У дома Кэти столпились люди, несмотря на холод, а двое полицейских стояли спиной к толпе. К обочине приткнулась "скорая помощь", дверцы ее были открыты.
У Кэти сжалось сердце от страха, и она побежала. Лифт не работал, конечно. Она бегом поднялась на четвертый этаж, остановилась, переводя дыхание, сорвала с ног туфли и пробежала еще два этажа вверх.
"Это не у нашей двери", - думала она, сворачивая за угол и влетая в знакомый холл. Тут кто-то сказал: "Это его дочь, ей можно". А мисс Браун, жившая под ними, которая вечно жаловалась, что Кэти слишком громко включает пластинки, сказала: "Иди к матери, милочка". О чем это она?
Лицо матери казалось застывшим среди неспокойной массы незнакомых людей и соседей.
- Кэти, - прошептала она, - где ты была? Мы тебя везде искали… - Голос ее вдруг стал резким. - Он не имел никакого права это делать. Ты же еще не кончила школу… Не надо было ему это делать… У нас было положение и похуже, чем сокращенный рабочий день. Конечно, мы тогда были молодыми, а это большая разница… Он чувствовал себя старым… А как же, по его мнению, чувствовала себя я?
- Только ты этого не делай! - закричала Кэти.
- Я-то уж нет, - сказала мать. - Мужчин вообще умирает больше.
Они вместе прибрали квартиру, чувствуя необходимость в какой-то физической работе - так кошка может сидеть и спокойно умываться, хотя только что едва спаслась от гибели…
Вечера, которые проводила группа, были теперь совсем другими. Да и не группой они себя чувствовали, а стайкой. Слишком уж все изменилось, как изменились и они сами.
Сначала не стало хватать кофе, потом сахара. Бензин нормировали, образовался черный рынок нейлоновых чулок, кожаных туфель и автопокрышек. Все это делало группу беспокойной, чтобы вот так просто сидеть в "Тропической ночи".
И чем очевиднее были признаки Кризиса, как стали его называть, тем невежливее считалось говорить о них. Разрыв между поколениями увеличился, потому что молодые, напротив, постоянно говорили о самоубийстве и любили бросить между прочим: "Пойдите и сделайте это" - автобусным кондукторам, учителям, полицейским, с которыми они почему-то не ладили.
Эрни Уилсон стал главарем ганга, образовавшегося из остатков прежней школьной группы и тех, кто или стал подрабатывать, или воровать, торговать дефицитом, заселяя понемногу дома и квартиры людей, которые "сделали это". После смерти жильцов дома оставались пустыми, быстро ветшали, и вселиться в них было нетрудно.
- Поехали ко мне домой, - сказал как-то Эрни. - В мой новый дом. Там шикарно. Есть кресло, покрытое настоящей белой кожей, а не пластиком.
Это была фешенебельная часть Челси, вблизи Парадайз Уок и Флад-стрит.
- О, смотрите, он правду сказал про кресло! - закричала Кэт, когда они оказались у Эрни.
- Думаешь, я когда-нибудь лгал? - проворчал Эрни.
Кэти несколько смутилась. Впервые Эрни интересовало чье-то мнение, да еще мнение девочки.
Девочки сняли туфли, мальчики пиджаки. Пили сидр из кувшинов, пиво из бутылок. Когда устали, принялись есть холодные печеные бобы: Эрни натащил целую груду консервов из магазина, хозяин которого сделал это на прошлой неделе. Потом разбились на пары. Те мальчики, кто остался без пары, ушли искать другую вечеринку.
Эрни был с Кэти. Положение главаря ганга имело свои преимущества: с королевским безразличием они прошли во внутреннюю спальню.
- Какой потрясный ковер, - восхитилась Кэти. - Кто был этот человек?
Эрни хмыкнул. Он был занят: расстегивал ей блузку и снимал лифчик. В нем была та грубоватая бездумная прямота, которая нравилась Кэти. И какая-то непредсказуемость.
- Он был архитектором, - наконец ответил он. - У него, была маленькая парусная лодка, и однажды в уик-энд он загрузил ее жратвой, выпивкой и ушел в море. Можно сказать, новый способ сделать это.
- Все-таки дождался уик-энда… Вот что для них типично, - заметила Кэти. Теперь на ней были только трусики, она сняла с Эрни рубашку и прижалась к нему, болтая неизвестно о чем, пока у нее не перехватило дыхание.
Потирая глаза и притворяясь, что другую руку ободрала выросшая на подбородке щетина, Эрни медленно вошел в главную комнату.
- Осторожно - диски! - завопил кто-то из гостей.
Эрни наступил на кучу пластинок и, чтобы не казаться смущенным, раскидал ногами обломки.
- Ну, Эрни, - надулась Кэти.
- Чего тебе? Не нравится мусор? Мало здесь другого мусора?
Мальчики и девочки с пристыженным видом стали запихивать битые бутылки и пластинки под кушетку.
Эрни вдруг рассмеялся:
- Знаете что? Пора мне подыскать себе новый дом. Так давайте покончим с этим и отвалим отсюда.
Они принялись за работу под звуки единственной уцелевшей пластинки. Вначале они взяли все до единой тарелки, чашки и вазы и разбили их на грязном ковре. Потом мальчики стали пробовать свою силу на мебели, сделали дубинки из ножек стульев и методично уничтожили все картины под стеклом.
Шторы оборвали, окна разбили. Из разных обломков навалили кучу посреди главной комнаты и попытались поджечь, но она подымила и погасла.
- Ладно, - сказал Эрни, - уходим. Он убил себя, а мы убили его дом.
Они выбежали на улицу. Вместе с домом самоубийцы Эрни присвоил и его машину. Он сделал повелительный жест Чарли, у которого на руке висела одна из самых красивых девочек:
- На заднее сиденье.
Сам с Кэти сел впереди.
Девушку Чарли высадили у ее дома, а остальные поехали дальше, в квартиру Кэти. Там все казалось чистым, тесным и маленьким по сравнению с домом, который они недавно оставили.
- Мамаша, наверное, пошла добывать продукты, - сказала Кэти. - Но у нас еще есть несколько пакетиков чая. Я приготовлю. - Она пошла в кухню и на плите увидела записку.
"Дорогая Кэти!
Вот уж не думала, что буду писать тебе это письмо. Даже после того, как твой отец сделал это, я думала - ну что ж, бывало и похуже. И еще я думала, что у тебя есть только я.
А сейчас я вижу, что уже не нужна тебе, и, Кэти, я так устала, ты не знаешь, как я устала. Надеюсь, что у тебя никогда так не будет.
В чем-то ты старше меня, Кэти, и это еще одна причина, почему я не хочу продолжать. Я знаю, что ты и без меня справишься.
Я ухожу подальше, чтобы сделать это, так что тебе не будет никакого беспокойства, дорогая. Жаль только, что я не увижу внуков, но, может, у тебя и не будет детей. Я хочу сказать, жизнь пошла такая, что девушку нельзя осуждать, если она рожать откажется. Еще я хотела сказать тебе, что родила я тебя очень легко, мне приятно было. Если и была боль, я ее не помню.
У меня есть одна из этих "легких" таблеток от знакомого твоего отца - я ничего не почувствую.
Прощай, Кэти. Твоя старая мама.
P.S. Я бы не сделала это, если бы не чувствовала себя такой усталой".
К этому времени закипела вода, Кэти сделала чай и подала его остальным. И только потом показала письмо.
- Найди себе другое место, - посоветовал Эрни. - Мы поможем.
- Да, - присоединился Чарли. - Иначе ты будешь тут сидеть и киснуть. Или полиция в приют отправит.
- Премного благодарна за участие, - пробормотала Кэти, думая о том, что Эрни сказал: "Найди себе другое место", а не предложил жить с ним.
- Я уложу свою одежду, и поедем искать мне дом, - объявила она.
- Не будем себя обманывать, Алф, - сказал редактор. - Вас и ваши дурацкие Центры помощи премьер-министр назвал "единственной объединяющей и вселяющей надежду силой в стране". Он выразился таким образом, Алф, при архиепископе, правлении Контрольной комиссии и прочих, кто занимается Кризисом. Не думаю, что это им понравилось. Но дело в том, Алф, что они хотят с вами встретиться.
- Какие цифры в газетах?
- Вот к этому я и веду. Так много всего скрывалось, столько гражданских служащих покончило с собой, что уже никто не знает, что происходит в действительности. Мы сорвались в пропасть, если хотите знать.
- Но вы же не знаете и половины того, что делается в моих Центрах помощи. Я вам не рассказывал, потому что напечатать это все равно нельзя. Так вот, вам я могу сказать. Некоторые даже встают на колени и молятся: "Алф, спасите нас!" - и еще многое другое.
- Об этом лучше не говорить архиепископу.
- Он знает.
Черный "ягуар" Алфа с наклеенным на ветровое стекло желтым символом Контрольной комиссии - эта наклейка была универсальным пропуском - пробивался по грудам мусора. Время от времени бульдозеры Чрезвычайной службы сгребали мусор с главных дорог и тут же сжигали весь этот хлам.
Уайтхолл, разумеется, держали в чистоте. Алф с хрустом преодолел последние футы толстого ковра из картонных стаканчиков от мороженого, газет и пустых сигаретных пачек, устилающего Стрэнд, и прибавил скорость, объезжая площадь.
Очевидно, его ждали - двое специальных полицейских Контрольной комиссии выступили вперед и проводили его в здание.
В совещании принимали участие уцелевшие "шишки" из средств массовой информации, три популярных спортивных героя, двое известных ведущих телепрограмм, крупные гражданские служащие. Раньше, до Кризиса, Алф Сосед в такое общество никогда бы не попал. "Вот и я стал фигурой, но только тогда, когда все полетело к чертям, - с горечью подумал он. - Такова жизнь".
Подали "херес" и бисквиты - тех сортов, которые исчезли уже и с черного рынка. Все расселись за большим столом, крышка которого была обтянута кожей.
Председатель тем временем объяснял: