- Только не рассказывай нам так смешно, - продолжал Заячья Губа. - Рассказывай понятно, Грэнсэр, как умеют рассказывать Санта-Розана. Другие Санта-Розана не говорят так, как ты.
Глава вторая
Старик был доволен этим предложением. Он прочистил горло и начал:
- Двадцать или тридцать лет назад мой рассказ был в большом почете. Но теперь никто не интересуется…
- Опять начинается! - горячо воскликнул Заячья Губа. - Пропускай ерунду и говори понятно. Что такое интересуется? Ты говоришь, как ребенок, который не знает, что говорит.
- Оставь его в покое, - сказал Эдвин, - или он опять взбеленится и не захочет рассказывать. Можно пропускать ерунду и слушать только то, что нам понятно.
- Продолжай, Грэнсэр, - поощрил Хоу-Хоу.
Старик снова начал ворчать о неуважении к старшим и возврате от высшей культуры к былой жестокости дикарей. Рассказ начался.
- В те дни было много народу на свете; в одном Сан-Франциско - четыре миллиона.
- Что такое миллион? - перебил Эдвин.
Грэнсэр посмотрел на него с сожалением:
- Я знаю, вы можете считать только до десяти, но я объясню вам. Протяните ваши руки. На обеих руках у тебя десять пальцев. Хорошо. Я беру эту горсточку песку - держи ее, Хоу-Хоу. - Он насыпал песок мальчику на ладонь и продолжал: - Теперь эти крупинки песка лежат против пальцев Эдвина. Я прибавлю другую горсть. Это еще десять пальцев. Я прибавлю еще, еще и еще, пока не станет столько горстей, сколько у Эдвина пальцев. Это составляет одну сотню. Запомните это слово - одна сотня. Теперь я кладу этот голыш на руку Заячьей Губы. Он лежит перед десятью горстями песка, или десятью десятками пальцев, или перед сотней пальцев. Я кладу десять голышей; это составляет тысячу пальцев. Я беру раковину, она лежит перед десятью голышами, или сотней горстей песку, или тысячью пальцев… - И так, с большим трудом и не уставая повторять одно и то же, он старался дать им примитивное представление о числах. По мере того как числа росли, он собирал разные предметы и клал их на руки. Для символизирования очень больших чисел он взял кусочек дерева; и, наконец, для миллиона были взяты зубы скелетов, а для миллиарда - скорлупа крабов. Но здесь он остановился, так как мальчики стали выказывать утомление.
- Итак, в Сан-Франциско - четыре миллиона людей - четыре зуба.
Глаза мальчиков перебегали с предмета на предмет и с ладони на ладонь, с камешков на песок и на пальцы Эдвина, силясь представить себе непостижимые числа.
- Это было целое сборище людей, Грэнсэр? - рискнул наконец Эдвин.
- Как песок здесь, на берегу, как вот этот песок, каждая крупинка песка - мужчина, женщина или ребенок. Да, мальчики, все эти люди жили как раз здесь, в Сан-Франциско. Иногда весь этот народ приходил сюда, на берег, - больше людей, чем здесь крупинок песка. Больше, больше, больше! А Сан-Франциско был прекрасный город. И возле залива - где мы жили в прошлом году - было еще больше людей. С самого Ричмонда - равнины и холмы, вся дорога вокруг Сан-Леандро - один большой город с семью миллионами населения. Вы понимаете, семь зубов - вот это семь миллионов.
Снова глаза мальчиков скользнули от пальцев Эдвина к зубам на бревне.
- Весь мир был населен людьми. Перепись две тысячи десятого года показала восемь биллионов человек - восемь раковинок, да, восемь биллионов. Человек знал тогда больше о добывании пищи. Это было не так, как сейчас. И пиши было больше и больше народу. В тысяча восьмисотом году в одной Европе жило сто семьдесят миллионов. Сто лет спустя - горсть песку, Хоу-Хоу, - сто лет спустя, в тысяча девятисотом, было уже пятьсот миллионов - пять горстей песка и этот один зуб, Хоу-Хоу. Это доказывает, как легко было добывать себе пищу и как люди быстро размножались. А в двухтысячном году в Европе было тысяча пятьсот миллионов людей. И так же было во всем остальном мире. Восемь скорлуп - восемь миллионов человек жили на земле, когда пришла Алая смерть.
Я был молодым человеком, когда началась чума, - мне было двадцать семь лет; и я жил на другой стороне Сан-Францисского залива, в Берклее. Ты помнишь, Эдвин, большие каменные дома при спуске с холмов из Контра-Коста. Вот я жил в таких каменных домах, в больших каменных домах. Я был профессором английской литературы.
Многое из всего этого было мальчикам недоступно, но они старались хоть смутно понять этот рассказ о прошлом.
- Для чего были эти дома? - спросил Заячья Губа.
