- Да, потому что вы скажете мне, где я могу взять ваших друзей немедленно и без всякого шума.
- Сожалею, но не знаю, где они.
Тевернер забыл даже о боли в груди. Прийти в дом Лиссы в этих обстоятельствах было безумием, флиртом со смертью и, кроме того, непростительным эгоизмом. Он точно знал, где беглецы предполагали встретиться, а дни, когда мужественный человек мог утаить информацию от инквизиторов, давно миновали.
- Вы не знаете, где они? - спокойно сказал Фаррел, доставая сигару из нагрудного кармана. - Тогда вам не о чем жалеть - в этом смысле, по крайней мере.
Он закурил и непринужденно выпускал завитки дыма. Его хмурый, расхристанный вид и расстегнутый парадный мундир напомнили Тевернеру персонаж из классической оперы, и его мозг - совсем некстати - начал придумывать название к опере.
В дверь постучали. Когда она открылась, Тевернер увидел толпившихся в холле военных. Вошел сержант с черным ящичком в руке и быстро прикрыл дверь.
- Хорошо, сержант. - Фаррел погасил сигару. - Команда военной полиции не прибыла еще?
- Нет, сэр. Они в пути.
- Отлично. Это не займет много времени. Вы умеете обращаться с иглой?
- Нет, сэр.
Сержант явно чувствовал себя неловко.
- Ничего сложного. Воткнете ему в шею и нажмете поршень. А пока - дайте-ка мне это. - Он указал на пистолет сержанта и нетерпеливо пошевелил пальцами, пока пистолет не лег ему в руку. - Теперь - начинайте.
Сержант открыл ящичек и достал гиподермический шприц, извиняющимися глазами глядя на Тевернера. Сердце Тевернера забилось. Он не был уверен, что именно было в шприце, но не сомневался, что через несколько секунд после проникновения этого препарата в кровь он выболтает Фаррелу все, что тот хочет знать. Он безуспешно пытался снять наручники, в то время как его нервы выкрикивали невыносимое отчаяние: "Отец, мать, простите меня, простите меня…" Этот безмолвный крик замолк, когда Тевернер нашел единственный выход в зияющую, милосердную беззвездную ночь.
Он низко опустил голову и позволил сержанту вогнать иглу. Боли не было, лишь ощущение дергающего жара. Он подождал, пока вынут иглу и руки сержанта расслабятся, а затем стремительно вскочил со стула головой вперед.
Фаррел, все еще сидевший на краю стола, был так удивлен, что не успел отклониться. Тевернер опрокинул его на спину и впился зубами в его горло.
Он слышал прерывистое дыхание Фаррела, чувствовал дуло пистолета на своем боку. Пистолет щелкнул раз, второй. Тяжелые пули прошли через грудную клетку, и смерть расцвела перед глазами Тевернера, как черная роза, раскрывающая лепестки ночи.
И он упал в нее, благодарно отдавая жизнь, которая никогда по-настоящему не принадлежала ему.
Глава 11
Мелисса Гренобль не знала, долго ли она простояла у высокого окна, прижавшись лбом к холодному стеклу.
Заря нарисовала призрачные серые арки на небе, когда Лисса увидела, как выносят металлический контейнер с телом Мака Тевернера. И когда военный грузовик поехал с легкомысленной скачущей скоростью, у Лиссы потекли слезы. Она перебрала в памяти каждую минуту, проведенную с ним, горечь утраты длилась вечность - однако мир снаружи не изменился: все еще была заря, сверкающий серебряный туман лежал над миром и искажал перспективу так, что здания Центра стали обрубленными силуэтами.
Стекло как бы вытянуло весь жар из ее тела, но она не могла уйти. Одно слово звучало в ледяном холоде ее мозга: почему? Почему? Почему? Что было сутью всей жизни Мака? Почему смерть так рано коснулась его, потребовала его к себе до финального факта суетности?
Под печалью лежало тупое чувство оцепенения. Когда она впервые встретила Мака, на нее произвели впечатление его физическая сила и самостоятельность мышления. Но его самоуверенность, его преувеличенная сдержанность во всем, что касалось проявления эмоций, отталкивали ее, как и всех, кто встречался с ним.
Но она увидела и совсем другого Мака Тевернера, который смотрел на все аспекты жизни с безграничным сочувствием. Она старалась выявить этого скрытого Мака и нашла новый уровень выполнения этой высшей формы созидательного искусства. Их последняя ночь была доказательством, в котором она нуждалась…
И теперь она спрашивала себя, можно ли поверить, что ориентировавшийся на смерть Мак сыграл свою высшую игру, что он пришел из леса, как волк-убийца и был застрелен в зверином акте убийства. Джервез показывал ей свое изорванное горло, но она вспоминала спокойные мученические глаза Мака и трясла головой, инстинктивно отступая.
Был и еще один фактор, на интеллектуальном уровне: она знала фантастическую компетентность Мака. Если бы он пришел ночью как убийца, он выполнил бы свое намерение быстро, тихо и профессионально. Но какова же альтернатива? Из глубины ее тела пришел шепчущий ответ - дрожащий, грустный, убедительный. Может, Мак услышал о ее помолвке, и это известие пустило по ветру весь его инстинкт самосохранения. Не потерял ли Мак свою жизнь из-за любви к ней? Если это так, она не станет женой Джервеза, да и ничьей вообще…
- Лисса, - раздался за ее спиной слабый голосок. - Лисса!
