Глаза за стеклами, за толстенными стеклами, уменьшенные, далекие… Не выносившие яркого света. Да, все время было темно, наверное, поэтому… точно, поэтому не могу вспомнить его лица. Только книжная фотография с росчерком наискосок: проф. Ричард Странтон. Только она… и еще бледно-желтая маска, запрокинутая навстречу беспощадному люминесцентному свету ванной, маска с голыми глазами, слишком большими, слишком раскрытыми… Нет!!! Все-таки книга - поднять, поправить покосившуюся обложку, зажмуриться, а потом посмотреть, долго-долго смотреть на титульную страницу… Проф. Ричард Странтон. Прищуренные, серьезно-ироничные глаза - без очков. Всего лишь книга.
Книга. Петрарка. "Этот человек был способен на великую любовь…"
А я - беспечно и равнодушно, думая о чем-то своем, - уже не помню, не собираюсь помнить, о чем или о ком! - "Спасибо"…
Гулкие голоса в раковине звучали, не переставая, но внезапно они вновь прорвались в мое сознание, агрессивные и назойливые.
Женщина:
- Грегори, вы последний, кто видел его живым. Когда это было? Не смотрите такими глазами, вот лежит ваша одежда. Впрочем, можете молчать до прихода полиции, а еще лучше - вашего адвоката.
Этот Грегори - почему-то знакомый голос, но не помню, не помню…
- Вы… вы… Так вот оно что. Браво, браво, это гораздо безопаснее, чем расстреливать машину на шоссе. А вы не думаете, что и я мог бы кой-чего рассказать полиции? Хотя конечно, черт, у меня нет никаких доказательств, вы все правильно рассчитали…
Крис:
- Господа, если вы позволите… У меня жена на восьмом месяце, я не могу надолго оставлять ее одну. Если я вдруг понадоблюсь… то есть, я имел в виду, если следователь захочет со мной пообщаться - я живу в сто первой квартире, это через дверь.
Хриплый:
- А ну стоять! Вот вы и попались, типчик. Вы там не живете, никогда вас там не жило. И номер там триста сорок, кстати, - во кретин, хоть бы номер посмотрел… Крис:
- Послушайте, я вас вообще впервые вижу. Либо вы берете свои слова обратно, либо…
Сиплый хохот, приглушенная возня, удар, звон стекла.
Женщина:
- Прекратите! До прибытия полиции никто никуда не уходит, это решено. Но выяснять отношения сейчас я не позволю, все слышали? Грегори, вас касается в первую очередь.
Хриплый:
- Что-то вы раскомандовались, дамочка. Сами-то вы откуда взялись? Я на нашей лестничной площадке всех знаю как облупленных…
Наверное, мальчик в бейсболке - неожиданным басом:
- Эй, ты, полегче, дядя!
Женщина - испуганно, совсем без железа:
- Эдвард!
Я с новой силой сжала уши и виски, в которых громко запела, запульсировала кровь, да, вот так, хорошо, почти птичья запредельная песня - поверх этих диких кощунственных голосов. Эти люди с лестничной площадки, они толпятся в коридоре, у самой распахнутой двери ванной комнаты, где, наверное, еще горит свет, где свешивается за борт ванны пергаментная рука, из которой уже давно не каплет кровь… "Я прошу вас, останьтесь, мисс Инга…" А они разыгрывают там циничный спектакль, самозабвенно предъявляют друг другу нелепые обвинения, грызутся, словно запертые в банку пауки И это я, я сама собрала всех их здесь, я с безумно-кричащими глазами ломилась во все двери на лестничной площадке, - зачем?! Я должна была всего лишь вовремя остаться… остаться, когда меня об этом просили, когда заклинали: Инга, Инга…
Круглый столик, на нем лампа, клетчатый плед и книги. Еще была моя недопитая чашка чая - но ее он убрал, он не мог оставить беспорядка… И, кажется, было еще что-то, зафиксированное только подсознанием, как темное пятно на слепой поверхности края глаза. Как-то связанное с моими руками, этими нервными неуправляемыми руками…
Да! Черный квадратный прибор с лампочками, рубильником, шкалой и стрелкой.
Этого прибора не было. Я наклонилась над самым столиком, чуть наклонила купол ночника, чтобы свет упал непосредственно на полированную поверхность - точно, на тонком, незаметном слое пыли просматривался гладкий прямоугольник. Здесь лежала та коробка, на которой мои пальцы чем-то щелкнули, и это было очень важно, потому что…
Судорожная мертвая хватка сухих пальцев. "Здесь, со мной…"
- Вы здесь?
В этом мягком бездонном кресле все-таки были пружины - иначе они бы не взвизгнули, как аварийные тормоза, когда я резко, лихорадочно взвилась в повороте на сто восемьдесят градусов, не успев даже встать. Сердце бешено колотилось в такт растущему глухому негодованию. Удерживая прерывистое дыхание за плотно сцепленными зубами, я медленно подняла взгляд от голых, покрытых редкими волосами мужских щиколоток до мощной шеи, выглядывавшей из тесного махрового ворота банного халата.
- Вы здесь, - повторил парень, - вы..
- Кто вы такой? - с тихой ненавистью спросила я, хотя, в принципе, сразу идентифицировала голос. Один из тех - этого было вполне достаточно.
