- Хочешь, я пойду с тобой? - спросила она.
- Люшенька, давай решим, полный ли я инвалид или ещё в состоянии передвигаться. Если я могу двигаться без няньки, даже такой симпатичной, как ты, я бы предпочёл поехать сам. Адрес у тебя есть?
- Вот он. Ничего ему по телефону не объясняй. Скажи, что говорит Чернов от Валентины Егоровны…
Я нажал кнопку одиннадцатого этажа и, пока ехал наверх, прочёл на стенках лифта всю недолгую летопись дома-новостройки. "Олег плюс Света"… Дай бог им счастья. Та-ак. "Лёнька дурак. Оля дура". Будем надеяться, что это клевета. Может быть, и их просто не понимают, им просто не верят.
Сто восемьдесят пятая квартира была в правом загончике, в котором царила кромешная тьма. Я пошарил руками по стенке, нащупал какой-то звонок и позвонил. Звонок был мелодичный, и у меня вдруг на душе стало покойно и хорошо, как все эти дни. Дверь открылась резко и сразу, будто кто-то дёрнул её изнутри изо всех сил. Так оно, похоже, и было, потому что за ней стоял огромный детина с рыжей короткой бородой и в майке.
- Простите, - пробормотал я, чувствуя себя рядом с этой бородатой горой маленьким и беззащитным, - это квартира сто восемьдесят пять?
- Она, - с глубокой уверенностью ответил басом человек в майке. - А вы, должно быть, от Валентины Егоровны?
- Он. - Я постарался, чтобы в голосе у меня прозвучала такая же уверенность, как и у врача.
- Ну и прекрасно. Простите, что я в майке. Циклевал, знаете, пол. Пошли ко мне.
Человек-гора ввёл меня в крошечную комнатку, половину которой занимал письменный стол.
- Одну минуточку, - сказал он. - Я, с вашего разрешения, надену рубашку, а то врач в майке - это не врач, а циклёвщик полов, чёрт бы их подрал. Я имею в виду и полы и циклёвщиков. Особенно последних. Вам когда-нибудь приходилось циклевать полы?
Мне стало стыдно, что я до двадцати пяти лет так и не держал в руках циклю или как она там называется.
- Нет, - покачал головой я, - не приходилось. Только в литературе читал. У классиков. - Доктор ухмыльнулся, а я спросил его: - Вот я сказал: читал у классиков. И вы сразу знаете - этот, мол, шутит, а этот болен?
- Ну уж сразу. Сразу не сразу, но кое-что мы всё-таки умеем определять. Ну, расскажите, на что вы жалуетесь.
- Я, к сожалению, ни на что не жалуюсь.
Я произнёс эту фразу и подумал, что не следовало бы шутить здесь. Бог его знает, как он воспримет мою манеру разговаривать.
- Ну хорошо, расскажите, на что вы не жалуетесь.
О господи! Отступать было некуда, и я коротко рассказал врачу о сновидениях. Он слушал меня, не перебивая, время от времени забирал в кулак свою рыжую бородёнку и подёргивал её, словно пробуя, хорошо ли держится.
Затем он расспросил меня о самочувствии, о том, как я засыпаю, об отношениях с родными и сослуживцами, о том, чем я болел, и тому подобное. Когда я ответил на последний вопрос, он начал яростно жевать нижнюю губу. Я подумал, что он её, по всей видимости, сейчас откусит, но всё обошлось благополучно. Губу он оставил в покое, но принялся вдруг чесаться. Он скрёб голову, затылок, щёки, нос, подбородок.
Если кто-нибудь и нуждается здесь в помощи, подумал я, так это наш милый доктор.
- Ну и что? - спросил я, не выдержав.
Доктор не ответил, а принялся чесаться с ещё большим ожесточением.
- Вам не помочь? - как можно более кротко спросил я.
Я просто не мог видеть, как человек пытается голыми руками снять с себя скальп.
- Что? - вскинулся доктор. - А, это у меня такая скверная привычка. Впрочем, знаете, есть теория, по которой почёсывание головы способствует лучшей циркуляции крови и, соответственно, лучшему мыслительному процессу.
Я засмеялся.
- Смешно?
- Простите, доктор, я понял, почему я с детства обожал, когда мне почёсывали голову.
- О господи! - вздохнул доктор. - Что же вам сказать? С одной стороны, вы абсолютно нормальный человек, прекрасно ориентирующийся во внешнем мире и в своей личности…
- Благодарю вас, - важно и с достоинством наклонил я голову.
Но доктор продолжал:
- С другой стороны, в ваших сновидениях есть, похоже, элементы парафренного синдрома. Но только, повторяю, элементы. Я имею в виду сам факт общения с вашими человечками… Довольно странная комбинация, я бы сказал.
- Простите, доктор, за настойчивость. Допустим, я бы ничего не рассказывал вам о Янтарной планете. Создалось бы у вас впечатление, что у меня нарушена психика?
- Безусловно и стопроцентно нет.
- Вы говорите, в моих снах есть элементы, как вы называете, парафренного синдрома. В снах. Допустим. Но во мне, в моей бодрствующей личности, они есть, эти элементы?
