавил штурман.
- Можно сфотографировать письмо и отослать снимок, - посоветовал Гинзбург.
Азорес, до этого слушавший молча, неожиданно сказал:
- Для меня совершенно ясно, что Бласко Хургес, погибший вместе со знаменитым "Левиафаном", желал, чтобы его письмо было передано без огласки. Письмо зашифровано не зря, и если этот шифр передать через многие страны телеграфом или бильдом, то, естественно, им заинтересуются тайные полиции и министерства иностранных дел ряда стран. Присяжные шифровальщики утратят сон и аппетит, пока не расшифруют это письмо. Хургес, очевидно, был уверен в сообразительности и благородстве тех, в чьи руки попадёт его бутылка. К бильдаппарату он просил прибегнуть лишь в крайнем случае. Последняя воля трагически погибшего человека должна быть выполнена.
- А вдруг этот документ заключает в себе оружие против нас, СССР? Что, если Хургес - агент империалистической державы, замышляющей каверзы против нас? - спросил капитан.
Все умолкли.
- Опасения трезвые. Всё возможно, - ответил после размышления Азорес. - Однако маловероятно, чтобы официальные дипкурьеры или шпионы бросали в океан бутылки с зашифрованными документами. Как бы ни был хитро составлен шифр, всегда найдётся дотошный расшифровщик. Расшифровали же египетские иероглифы. Правительства всегда располагают возможностью направлять секретные документы с дипломатической почтой. Если бы на пароходе погиб государственный документ, его копии остались бы в министерстве. Вместо погибшего Хургеса был бы послан иной человек, если бы Хургес был дипкурьером; на том бы дело и кончилось. Здесь же что-то иное. Я полагаю, Хургес, - кто бы он ни был, - работал, как говорится, за свой страх и риск. Возможно, это один из авантюристов, открывших золотые россыпи или что-нибудь в этом роде. В свой смертный час он решил открыть тайну своему родственнику - Жуан Хургес, видимо, его брат, отец или сын. - Азорес окинул взглядом моряков. Все молчали, и он продолжал: - Мой план таков: редакция газеты, в которой я работаю, предложила мне ехать в Южную Америку. Там сейчас происходят интересные события. Я поеду туда и возьму письмо с собой. На всякий случай мы снимем копию. А я, приехав в Буэнос-Айрес, прежде всего осторожно разузнаю, кто такой Хургес. Если он не из нашего лагеря, я… придержу письмо, пока мы не расшифруем его сами и не убедимся, что оно безопасно для нас.
- Последняя воля погибшего должна быть выполнена, - с иронией повторил Гинзбург слова Азореса.
- Да, если погибший не враг, - спокойно отпарировал Азорес. - Наша этика состоит в том, чтобы стоять на страже интересов своего класса. Так ведь? Одним словом, я еду разыскивать Хургеса. Вы согласны со мной, товарищи?
- Такой вопрос мы не можем решить сами, - осторожно сказал капитан.
- Разумеется, - подтвердил Азорес. - Я буду в Москве и условлюсь. Но не слишком ли мы мелочны?.. Ведь Хургес, бросая бутылку в море, знал, что она может быть занесена течением Гольфстрима и к северным берегам Франции, и к западным берегам Англии, и к берегам Норвегии, даже к Новой Земле и Земле Франца Иосифа, где Гольфстрим, между прочим, уходит на большую глубину. Хургес, если он не дурак (а он, кажется, был не дурак), знал, что его бутылка может оказаться и в капиталистической стране и в Советском Союзе. Он знал, конечно, что его шифром будут интересоваться. Однако он был уверен, очевидно, что без ключа его шифр не будет расшифрован. Поэтому и просил в крайнем случае передать по бильду. Наконец, бутылка могла затеряться в океане. Чистая случайность, что нашли её мы, а не норвежцы или немцы. Она могла попасть в руки фашистов…
- В конце концов, не слишком ли большое значение придаём мы всему этому? - спросил Гинзбург. - То, что составляет огромную важность для Хургесов, - для нас, да и для всех других, возможно, не стоит выеденного яйца…
Корреспондент аккуратно свернул письмо и спрятал его в карман.