На голой шее отчетливо прыгнул кадык.
- Вы меня не узнали, я вижу, меня зовут Грег… Тьфу ты черт, по идее, теперь моя очередь вас спасать, так глупо все получается… Почему-то мы с вами пересекаемся, как только я оказываюсь в самой что ни на есть трубе. Я сяду, можно?
Он сделал шаг от дверного косяка в глубь комнаты и, подобрав подстреленные полы халата, рухнул на маленький табурет. Я медленно повернулась в уже не скрипящем кресле. Парень, точь-в-точь, как я, взял с вершины стопки книгу и начал листать ее совершенно машинально, одними руками. И вдруг вскинул на меня несчастные, умоляющие, затравленные глаза.
И я узнала его.
Не помню, из-за какой двери он вышел, когда я колошматила во все подряд, зовя на помощь - тогда я не видела абсолютно ничего. Но этот взгляд мгновенно, сам собою всплыл в памяти. Конечно, автобус, разъяренная толпа, парень, вывалянный в грязи, - как я тогда нашлась, как изящно обвела их всех вокруг пальца, просто так, из человеколюбия, какая ж я была смелая, остроумная, безукоризненно владеющая собой… Стоп, это было всего лишь несколько часов назад.
Я прикусила изнутри губу. Снова начала нарастать темная, необъяснимая злоба. Я опять оглядела этого Грега с ног до головы - розовая в редкой поросли кожа, со всех сторон выглядывающая из-под куцего халата, огромные, голые по локоть руки и такая же узловатая шея, воспаленные царапины на щеках и лбу, лохматые русые волосы и эти глазищи загнанной зверушки. Чистенький. Успел помыться и, может быть, даже… женщина в коридоре что-то говорила о его вещах в ванной… той самой ванной…
- Поимаете, теперь все еще хуже, - сбивчиво заговорил он. - Похоже, что я действительно последний, кто видел профессора Странтона живым. Я-то знаю, что это самоубийство, по-любому самоубийство, у него были причины, вы только не подумайте, что я все знал заранее, я тогда вообще не очень-то о нем думал… Но Ольга хочет пришить его смерть мне, мне, понимаете?! Она… долго рассказывать, она решила от меня избавиться и теперь сделает это по закону. А я идиот, последний идиот, я же имел возможность, а вместо этого еще и сам выложил ей все про машину…
- Какую машину?
Просто надо было как-то остановить этот поток, который уже начал сливаться в ушах в одну длинную пронзительную ноту. Грег выглядел таким же законченным психом, как и тогда, на улице, когда высматривал в зеркальных витринах злодеев с пистолетами. Но он сказал: "профессор Странтон", он знал его, - а мне теперь было жизненно важно все, что хоть как-то касалось, имело отношение…
- Машина? - переспросил Грег. Оборванный на полуслове, он выглядел на редкость обескураженно и нелепо. Внезапно он подался вперед, табуретка натужно заскрипела под тяжелым телом, книги на столике угрожающе накренились, а Грег во все вытаращенные глаза разглядывал меня с ног до головы. Как будто только что увидел. Как будто я была совсем раздета. Как будто…
- Это вы, ведь правда, - неслышно полувопросительно прошептал он. - Я должен был сразу догадаться, некому кроме вас… Вы красивая. Я его даже где-то понимаю.
Зато я - я отказывалась кого-то понимать! В лицо ударила жаркая красная волна, и я крикнула - спазмы сдавили звук на подступах к горлу, и получилось тихо, почти неслышно, но от вибрации воздуха все равно тревожно зазвенели подвески люстры:
- Что значит "я"?!
Он вздрогнул, как будто я его ударила. Если бы он еще и промолчал… Но он не промолчал.
- Да, вы ведь пешком поднимались по лестнице. Значит, не выше, чем на третий этаж… Я должен был догадаться, еще когда он рассказывал мне. А вы что - не знаете? Так и не знаете, что это ради вас - машина…
И Грег принялся рассказывать, неожиданно он стал каким-то деловым и даже педантичным, как будто уже не в первый раз выкладывал эту историю. Пункты А и Б, словно задачки в школе - глупо, глупо… И все - правда, в этом не возникало ни тени сомнений. Так значит, Марта никогда не жила на одной лестничной площадке с профессором Странтоном. И Крис - никогда… Только сила моего желания, моего слепого, нелепого желания… Которое сбылось. И то, о чем мечтал, близоруко щурясь над микроскопическими деталями, старый профессор, тоже сбылось. Как все просто; ему просто больше не о чем было мечтать… Машина - ради меня. Тонкие ручейки розовой воды из-под прикрытой двери ванной - тоже ради меня. И здоровый детина в коротком махровом халате - этакий душеприказчик, читающий мне текст завещания. "Вот чай, мисс Инга. Вот машина профессора Странтона. А вот тело профессора Странтона, это тоже вам, мисс Инга…"
- Заткнитесь.
Не получилось ничего громче шепота, гулкого и звенящего. Но Грег все-таки замолчал, мгновенно выскочив из педантичного образа, и только прошептал словно на остаточном дыхании, еще тише меня:
- Я не буду, если вы не хотите. Просто…