– Но, поскольку все проходит, миновал и отведенный империи срок, и семнадцать планет – одни раньше, другие позже – начали уходить из-под единой власти. Эти семнадцать уходов, или освобождений, означали для Ассарта семнадцать тяжелых поражений. И в этом человечестве что-то сломалось, видимо. Развитие замедлилось, кое в чем пошло даже вспять. Но похоже, что эти сведения... – Он умолк.
– Что же, – сказал я, – картина знакомая.
– Да, это не редкость в населенных мирах, и именно поэтому мы не стали обращать на тамошние процессы особого внимания: Мирозданию они ничем не грозили. – Он хотел сказать еще что-то, но смолчал.
– Что же изменилось? Вы решили вмешаться в планетарные процессы? Мне кажется, вы этого избегаете. Во всяком случае, на то, что происходит на моей планете вы, похоже, не обращаете особого внимания.
– Обращаем ровно столько, сколько вы заслуживаете. Ваша планета, да и весь ваш регион Галактики еще не так скоро начнут играть сколько-нибудь заметную роль в развитии Мироздания...
Ему была свойственна этакая округлая, академическая манера выражаться, если даже речь шла о вещах, требовавших вроде бы более приземленного, что ли, отношения. Я подозреваю, что ему нравилось слышать самого себя – черта, свойственная многим. Так я подумал, но вслух сказал другое:
– Ладно, значит, развитие планеты замедлилось. Что же она – так важна для бытия миров?
(Это было в пику ему: не один он умеет выражаться округло!)
– Я сказал уже: повседневные дела, не более.
– Хотелось бы услышать подробнее.
Хотя я и перебил его, он не обиделся: знал, что сейчас у меня есть такое право.
– Разумеется. Вернемся в дом – воспринимать объяснения легче, когда видишь все своими глазами.
Пока мы возвращались, неторопливо ступая по легко пружинившей траве, я попробовал заговорить о том, что, если быть откровенным, сейчас волновало меня куда больше, чем все шаровые звездные скопления Галактики, оптом и в розницу.
– Мастер! – сказал я. – Где она?
Сперва он лишь покосился на меня и нахмурился; возможно, мой вопрос показался ему неуместным или бестактным. Но коли уж я заговорил об этом, отступать было нельзя. Он же, со своей стороны, прекрасно понимал, что если он хочет отправить меня с каким-то заданием, связанным с риском, то нельзя оставлять между нами каких угодно недосказанностей.
– Мне нетрудно понять, что у тебя сейчас на душе, – сказал Мастер, и я поверил ему. – И хотя так делать не полагается, я мог бы – ну, хотя бы позволить тебе увидеться с нею, пусть и ненадолго. Но я этого не сделаю.
Кивком головы он как бы поставил печать под сказанным.
– Прежде всего я хочу знать: нужно ли было так поступать с нею? Она ведь могла жить еще долго-долго...
Кажется, у меня перехватило горло; пришлось сделать паузу.
– Ты обратился не по адресу, – сказал Мастер. – Мы не распоряжаемся судьбами людей, ни Фермер, ни я. Это – право Высшей Силы. Да, мы иногда спасаем людей, когда им грозит что-то, помогаем им задержаться в Планетарной стадии, как это было с тобой и всем твоим экипажем. Но, если помнишь, я еще в прошлый раз предупреждал тебя: если там тебя постигнет гибель, то это будет настоящая гибель – хотя ты выступал и не в своем теле. Нет, капитан, мы – не судьба. Но ты неправ и в другом: когда говоришь, что она могла бы еще жить. Она и сейчас жива – просто ее Планетарная стадия завершена, началась новая, Космическая. И совершенно естественно, что после этого я забрал ее, моего давнего эмиссара, сюда, на Ферму.
– Значит, она здесь, – сказал я, подтверждая то, что и без того знал. – Почему же мне нельзя увидеться с нею – пусть и ненадолго, как ты сказал?
– Твоя любовь к ней не прошла? Или я ошибаюсь?
Я чуть было не сказал, что для того, чтобы понять это, не надо быть большого ума. Но вовремя спохватился: все-таки, не с Уве-Йоргеном разговаривал я, а с Мастером.
– Ты не ошибся.
– Вот поэтому.
Мне оставалось только пожать плечами:
– Не улавливаю логики.
– Если ты увидишь ее сейчас, тебе вряд ли захочется расстаться с нею надолго. Да, я знаю, что у тебя дома осталась дочь, но из двух женщин чаще побеждает та, что ближе... И ты, я боюсь, захочешь прибегнуть к простейшему способу вновь соединиться с ней, и на этот раз очень надолго. Ты ведь уже понял, о чем я говорю?
– Понял, – признал я без особой охоты.
– Конечно. Потому что ты знаешь: если прервется и твоя Планетарная стадия, вы снова окажетесь доступны друг для друга.
– Разве это не так? – спросил я довольно сухо.
– Не совсем. Подумай: если бы всякий, в великом множестве обитаемых времен, пройдя Планетарную пору своего бытия, оказывался здесь, у нас, – какая толчея тут царила бы. А раз ее нет, то вывод можешь сделать один: на Ферме оказывается в конце концов лишь тот, на кого мы – Фермер и я – сможем положиться всегда и во всем. И не только тогда, после окончательного прихода к нам, когда ни у кого не остается выбора, – но и в пору, когда выбор есть, как он есть сейчас у тебя: ты можешь принять мое поручение, но можешь и отказаться, твоя воля свободна. Решаешь ты сам.
– А уж потом решать будете вы – так следует понимать?
– Совершенно правильно. Так вот, капитан, я не хочу, чтобы ты, ради скорой встречи с нею, стал рисковать там, где не нужно. Я желаю, чтобы ты выжил.
– Не знал, что ты меня так любишь.
– Ты вообще многого еще не знаешь... Но вот мы и пришли. Поднимемся.
Мы поднялись по крутой лестнице наверх – в Место, откуда видно все.
– Теперь смотри, – сказал Мастер, когда необъятное пространство распахнулось перед нами, как витрина ювелирного магазина, где бриллианты, и рубины, и изумруды, и сапфиры лучатся на черном бархате, и ранняя седина туманностей, видимых так, словно ты уже приблизился к ним на последнее допустимое расстояние, лишь оттеняет молодую черноту Мироздания. – Смотри внимательно. Приближаю...
Затаив дыхание, я смотрел, как неисчислимые небесные тела пришли в движение. Я понимал, конечно, что это всего лишь оптический эффект, а точнее – наши взгляды проходили сейчас через какое-то иное пространство; но впечатление было таким, как будто Мастер и на самом деле повелевал движением миров.
– Видишь? Это Нагор.
– Что значит Нагор?
– Так называется то шаровое скопление, о котором я говорил. Теперь обрати внимание на соседние шаровые скопления, подобные Нагору. Видишь? Ну вот – одно, два, три... всего их шесть.
– Очень похожи.
– За одним исключением: там нет обитаемых планет.
– Почему нет?
– Этого мы так и не поняли. Видимо, была какая-то неточность при Большом Засеве. Может быть, повлияли какие-нибудь гравитационные или магнитные эффекты... Одним словом, все досталось Нагору, и ничего – остальным. Предположений у нас немало, но ни одного, в котором не было бы противоречий.
– По-моему, тоже. Повторите засев – и дело с концом.
– Разве ты забыл правило: если в нужном направлении есть хоть одна живая планета, то засевать извне ни в коем случае нельзя: чтобы не возникла форма жизни, противоречащая уже имеющейся по соседству – иначе возникнет опасность столкновения прежней и новой жизни, пусть и в далеком будущем. Забыл?
– Проще, Мастер: никогда не знал.
– Да, прости: вечно забываю, что ты у нас практик.
(Ничего он не забывал, конечно; наверное, просто не хотел, чтобы я чувствовал свою ущербность по сравнению с постоянными обитателями Фермы. Я был ему благодарен за это.)
– Ничего, главное я понял: что засеять нельзя. Но так ли уж необходимо, чтобы эти шесть скоплений оказались заселенными?
– Мы ведь исходим из того, Ульдемир, что Мироздание, начиная с определенного этапа, не может развиваться должным образом без контроля и участия Разума.
– Это я помню: именно Разум порождает большую часть Тепла. Настолько вы все-таки успели меня просветить.
– Есть вещи куда важнее. Лишь Разумом создается устойчивость; ведь Мироздание время от времени проходит через критические периоды, буквально балансирует на грани. И не будь в нем разума...
– Снимаю свое возражение. Итак, в тех шести скоплениях тоже должна возникнуть жизнь.
– Верно. И в этих условиях она может попасть туда лишь одним естественным способом: путем заселения пригодных планет колонистами из Нагора. С любой из восемнадцати планет или со всех, вместе взятых.
– То есть Нагор понадобился вам как стартовая площадка.
– Уместное сравнение. Однако, как ты сам видишь, задача не весьма сложная – часть нашей повседневной работы, как я уже сказал.
– Я чувствую, мы подходим собственно к делу.
– Меня радует, что твоя интуиция не притупилась. Итак, чтобы выяснить, что происходит на этой самой стартовой площадке и нужно или не нужно применять какие-то тихие меры, чтобы ускорить их развитие в нужном направлении...
– То есть к экспансии вовне Нагора?
– Именно... Для этого мне понадобилось послать туда людей. Выражаясь твоим языком – произвести разведку.
– И ты послал экипаж.
– Разве они не годились для этого?
– Годились больше, чем все другие, кого я знаю.
– Я послал их прежде всего на Ассарт. По моим расчетам, именно там наука и техника стояли ближе всего к решению задачи. Потом, как продолжение работы, они должны были посетить и другие планеты Нагора.
– Они хоть как-то защищены? Могут свободно передвигаться?
– У них есть корабль. Небольшой, но вполне отвечающий задаче.
– Почему же ты не позвал меня сразу же?