- Ты помнишь, как твой отец учил тебя плавать? - Мальчик кивнул головой. - Хорошо, в Калифорнийском университете - так назывались наши дома - мы учили юношей и девушек думать - точь-в-точь, как я показывал вам песком, голышами и раковинами, сколько человек жило в те дни. Молодые люди, которых мы учили, назывались студентами. У нас были большие комнаты, где мы занимались. Я говорил им - сорока или пятидесяти студентам сразу, - вот как я объясняю вам сейчас. Рассказывал им о книгах, написанных другими людьми еще до того, как они появились на свет, или при их жизни.
- Это все, что вы делали, - только говорили, говорили и говорили? - спросил Хоу-Хоу. - А кто охотился для вас, доил коз и ловил рыбу?
- Разумный вопрос, Хоу-Хоу, разумный вопрос. Как я уже вам сказал, в те дни добывать пишу было очень легко. Мы были очень умны. Несколько человек добывало пищу для многих людей. А остальные занимались другими делами. Как вы сказали, - я говорил. Я говорил все время, и за это я получал пищу - много чудесной пищи, какую я не пробовал шестьдесят лет, и уже никогда мне не придется попробовать. Иногда я думаю, что самое удивительное произведение нашей цивилизации была пища - ее невероятное изобилие, бесконечное разнообразие и удивительная тонкость. О, мои внуки, вот это была жизнь в те дни, когда мы имели такие замечательные вещи для еды.
Это было уже недоступно мальчикам, и все, что он ни говорил, принималось ими за старческий бред.
- Те, кто нам доставляли пищу, назывались "свободными людьми". Но эта была шутка. Нам, правящему классу, принадлежала вся земля, все машины, фабрики - все. А они были наши рабы. Мы забирали все добытое ими, оставляя им только немного, для того чтобы они могли работать и доставлять нам еще больше продуктов.
- Я пошел бы в лес и там добывал для себя пищу, - заявил Заячья Губа, - и если бы кто-нибудь захотел отнять ее у меня, я бы убил его.
Старик засмеялся:
- Разве я не говорил, что нам, господствующему классу, принадлежали все земли, леса и все, все? Того, кто не захотел бы доставлять нам пищу, мы наказали бы или обрекли на смерть. И очень немного находилось таких смельчаков. Остальные предпочитали работать на нас и доставлять нам тысячи - одна раковина, Хоу-Хоу, - тысячи удовольствий и наслаждений. В те дни я был профессором Смитом - профессор Джемс Говард Смит. Я был очень популярен тогда, то есть молодые люди любили слушать меня, когда я рассказывал им о книгах, написанных другими людьми.
Я был очень счастлив и мог есть разные замечательные вещи. А мои руки были мягки и нежны, потому что я никогда ими не работал. Я одевался в тончайшую одежду и всегда был чист. - Он с отвращением посмотрел на свою грязную козью шкуру. - Мы никогда не носили такой одежды. Даже наши слуги были одеты лучше. И мы были гораздо чище. Мы мыли лицо и руки очень часто, каждый день. Вы, мальчики, моетесь, только когда упадете в воду или плаваете.
- И ты также, Грэнсэр, - возразил Хоу-Хоу.
- Я знаю, я знаю. Я - несчастный, грязный старик. Но времена изменились. Никто не моется теперь, и это уже не считается постыдным. Уж много лет, как я не видал куска мыла. Вы не знаете, что такое мыло, но я не буду вам объяснять; ведь я рассказываю вам об Алой смерти. Вы знаете, что такое болезнь. Многие болезни приносятся микробами. Запомните это слово - микроб. Они похожи на древесных клещей, каких вы находите на собаках весной, когда они прибегают из лесу; но микробы гораздо меньше; они такие маленькие, что их нельзя видеть.
Хоу-Хоу рассмеялся:
- Ты странный человек, Грэнсэр, - говорить о таких вещах, каких не можешь видеть. Если ты не можешь их видеть, то откуда ты знаешь, что они существуют? Вот это я хотел бы знать. Как ты можешь знать о том, чего ты не можешь видеть?
- Хороший вопрос, Хоу-Хоу, очень хороший вопрос. Но мы их видели - некоторых из них. У нас было то, что мы называли микроскопом и ультрамикроскопом; приложив к ним глаз, мы видели все, но гораздо больше по размерам, чем оно было на самом деле; многих вещей мы не могли рассмотреть без микроскопа. Наши лучшие ультрамикроскопы могли увеличивать микробов в сорок тысяч раз. Раковина - тысяча пальцев Эдвина; возьмите сорок таких раковин, и во столько раз увеличивался микроб, когда мы смотрели на него через микроскоп. Кроме того, пользовались мы еще так называемыми кинофильмами, и благодаря им эти микробы увеличивались еще в тысячи раз. И таким образом мы видели вещи, каких не могли увидеть простым глазом. Возьмите крупинку песка; разломайте ее на десять частей; одну из них на десять, и одну из этих снова на десять и снова и снова, и делайте так целый день, и, может быть, при заходе солнца вы получите кусочек величиной с микроба.
Мальчики выразили явное недоверие. Хоу-Хоу и Заячья Губа фыркали и насмехались, пока Эдвин не остановил их.