- Как вам сказать… Пожалуй, нет. Но опять же всё не так просто. Для этого синдрома характерны чувства самодовольства, блаженства, весёлости, эйфории. Ну-с, отбросим самодовольство. Оно, по-видимому, вообще не характерно для вас. Блаженство, пожалуй, тоже можно вывести за скобки. А вот весёлость, эйфория - это как раз примерно то описание вашего состояния после сновидений, которое вы мне дали. Вообще-то сновидения для парафренного синдрома не характерны. Речь идёт, скорее, о галлюцинациях. С другой стороны, космические мотивы довольно часто встречаются в наше время у больных парафренным синдромом. Как, впрочем, и при онейроидном синдроме…
Начав пользоваться привычной терминологией, доктор значительно повеселел. Что значит хороший костыль для хромого!
- А это ещё что такое?
- Онейроидный - сноподобный. Это как бы кульминация острого фантастического бреда. Яркие чувственные впечатления…
Боже правый, подумал я, это уже ближе.
- …Они как бы зримы, эти впечатления, ярко выраженный эффект присутствия. И тоже часто встречаются космические мотивы.
- Похоже, - пробормотал я.
- Возможно, было бы похоже, если б не одна маленькая зацепочка.
- Какая же?
- И при том и при другом синдромах всегда наблюдаются определённые сдвиги в психике. Недавно у меня лежал больной с этим же диагнозом. Прекрасный, милый человек, который терпеливо объяснял всем, что он ответствен за судьбы Вселенной, поскольку все нити от всех звёзд и планет он держит в руках. Иногда он очень вежливо просил кого-нибудь подержать, допустим, Альдебаран, поскольку звезда очень большая, держать её трудно и у него устала рука. А не держать ниточку нельзя - улетит. Вселенная и так разлетается… Очень начитанный и интеллигентный человек.
- И как, вылечили вы его?
- Более или менее.
- Ну, а что же мне делать?
- Пока ничего. Абсолютно ничего. Если можете, отдохните немного. Спорт.
Я улыбнулся.
- Вы напрасно улыбаетесь. Если бы вы знали, какие громадные у нас резервы саморегуляции, вы бы не улыбались.
- Простите, доктор, я улыбнулся, потому что моя жена тоже уговаривала меня отдохнуть. У нас под Москвой в Заветах Ильича есть родственница…
- Ну и прекрасно.
- Простите, доктор, ещё раз за настырность. Допустим, вы проводите всякие там исследования…
- Вам не нужны никакие исследования.
- Я говорю, допустим. И допустим, вы приходите к твёрдому убеждению, что я психически здоров. А сны будут продолжаться…
- Ну и смотрите их на здоровье, если они вам не мешают. Тем более, вы говорите, что чувствуете себя по утрам выспавшимся, отдохнувшим.
- А вообще-то в психиатрии известны случаи таких серийных снов?
- Строго говоря, это уже не психиатрия. Это скорее психология. Есть ведь, знаете, специалисты по сну. Они бы, конечно, дали вам более исчерпывающий ответ. Но, по-моему, такие случаи известны, хотя и не часты. Но, как правило, это однотемные сновидения, когда снова и снова снится одно и то же. Или сны-компенсации, когда человек переживает в сновидении всё то, чего он не имеет в реальной жизни. Сновидение - не прямое выражение компенсации, а искажённые символы, требующие интерпретации. Подавление побуждений обеспечивает силу для построения сновидений, а память - сырьём, осадком дня. Это точка зрения Фрейда, который называл сновидение "фейерверком, который требует так много времени на подготовку, но сгорает в одно мгновение". Но Фрейд, как известно, слишком увлекался побуждениями пола. Я же в ваших сновидениях эротического мотива не усматриваю. Адлер же считал, что человек видит сны, когда его что-то беспокоит. Не случайно неприятных снов больше. Если не ошибаюсь, их пятьдесят семь процентов, а приятные вещи снятся в два раза реже. Наш Сеченов называл сновидения небывалой комбинацией бывалых впечатлений…
- Но ведь в моём случае…
- Поймите, мозг - это чудовищно сложная машина. Личность человека практически неповторима, как отпечатки пальцев. Классически ясные случаи встречаются чаще в учебниках, чем в жизни. Вполне возможно, что у вас серийный, как вы выражаетесь, сон носит характер переработки, почерпнутой из научно-фантастической информации.
Гм, подумал я, бородач повторяет предположения семиклассника Антошина. Только тот пришёл к ним значительно быстрее.
- А как вы относитесь к возможности, о которой я вам уже говорил, доктор? То, что я каким-то образом принимаю информацию, посылаемую из космоса?
- Именно поэтому-то я с вами разговариваю. Строго говоря, это единственный реальный симптом, заставляющий вообще задумываться. Иначе я бы давно распрощался с вами.
Бессмысленно. Силовое поле здравого смысла непроницаемо. Рыжему врачу легче посчитать здорового человека больным, чем приоткрыть дверь для неведомого. Впрочем, его можно понять. Это действительно легче. Когда человек держит в руках нити от всех звёзд и планет, как продавец воздушных шариков, легче, конечно, прийти к выводу, что его нужно лечить, чем отнестись к нитям серьёзно.