* * *
Наступила весна. В классе радостные настроения. По стенам гуляют солнечные зайчики. Митяйчик занялся пиратством и направляет луч прямо в глаза отвечающему, чтобы тот не смог разглядеть плакат, который подняли с последней парты. На плакате крупно написана вожделенная формула.
Нашего физика зовут Константин Федорович Коркин. Это могучий старик с величавой осанкой, в белом парусиновом костюме и с палкой в руках. Он слеп на правый глаз и глух на левое ухо. Идет сорок девятый в его практике учебный год. Я решительно ничего не понимаю из того, что он говорит, потому что с физикой у меня дело швах. Я в состоянии лишь наблюдать, как Коркин любовно оглаживает какой-то прибор, а потом начинает щелкать выключателями. По экрану прибора бежит зеленая искра. Она подпрыгивает, дергается и, добежав до конца, снова выскакивает. Коркин ликует:
– Ать-тя-тя-тя-тя! Ать-тя-тя-тя-тя! Какая мощА! Уть-тю-тю! Какая мощА через цепь пошла! А? Моща какая!
Хатковская шепчет мне:
– Рацию налаживает…
Она почему-то убеждена, что Коркин – резидент.
– Мадлен! Если Коркин заложит нас своим боссам, нам всем труба.
– Брось, Хатковская! – говорю я. – У нас есть Санино Ванини и его Калашниковы. Он их мастерски разбирает и собирает.
– Все равно, труба. Какой пассаж!
Коркин завесил все стены гигантскими плакатами по физике. Над доской висят два лозунга:
1. НАСТОЯЩЕЕ ОБРАЗОВАНИЕ НАЧИНАЕТСЯ С САМООБРАЗОВАНИЯ
и
2. ЭЛЕКТРОН ТАК ЖЕ НЕИСЧЕРПАЕМ, КАК И АТОМ; ПРИРОДА БЕСКОНЕЧНА.
Объяснения Коркина живы, увлекательны, непонятны и экзотичны:
– …И вот врубИшь, понимаешь ли, такое в сесть – и ать-тя-тя! МузЫка, тут тебе, понимаешь ли, речА, пенИо…
Коркинские лекции я записываю слово в слово, потому что Коркин не признает современных учебников и излагает материал принципиально по-своему. Я всегда стараюсь отвечать ему с глухого уха… или на худой конец со слепого глаза.
Но Коркина не так-то легко провести.
– Кожина, сама работку-то писала, сама писала, говорю, работку, сама?
Кожина, с робкой надеждой:
– Сама, Константин Федорович.
– И ни с кого не списывала, Кожина, ни с кого, понимаешь ли, не передирала, не перекатывала, ни с кого?
– Нет, Константин Федорович.
– Ну ладно, – с облегчением говорит Коркин. – Я тебе два шара поставил. Держи работку. А? – вдруг взревывает Коркин. – Два, говорю, шара поставил, влепил, понимаешь ли… А вот Хатковской… Где у нас Хатковская?
Хатковская орет, давясь от смеха:
– Я здесь, Константин Федорович!
– Ага. А вот Хатковской мы троечку зацарапали, крупнокалиберную в журнальчик зацарапали. Что надо сказать, Хатковская?
Хатковская, радостно:
– Спасибо, Константин Федорович!
Да, в школе весна. По нашему девчонскому классу бродят романы и "откровенники". "Мопра", "Графиню Рудольштадт", "Консуэло", "Индиану" Жоржа Занда, "Грозовой перевал" и непременную "Джен Эйр" сестер Бронте, "Замок Броуди" Кронина и некоторые другие, как сказал поэт, распухшие от слез книги зачитываются нами до дыр.
Наибольшим успехом пользуется роман "Мопра", потому что он весь, с первой до последней строки, описывает любовь Бернара к Эдмее, и вывод, сделанный Жоржем Зандом, проливает бальзам на наши сердца: "Идеалом любви является, безусловно, любовь до гроба…"
Надо сознаться, что мы под дикий хохот списали из "Мопра" длиннейшее любовное послание и подкинули его одному из наших немногих юношей по прозвищу Козел. Он вспотел, читая мелко исписанные листки, дышащие неподдельной страстью:
"Бывают ночи, когда я так мучаюсь, что дохожу до кошмаров; мне чудится, будто я вонзаю вам в сердце кинжал и, призвав на помощь зловещую магию, заставляю вас, умершего, любить меня так, как я люблю вас… Душа любовника – это гробница его возлюбленной, и в ней навсегда сохраняется нетленным ее образ… О небо! В каком, однако, беспорядке мои мысли!.. Я страдаю и даже не пытаюсь больше сбросить пяту, которой горделивый победитель попирает мою обессиленную грудь".
Да, мы полны романтических грез. Откровенники наполняются нежными признаниями и стихами неизвестных авторов.
"Мадлен, дорогая, ты на века вошла в мое сердце. Желаю тебе через всю жизнь пронести ту детскую чистоту души, которая присуща тебе в настоящее время".
Года пройдут, состаримся мы сами,
От детских игр останется лишь след,
Но памятью о том, что были мы друзьями,
Пусть станет этот маленький куплет.