- Во всяком случае, возвратившись из Аргентины, а может быть и раньше, я уведомлю вас о своих успехах. Сфотографировать письмо мы ещё успеем.
Траулер сильно качало, поднялся ветер. Капитан перешёл в рубку и принял команду.
СЛЕПАЯ СТАРУХА
Азорес искал улицу, на которой проживал Хургес. Хмурые люди подозрительно осматривали хорошо одетого Азореса и молча показывали направление - с каждым разом всё более вглубь трущоб рабочего квартала. Азорес был немного встревожен. Что бы это значило? Тот, кто бросил бутылку, путешествовал на "Левиафане" - на пароходе богачей. Какие же дела могли быть у состоятельного бизнесмена, трагически погибшего в океане, с людьми этого предместья?
С большими трудностями Азоресу, наконец, удалось найти улицу, которую он искал. Невесёлое место - возле кладбища бедноты и нового здания тюрьмы. "Что же, власти были предусмотрительны, устроив кладбище и тюрьму именно в этой части города. Забота о рабочем населении квартала: приблизить места "общего пользования", с которыми оно чаще всего имеет дело", - подумал Азорес.
Вот и дом № 344, если только эти развалины можно назвать домом… Позвонить? Нет звонка. Дверь полуоткрыта. Постучал… Никто не отвечает. Азорес постучал сильнее и, не ожидая ответа, вошёл в комнату. Старый косматый пёс хрипло залаял на Азореса и из последних сил приподнялся на передние лапы. Задние были парализованы.
- Кто здесь? - услышал Азорес грубый старческий голос и повернулся.
В тёмном углу сидела старая женщина в лохмотьях. Она смотрела в пустоту невидящими глазами.
"Ну и обстановка!" - подумал Азорес.
- Скажите, будьте добры, здесь ли живёт дон Хургес? - спросил Азорес, приближаясь к старухе.
Усмешка растянула её беззубый рот. Длинный крючковатый нос почти касался острого, поднятого кверху подбородка.
- "Дон", - издеваясь, передразнила она. - Разве доны живут в таких халупах?
- Вы всё-таки не ответили на мой вопрос.
- Нет здесь никакого Хургеса, - сердито прошамкала старуха.
Азорес приуныл.
- Но, возможно, он жил здесь? Вы сами давно живёте в этом доме?
- Семьдесят шесть лет, - ответила старуха.
- И никогда не слышали о Хургесе?
- Может, и слышала. За семьдесят шесть лет о ком не услышишь. Да вы-то кто такой и что вам нужно? - спросила она подозрительно, и ноздри её зашевелились, словно обоняние могло заменить ей зрение.
- У меня письмо к Жуану Хургесу. Очевидно, от его брата, который погиб во время крушения "Левиафана". Письмо было обнаружено в бутылке и благодаря счастливому случаю оказалось в моих руках.
Старуха с интересом прислушивалась. Азорес следил за выражением её лица. Очевидно, она всё-таки знает Хургеса.
- Подойдите ко мне, я вас ощупаю, - неожиданно сказала она после минутного молчания.
Азорес выполнил эту странную просьбу. Старуха старательно ощупала рукав его пиджака, заставила наклониться и быстро провела сухой морщинистой рукой по лицу от лба к подбородку.
Осмотр, очевидно, удовлетворил её. Подумав, она промолвила:
- Да, вы испанец. И вы недавно сюда приехали…
Азорес не мог уразуметь, из чего она сделала такой вывод, однако не отважился спросить об этом.
- Уверяю вас, что я не обманываю и пришёл к вам как друг, - горячо сказал Азорес. Видя, что старуха начинает сдаваться, он рискнул открыть карту, которая могла решить игру в его пользу. - Я корреспондент коммунистической газеты "Барселонский пролетарий".
Эффект превысил его ожидания. Старуха выпрямилась и сурово спросила:
- Вы говорите правду?
Коммунист Азорес горячо и искренне произнёс старинную испанскую клятву, и это произвело должное впечатление. Старуха обратила лицо на звук его голоса и молвила:
- Я вам верю.
Азорес вздохнул с облегчением:
- Дайте мне вашу руку.
Азорес сильно пожал руку старухи.