Он напряженно глядел на восток, туда, где долина начинала изгиб, скрываясь вместе с Рекой из вида. Над горными вершинами сиял золотистый нимб зари, и воздух в низине, посеребренный луной, понемногу приобретал жемчужный оттенок. Вид этот был привычен Блэку, поскольку он почти всегда вставал до рассвета. Но сейчас его поразило то, чего он не замечал годами: тишина, царящая в долине. За исключением людей, здесь некому больше послать свой клич небесам. Немая тишина и безмолвие - только ветер завывает в горах. Ни собаки, ни петуха, ни воробьишки, ни мухи, жужжащей в окне. Безъязыкая планета.
Никакого тебе "буйства звуков и красок". Сплошь тишина и скудость форм - только люди, да мелкая рыбешка в водах Реки, да высокие сосны, да длинные стебли травы и бамбук. Вот и все, если не считать невидимых бактерий, разлагающих мертвую плоть. Но и бактерий здесь негусто, потому что долина не знает заразных болезней. Стерильное место - стерильное во всех отношениях.
Невольно помрачнев, Блэк окинул долину одним взглядом черных глаз.
- Хозяин и повелитель обозревает свои владения, - поддразнила его Филлис.
Он усмехнулся в ответ, где-то даже польщенный. В сущности, она была права. Все, что он видел на северном берегу, действительно принадлежало ему: холм, на вершине которого они стояли, два других холма пониже, равнина длиною в милю за ними, так называемый Город, Черный Замок, Базарная площадь, верфи и, наконец, "Речная комета" - почти уже готовое судно, громадная глыба на берегу, его гордость, его уникальный колесный пароход. Ему же принадлежали и многочисленные хижины, усеявшие холмы и равнину, застава за спиной, заграждавшая горный перевал, и рудник Падучей Звезды за перевалом - единственный, насколько Блэку было известно, источник металла на целой планете.
И люди, живущие на отрезке берега длиною в десять миль, до большой Речной излучины, - люди, называющие себя гражданами демократического Телема, фактически тоже были подданными Блэка.
Но все-таки демократического? Да, несомненно, насколько это возможно. Однако Блэк сознавал свою власть над людьми, как знал и о том, что его же собственный народ называет его за глаза королем Ричардом Первым.
Что ж, пускай. Не его вина, если обстоятельства заставляют сосредоточить власть в руках одного человека, даром что теоретически это недемократично. Но на весы положена судьба Телема, и Блэк не мог поступить иначе. Как только воцарится мир и покой, он сложит с себя чрезвычайные полномочия. А может, даже и раньше - как только будет готова "Речная комета".
И почему бы, собственно, ему не считать Телем своим владением? Оно принадлежит ему по праву. Он сражался и убивал, чтобы создать эту республику и не дать ей погибнуть. Он строил планы ее развития, он нашел руду в Год Кометы, и прорыл в горе туннель для добычи метеоритного железа, и построил Черный Замок, и написал хартию Телемской обители, и руководил сооружением "Речной кометы", и организовал республиканскую армию, и создал Розыскное Агентство, и…
- Дик! - откуда-то издалека позвал его голос Филлис. - Зарядку делать будешь?
- Пожалуй, - отозвался Блэк.
Скинув кимоно, он начал энергичные наклоны, касаясь руками земли. Триста наклонов, потом триста приседаний.
Филлис вернулась в хижину и занялась уборкой. Застелила кровать, стоявшую в углу однокомнатного строения. Рама кровати была сделана из бамбука, сетка сплетена из травяных стеблей, а на ней лежал тонкий матрас и одеяла, сотканные все из той же вездесущей травы. Филлис подмела грязный пол веником, связанным из гибких веточек, и закончила уборку гораздо раньше, чем Блэк - зарядку.
- Давай маленько ополоснемся! - предложил он, войдя в дверь, запыхавшийся и взмокший, массируя на ходу бицепсы, чтобы снять напряжение с мышц.
- У меня при одной мысли о ледяной родниковой воде мурашки по коже бегут, - поморщилась Филлис. - Может, отложим до полудня?
- Вздор! У нас не будет времени, сама знаешь. Не хочешь мыться в роднике - пойдем на Реку.
Он надел свои алые штаны, канареечно-желтое кимоно, застегнул сплетенный из стеблей пояс и сунул за него обнаженную саблю. Потом заткнул за пояс длинный обоюдоострый нож, перекинул через плечо небесно-голубую рубаху, взял в левую руку грааль, а в правой сжал свою длинную железную трость, без которой никогда не выходил и которая стала его отличительным знаком.
Бок о бок, размахивая белыми металлическими цилиндрами граалей, они начали спускаться по крутой тропинке к берегу.
ГЛАВА 3
- Дик, а ты испугался? - спросила Филлис.
- Чего? Кошмара?
- Нет, когда проснулся на берегу ровно двадцать лет назад - ты испугался? Вот был ты стариком, умирал - и вдруг мгновение спустя ты снова молод и находишься в каком-то странном, неземном месте. Тебе показалось, что все это сон? Или ты испугался, решив, что взаправду попал в ад и сейчас на тебя набросятся черти?