"Я ценю в парне силу, смелость, веселость, находчивость, гордость (но в меру), правдивость… Я ценю такого парня, который не верит сплетням о девушке, которая ему нравится. Это ведь обидно, если парень поверит сплетням, клевете и ходит злым на девушку. И уже нашел себе другую".
"Мадлен, я тебя очень люблю. Будь такой же милой и продолжай с Хатковской пить в подворотне".
Душераздирающие стихи:
Стала сохнуть у парня нога,
Грустно смотрит на танцы калека,
Только вспомнит тайком иногда,
Что ударил ногой человека…
"По-моему, дружба – более прочнее, чем любовь. А если надо определеннее, то это просто человеческие чувства. Жизнь – игра. Играй без фальши, искренно. Люби людей и получишь в ответ их любовь".
ПОДРУГЕ
Ты недавно встретила впервые
Взгляд его красивых карих глаз.
Может, они вовсе голубые,
Плохо ты тогда разобралась.И глаза, и брови, и ресницы –
Все встает в воображении твоем.
В дневнике исписаны страницы,
Ну а в них – мечтаешь ты о нем.
"Единственный, на мой взгляд, достойный поэт – это Лермонтов. И, конечно, Пушкин. Остальные мне кажутся дармоедами".
Я встретил розу, она цвела
И нежной прелести была полна.
Ласкать ту розу я был готов,
Но я боялся ее шипов.И вот я снова в том саду,
Но больше розы не нахожу.
Сорвали розу, помяли цвет,
Шипов колючих уж больше нет.О парни, парни! Вот мой совет:
Срывайте розы в семнадцать лет.
Шипов колючих не бойтесь вы,
А то останетесь без любви.
Почерк Натальи Кожиной:
"Я охотно читаю Блока, Лермонтова, А.Рембо, Есенина. Любимое стихотворение:
Без любимой без бутылки
Тяжесть чувствую в затылке.
Без любимого винца
Я похож на мертвеца.
Но когда я пьян мертвецки,
Веселюсь по-молодецки
И, гуляя во хмелю,
Бога истово хвалю.(Это когда-то в виде песни орал Франсуа).
Большую популярность приобретает календарь "Подруга", составленный г-жой Тимановой для институтов благородных девиц и изданный еще до первой русской революции. "Подруга" открывается "Российским императорским домом". От мелкого шрифта рябит в глазах: "Августейшая Родительница Государя Императора, Ея Императорское Величество Государыня Императрица Мария Федоровна, родилась в 1847 году, 14 ноября (тез. 22 июля), была в супружестве с Императором Александром III (в Бозе почил 20 октября 1894 года)…"
За "Императорским домом" следуют расписания занятий, старинные анекдоты и хитроумные загадки. Например: "Два бодаста, четыре ходаста, седьмой хлебестун". Если угадать кишка тонка, прочтите в конце календаря напечатанное вверх ногами "КОРОВА".
Там же, на последних листках, специально оставленных чистыми, тонким старинным почерком с завитками, фиолетовым пером написаны следующие стихи:
Я смотрю на тебя – и невольно
В мою душу теснится тоска.
Мне за жизнь твою страшно и больно,
Так ты дивно теперь хороша.И так хочется руки с мольбою
На головку твою положить,
Чтобы вечно хорошей такою
Бог помог нам тебя сохранить!
Как видно, три революции, лежащие между "Подругой" и "откровенниками", почти не коснулись девчонской лирики, призванной выразить всю нежность, которую они испытывают друг к другу.
Под влиянием сентиментальных настроений, охвативших класс, родился новый шедевр монризма, проливший свет на личность Великого Монро. Мы написали дневник Керка. К сожалению, он безвозвратно утерян.
Дневник начали писать мы с Хатковской. Жизнь Великого полна трагизма. Бедняга влюбчив, как многие сильные натуры. Женщины влюбляют его в себя до безумия, а потом присылают ему в шляпной коробке коровьи рожки. Сколько фантазии, подогретой чтением Жоржа Занда, вложено было в этот дневник! Сколько умопомрачительных глупостей изложили мы самым высокопарным слогом! О, Керк поистине велик!
Основная интрига закрутилась, когда в писание включилась Кожина. Ей принадлежал проект симпатичного сына Монро (внебрачного, разумеется). Она писала мне "с дороги":
"Мадлон, душа моя! Милое письмо твое я получила. Была в совершеннейшем восторге от дневников боготворимого мною Керка. С нетерпением жду продолжения. Знаешь, моя милая, завтра сбывается розовая мечта моего детства – я еду в Париж. Ах, Париж, Париж. Я отправляюсь туда с единственной целью – познакомиться с сыном блистательного Монро. На прошлой неделе в салоне я случайно слышала, как г-жа У. говорила г-же П., что бедный мальчик живет инкогнито, скрываясь под какой-то ужасной русской фамилией. Говорят, он еще очень молод и неопытен, и, больше того, ничего не знает о своем великом отце. Но я открою ему глаза!!! Ах, Мадлон, говорят, он красив…"
Из Парижа я получила ошеломляющие известия об Артуре Монро: