Однако то, что я нашёл, было совсем не похоже на тёмно-зелёного, покрытого слизью паразита. Крошечный мешочек, словно нарочно вплетённый в пряди шерсти. Я сменил скребницу на нож и срезал эту штуку. Оказавшись у меня на ладони, она открылась, и я увидел зуб.
Песчаные крысы - проклятие моего народа. Мы убиваем их на месте, я сам убил первую крысу ещё в детстве и с тех пор прикончил их множество - ведь они пачкают и отравляют поля водорослей. Я сразу понял, что передо мной клык, принадлежащий одной из этих тварей. В нескольких местах он был поцарапан, и царапины, наполненные красной краской, образовывали незнакомый мне узор.
Я услышал, как испуганно зашипела девчонка-помощница. Но ещё прежде того Равинга, стукнув меня по руке, выбила кусочек кожи и его незамысловатое содержание на землю. Затем она двумя камнями - двумя жёлтыми каменными плитками, неизвестно откуда возникшими у неё в руках, - стиснула крысиный клык и повернула их, как жернова, которыми стирают в порошок краску. Вверх взвилось облачко дыма, пахнуло отвратительной вонью. Когда Равинга разняла камни, наземь высыпалось только немного белого пепла, который она поспешила втоптать в песок.
Потом кукольница пристально всмотрелась в меня. Кажется, взгляд сё был вопрошающим. У меня тоже имелись вопросы - множество вопросов. Но я не мог даже рта открыть. Её рука потянулась к мешочку на поясе, и она вытащила оттуда что-то блестящее.
- Нет! - девчонка протестующе вытянула руку, смерив меня хмурым, неприязненным взглядом.
- Да! - возразила Равинга. Она шагнула ко мне, и я увидел в руках женщины круглый медальон на цепочке. Повинуясь её жесту, я склонил голову, цепочка скользнула мне на шею, я опустил глаза и увидел у себя на груди искусно сделанную маску песчаного кота из старинного червонного золота, какое в наши дни увидишь нечасто. Благодаря Куре я понимал, что такое настоящее мастерство, и до сих пор полагал, что никто не может сравниться с моей сестрой, но такого ещё не видел. Желтые камешки-глаза сверкали почти как живые.
- Тебе, - сказала Равинга. Затем она повторила несколько слов, которых я не понял, и, вернувшись к обычному языку, добавила:
- Это твоё и только твоё. И будет это ключ к предназначенному. Не потеряй его.
Когда же я возразил, промямлив, что такой медальон стоит целого состояния, она только покачала головой.
- Он сам выбирает свой путь. Теперь он твой… и может… - тут она нахмурила брови, - нет, не мне предсказывать судьбу других. Возьми это, Хинккель, и узнай сам.
В тот день счастье ещё раз улыбнулась мне - я купил отличный кусок необработанной бирюзы, которому, я знал, Кура очень обрадуется. Поэтому я спокойно возвращался домой, Мяу пела свои гортанные песенки, устроившись в тюках на спине у яка, а кошачья голова с камешками-глазами покачивалась у меня на груди.
Однако совсем скоро я понял, что ошибался, принимая нежданный дар Равинги за знак доброй удачи. Я понял это даже слишком быстро, не успев даже возвратиться на скалистый остров, родину моего Дома. Путешествовать лучше всего ночью, а никак не под испепеляющим полуденным жаром, и мимо последнего дорожного знака, каменной фигуры кота-хранителя, я прошёл уже на рассвете, усталый, еле передвигая ноги. Меня встречали Кура и мой брат.
Я ожидал, что Кура выйдет навстречу: ей всегда не терпелось узнать, как я продал сделанные ею украшения и какое сырьё купил, чтобы пополнить запасы. Но чтоб такой интерес проявил Каликку - это было что-то новое…
Как обычно, он яростно нахлёстывал своего орикса. Любое животное Каликку усмирял железной рукой, и его ориксы становились такими свирепыми, что никто из нашей семьи не осмеливался приближаться к ним. Брат всегда чувствовал себя обделённым: дни войн, когда кланы вставали друг против друга в открытом бою, канули в прошлое. С тоскливым интересом и вниманием слушал он рассказы отца о минувших битвах. На его же долю остались только охота да погони за грабителями караванов. Ну как тут стать героем?
Я остановился, ожидая, пока они не подскачут поближе. Каликку так рванул поводья, что его орикс встал на дыбы, песок из-под копыт. Мяу подскочила и зашипела, с неприязнью глядя на брата.
- Эй, подстилка, - это ещё не самое обидное из прозвищ, которыми награждал меня брат, - пошевеливайся. Твоё место…
Он не закончил фразы, нагнулся и удивлённо уставился - не мне в глаза, а на медальон, который я не успел спрятать.
Затем подъехал поближе. Орикс всхрапнул.
- Где ты взял это? Сколько денег моего отца ты выложил за это? - тут он повернулся к сестре. - Кура, он, должно быть, просадил всю твою выручку!
И брат одарил меня презрительно-вызывающим взглядом, каких я с лихвой навидался за свою жизнь. "Попробуй же, огрызнись!" - читалось в нём. И как всегда, я не доставил ему этого удовольствия. Удовольствия, с каким он однажды избил меня, когда мы были маленькими.
- Это подарок, - немалым усилием воли я заставил себя разжать стиснутые кулаки.
- Подарок?! - он издевательски захохотал. - Кому придёт в голову сделать тебе подарок? Хотя я готов биться об заклад, что взять его силой тебе тоже не хватило б духу!
Кура тоже подвинулась поближе. Заметив заинтересованный взгляд сестры, я снял медальон с шеи и протянул ей.
- Нет, - удивленно покачала она головой, - это сделала не Тупа. (Она назвала имя одной из знаменитых мастериц нашего народа). Это гораздо старше и… Воистину, я ещё не видела более тонкой работы. Откуда такая, брат?
- От Равинги, кукольницы из Вапалы. Она иногда приезжает к нам на рынок.
Сестра не торопилась выпускать медальон из рук, словно лаская золотую маску в ладони.
- А как она попала к ней?
Я пожал плечами.
- Этого я не знаю и…
Я не успел договорить - Каликку взмахнул рукой, пытаясь выхватить медальон. К счастью, Кура оказалась проворнее и отдёрнула свою ладонь.
- Это украшение воина, а не того, кто привык гнуть спину, - сердито воскликнул брат. - Оно моё по праву!
- Нет.
Впервые я отказался покорно сносить унижение. Эта вещица всю ночь покоилась у меня на груди, и с каждым шагом я всё сильнее чувствовал, что она становится частью меня. Я не знал, что она означает, не знал, откуда во мне появилось это чувство, но оно жило во мне.
- Нет? - брат оскалился, как песчаный кот в предвкушении лёгкой добычи. - Кто же такая эта кукольница, за подарю! которой ты так цепляешься? Твоя подружка?
- Прекрати! - Кура редко повышала голос. Иногда она так глубоко погружалась в свои мысли, что вообще могла нас не замечать.
Она разжала пальцы, и цепочка с медальоном скользнула в мою ладонь.
- Если Хинккель говорит, что это подарок, значит, так оно и есть. А подарки не дарят по принуждению и не принимают без причины. Хинккель, если ты разрешишь, я хотела бы взглянуть на него попозже и, может быть, сделать с него рисунок.
- Когда прикажете, - кивнул я. Среди нас нет рабов - мы не варвары из Аженгира. Наши слуги вольны менять хозяев, как им вздумается, - но, как у членов касты, у них есть своё, вполне заслуженное положение и своё достоинство. А мне приходилось быть слугой в доме моего отца потому, что я оказался неудачным сыном, сыном, недостойным даже отцовского внимания. С детских лет стало ясно, что я ничего не смыслю в тех вещах, которые должен знать и уметь настоящий воин.
В физической силе я никогда не мог сравниться с братом, к тому же мне просто не нравилось всё то, что составляло смысл его жизни. Хотя в глубине моей души всегда скрывалась затаённая боль - осознание того, что отец отрёкся от меня, - я находил утешение в другом. Я ухаживал за нашим скотом, следил за полями водорослей, охотно ездил на рынок. И всё же в глазах моего отца я не заслуживал того, чтобы носить его имя. Правда, я действительно был мечтателем. Я хотел творить красоту так, как Кура, - но единственная вырубленная мною из камня неуклюжая фигура кота-хранителя оказалась далеко не шедевром, хотя я упрямо водрузил её у своих дверей, как отец с братом - "боевые" штандарты у своих.
Итак, третьего не дано, я был слугой и достойно нёс эту ношу, стараясь быть хорошим слугой. Именно поэтому я ответил моей сестре, как отвечает слуга.
- Тебя ждут, - сестра слегка отстранилась, словно подчёркивая: она заняла мою сторону только потому, что этого требовала справедливость, и мы должны вернуться к тем отношениям, которые существовали раньше. - Сипура достигла зрелости. Настало время для праздника избрания. Барабаны уже разносят весть о празднике другим кланам, а сделать нужно ещё очень много.
Каликку захихикал.
- А ты ей не завидуешь, Кура? Праздник, столько ухажёров?.. - брату, наверное, казалось, что его голос хлещет, как плётка.
Сестра рассмеялась в ответ, но её смех прозвучал гораздо искреннее.
- Нет, не завидую.
Бросив поводья на шею вышколенного животного, она подняла руки, повернув их ладонями вверх.
- Вот что даёт моей жизни значение. То, что могут эти руки. И во мне нет зависти к Сипуре.
Итак, я вернулся домой в разгар хлопот. Не все наши женщины созданы для брака. Иные никогда не достигают зрелости. Не знаю, многие ли из них сожалеют об этом. Одно я знал точно - Сипура не упустит своего, если уж ей выпал такой случай. Случай оказаться в центре праздника, в центре всеобщего внимания на целую неделю, а то и больше, до тех пор, пока она не назовёт своего избранника.
В тот день я так и не выспался. Пришлось побегать - проверить, достаточно ли припасов, отправить одного слугу за тем, приказать другому это. Медальон с котом я больше не надевал, чтобы избежать ненужных пересудов. Я снял его и спрятал в небольшой ларец, в котором держал несколько по-настоящему дорогих мне вещей.