Она повернулась и увидела поднятые к ней серые глаза Бетии, наполненные слезами, и вспомнила, что ребенок и Мак испытывали друг к другу удивительную привязанность.
- Что с тобой, Бетия?
Лисса встала на колени, чтобы ее лицо было вровень с торжественным, неправдоподобно идеальным лицом Бетии. Неожиданно они обнялись.
- Не кричи, Лисса. Я чувствую, что ты молча кричишь. Я чувствую боль.
- Я не могу удержаться. Не могу. Ты не понимаешь. - Лисса почувствовала, что ее самоконтроль ускользает с возрастанием эмоционального давления. Бетия, странная маленькая Бетия была единственной в мире, кому она могла доверить свои мысли. - Я думаю, что Мак приходил увидеть меня. Я думаю, что я виновата в… Ох, Бетия, я не могу больше оставаться здесь.
- Но… куда же ты пойдешь?
- Не знаю. Может быть, на Землю. Я должна уехать.
- Значит, ты не выйдешь за полковника Фаррела?
- Нет, я…
Лисса почувствовала, как тонкое тело Бетии напряглось и оттолкнулось от нее.
- Мак был прошлой ночью в моей комнате. Я говорила с ним.
Лицо у Бетии изменилось и стало надменным как у маленькой императрицы.
- В твоей комнате! - горло Лиссы сжал безотчетный страх. - Зачем?
- Он там прятался. У него был нож, он сказал, что ударит им меня, если я пикну.
- Я не…
- Это правда. - Бетия внезапно как бы стала выше ростом. Глаза были невидящие, голос звучал неумолимо, безжалостно. - У него был нож. Он сказал мне, что собирается убить полковника Фаррела.
Часть вторая Эгоны
Глава 1
Боль. Быстро нарастающая, быстро спадающая.
Дислокация. Переход. Пробуждение.
Звезды можно пробовать на вкус. И слышать. Звезды можно также и видеть, но как - это не сразу понятно.
Пространство не черное. Оно бежит, кружится и переливается тысячью красок, видимый спектр которых скрывается лишь на долю минуты. Наиболее рельефным в этом регионе является восхитительная пульсация и перемещение цветов, разброс частиц новых звезд, сталкивающихся с вездесущим водородом межзвездного пространства.
Процесс обретения этого знания пока тоже не ясен.
Щедрое солнце плывет в медленном величии, свободно предоставляя свою помощь. Еще ближе планета горит особым, божественным нейтральным огнем обитаемого мира. И вокруг колышется Мать-масса, обширная, устрашающая, вечная…
"Я думаю, что я все-таки жив". Невероятное понимание не сопровождается шоком - нет ни регулирующих желез, ни потока крови, ни органических насосов, но сознание Тевернера - радужный мост к ближайшему окружению.
Серебряно-голубое облако придвинулось ближе. Разреженный овоид слабо светящегося газа, однако Тевернер, благодаря своему новому восприятию, увидел в нем человеческое лицо. Облако также походило на молодого сильного мужчину в военных доспехах, сгорбленного старца, улыбающегося мальчика, свернувшегося зародыша, слившихся в единое целое.
"Добро пожаловать в жизнь! Не бойся. Я - Лабинус". - Одновременно пришли три мысли.
"Я не понимаю".
Тевернер осознавал, что его мысль преодолела пространство. Он почувствовал тепло и уверенность - живой?
Вблизи плавали другие овоиды. Он настроил свое восприятие, и осведомленность изменилась. Пространство наполнилось сияющими индивидуальными лицами. Бесчисленные миллионы лиц.
"Я помогу тебе, ты быстро приспособишься. Войди в меня". - Лабинус подошел ближе.
Тевернер сообразил, что он тоже блестящий овоид. Затем с его мозгом слился другой мозг. С первого же мгновения контакта он узнал Лабинуса лучше, чем знал кого-либо в жизни - пережил его детство на севере Франции во времена цезаря Августа, солдатскую службу в Седьмом легионе в Галлии, Британии и Африке, выход в отставку в звании центуриона, жизнь на маленькой ферме, воспитание четверых сыновей, смерть летним жарким вечером на открытом воздухе, под дубом…
Тевернер отодвинулся, чувствуя себя неловко.
"Расслабься. Верь. Отдай себя", - сказал Лабинус.
Тевернер снова вошел в контакт и на этот раз не почувствовал неудобства, потому что он и Лабинус были братьями, делившими рождение, жизнь и смерть. Он смутно и благодарно понял, что Лабинус впитал изгибы его, Тевернера, жизненной линии, и это не было неприятно. Они смешались, как распустившиеся цветы и насекомые вокруг них, и окрасили пространство безымянными оттенками энергии, а твердые звезды хрустели, мягкие звезды шептали, и питание шло от солнца, и Мнемозина горела жизнью, и Мать-масса растягивала вокруг свои бесплотные ветви…
Знание, - объективное и молчаливое, затопило Тевернера.