- Да, я испугался. И даже очень. Но если бы черти набросились на меня, я дал бы им сдачи. Я был настроен вести себя в аду точно так же, как на Земле. Так что им бы пришлось со мной повозиться.
- Охотно верю, - проговорила Филлис. - Ты бы расквасил нос самому Вельзевулу и завязал ему хвост узлом. Но я, Дик, - я ужасно перепугалась. Видишь ли, несмотря на то что меня воспитывали в кальвинистской вере, я, когда выросла, стала атеисткой. А затем агностиком. Я думала, что адский огонь - всего лишь жупел для устрашения людей, принуждающий их быть добродетельными. А добродетель, рожденная страхом, - вовсе никакая не добродетель. И это ясно любому, у кого в мозгах есть хоть одна извилина. Такое учение способно взрастить лишь ненависть, предрассудки и кровопролитие. И, кстати, воинствующий атеизм марксистов - плод все той же средневековой доктрины.
Мой собственный опыт и изучение религиозных вопросов привели меня к убеждению - я не стану углубляться в детали, как и почему я пришла к такому выводу, - что загробной жизни не существует.
Но, пробудившись после крушения самолета, в котором я безусловно должна была погибнуть, я обнаружила, что детские страхи въелись в меня до мозга костей и мне так и не удалось их изгнать. В первый час моей жизни на берегу я думала, что умру от разрыва сердца - так бешено оно колотилось. И я на полном серьезе ожидала, что демоны сейчас уволокут меня в какую-нибудь вечную камеру пыток.
Я глубоко раскаивалась в том, что не верила в женевского Яхве, в предопределение и прочую дребедень, что редко ходила в церковь, а когда ходила, то частенько смеялась над проповедниками или возмущалась лицемерием столпов церкви, и я раскаялась в своих изменах мужу и пожалела о тех словах, что сказала однажды отцу, когда мне было восемь лет.
Потом я наткнулась на человека, пребывавшего в аналогичном состоянии. Только он горевал о том, что забыл обычаи предков, и вкушал запрещенную пищу, и пренебрегал определенными церемониями. Неважно, какого вероисповедания он был. История его точь-в-точь походила на мою, хотя религии у нас были разные.
В общем, поговорив с ним и другими людьми, тоже охваченными паникой, я начала понимать, что сказки, которыми нас пугали в детстве, не могу быть правдой. Иначе мы не оказались бы тут все вместе.
А потом, когда я встретила других - охваченных негодованием и яростью, потрясающих кулаками, услышала их гневные вопли и скрежет зубовный, увидела, как они рвут на себе волосы оттого, что их смешали вместе с остальным человечеством - их, чистых и праведных! - я просто покатилась со смеху. Грех было не оценить такую шутку.
И с тех пор я приняла здешнюю жизнь и согласилась жить день за днем, наблюдая за тем, как текут воды времени.
- Но я, как тебе известно, Фил, не смирился и не собираюсь сидеть на берегу, глядя на воду. Я уверен, что эта планета искусственного происхождения, а значит, существа, ее сотворившие, как бы ни были они умны и сильны, где-нибудь да ошиблись. Хороший сыщик сумеет отыскать ключи, которые они непременно где-то обронили, и выследить их. В основе всей нашей здешней жизни заложена какая-то логика. И если мы ее вычислим, нам станет ясно, зачем нас тут поселили. В один прекрасный день мы поймем смысл существования долины, и граалей, и воскрешения. В один прекрасный день…
- Возможно. Но разве нам удалось понять смысл нашего существования на Земле? Нет. Почему же ты так уверен, что разгадаешь загадку здешнего бытия? Мы знаем только одно: что нас бесплатно перевезли с одной планеты на другую. А может, и не бесплатно. Откуда мы знаем - может статься, мы расплачиваемся за проезд каждую секунду? Возможно, платой являются наши страдания и вопросы без ответов? Возможно, некие непостижимые для нас существа питаются нашими муками, или радостями, или теми и другими вместе?
- Все возможно, - согласился Блэк.
И продекламировал:
Пусть мы, как птицы в клетке, взаперти сидим,
Плененные чужой и деспотичной волей,
Мы все ж "когда?" и "как?" и "для чего?" твердим -
"Зачем" и "почему?" А главное - "доколе"?
- Фицджеральд?.. Хайям? - попробовала угадать Филлис.
- Мое четверостишие, написанное за восемь лет до "Рубайята".
- Я читала твою биографию, но до поэзии так и не добралась. Слишком была занята другими делами.
- Когда будет время, - сказал Блэк, - я тебе почитаю. Великим поэтом я не был, но в каком-то смысле предшествовал Фицджеральду - интересно, где он теперь? - и некоторые считали, что моя поэзия не хуже. Однако никакого признанияи у публики мои стихи не получили. - В голосе его звучала еле уловимая горечь.