(Муж, ты того, во-во, рехнулся. Печатных книг нет в продаже давным-давно, с самого сотворения мира, а тебе подавай, ай-ай-ай, именно их. Неужели для траты времени мало тех, что у тебя уже есть? Э, это не о’кей. Вдобавок они старые, держать их не о’кей. Вещам положено стареть в мусоре. Для этого и существуют вещи, будь уверен. Ты того, Рикки, я еще не знаю - чего, знаю только, что это не о’кей, будь уверен.)
Если б она перестала повторять свое "будь уверен", я бы еще мог ее пощадить. Правда, люди.
Вы говорите, я должен ее пощадить?
Вы этого не говорили, и-хи-хи-хи?
О’кей.
4
О’кей.
Я чувствую, что все может начаться сейчас. С этой минуты.
Песчинка, которая порождает обвал.
Я медленно разворачиваю записку.
В расправляемых складках проступают слова.
Елизавета меня не видит. Она сосредоточенно жует яблоко, гарантирующее (обеспечивающее) ей ежедневную (pro die) порцию витаминов.
- Эй, парни, - эй, парни.
Она продолжает петь, жуя.
- Бетти.
- А?
- Я должен бросить тебя в мусор.
- Эй, парни - чего это?
- Так нужно.
- Эй, парни - жена не вещь. Эй, парни - она человек женского рода (пола). Ей-ей, будь уверен. И по закону так - эй, парни.
- Конечно, дорогая, но по закону жена должна быть верна мужу.
- У, будь уверен, так оно и есть. Жена должна быть верна - а как же! - мужу. О’кей. Если хочет жить - эй, парни.
Сейчас, друзья, я попробую ее огорошить.
Надеюсь, мне это удастся.
Сегодня я чувствую себя очень хитрым, ловким, умным (сверх, супер, архи).
Везучим. Тьфу-тьфу-тьфу, чтоб не сглазить.
- Согласен, - говорю я. - В таком случае могу я узнать, кто такой А.?
- А.? Первая буква алфавита, а что?
Пока она держится как ни в чем не бывало.
Либо до нее еще не дошло, либо она чиста.
Да поможет мне бог.
- На А начинается имя того, кто написал тебе записку.
О, она краснеет, ага, краснеет.
- Ах, мне? - лепечет она. - Записку, угу. Мне? Эй, парни.
- Конечно, тебе.
- Где ты ее нашел?
- В тронном зале.
- Эй, парни, угу, верно. На полу, угу. Я ее подняла и бросила - эй, парни.
- Наверно, он, этот твой А., не знает, что ты умеешь читать только красные цифры, которые зажигаются в магазинах на кассовых аппаратах.
Она пытается взять себя в руки.
- Будь уверен, я не умею читать.
Она заявляет об этом с гордостью.
- А он едва умеет писать. Хочешь, прочту, что он пишет?
- Эй, парни - эй, парни, не… не хочу…
- Ах не хочешь!
- Ладно, о’кей.
- Он пишет: "Я тебя люблю".
Елизавете приятно это слышать: она улыбается уголками сжатых губ.
- О, наверно, эти слова очень о’кей.
На ее лбу (челе) появляется сосредоточенная складка. В широко раскрытых глазах - ужас.
У, как она кричит! Ого!
- Ричард, ты опять трогал мусор! Бог тебя накажет.
Ой-ой-ой.
Она поняла. А я-то идиот, не подумал. И влип.
- Я? Да нет, я не прикасался к мусору, клянусь.
- Ты плохо кончишь, ох, плохо, а из-за тебя и я. Эй, парни - эй, парни - эй, парни.
Приходится снова искать в ней сообщницу.
Упрашивать не выдавать меня.
- Эй, парни - эй, парни - эй, парни.
Вырывать клятву, что она меня не предаст.
Ох, друзья, ох, люди.
- Прошу тебя. Бетти!
- Жена не выдает своего мужа - эй, парни.
- Почему ты не говоришь "будь уверен"?
- О’кей, будь уверен.
- Обещаю тебе никогда больше этого не делать.
Надоело обещать, пропади оно пропадом. Аж зло берет.
Особенно сейчас, когда я всерьез собрался дать бой и выиграть (одержать победу).
У, они у меня запомнят.
- Эй, парни - эй, парни.
- Бетти, я не нарочно. Это получается само собой, это инстинкт, который сильнее меня. А все из-за ошибки в моих хромосомах (ах!).
Елизавета назидательно (предостерегающе) поднимает пухлый указательный палец.
Я стараюсь втянуть голову в плечи, под прикрытие горба.
- Твоя вера должна победить плохие хромосомы. Рикки должен бороться. Эй, парни - будь уверен!
- Да, Бетти, я буду стараться.
- Эй, парни - эй, парни - эй, парни.
Я ее ненавижу?
У, ненавижу.
Я повторяю и повторяю про себя слово "ненавижу", будто твержу молитву или монотонное заклинание.
Хорошо бы пристроить это слово к чему-нибудь более основательному. Например, к злости, к ярости.
Неужели мне не дано испытывать ничего, кроме скуки? Тоски?
Тоски одиночества (сиротства).
Ах.
Люди, я хочу, я должен ненавидеть, в противном случае я похож на того Ричарда только внешностью.
- Эй, парни. Уу.
Елизавета взяла записку.
Внимательно рассматривает ее, поворачивая то вверх ногами, то обратной стороной.
- Рикки.
- Что?
- Ты умеешь читать и писать. Говорил, что умеешь, о’кей? Значит, записка от А. - тебе.
Неужели? У, я должен поду-у-мать. Ненавижу. Ненавижу. У-у-у.
- Мне?
- Тебе, - убежденно заявляет она. - А. значит Анна, будь уверен.
Если бы так, люди!
- Анна, жена моего брата?
- Ага. Эй, парни - эй, парни - эй, парни.
- Исключено. Она меня видеть не может.
- Эй, парни - эй, парни. Будь уверен, тебя все видеть не могут, одна Елизавета, твоя жена, может.
Ненавижу, у, ненавижу.
- Я тебя не просил приносить себя в жертву.
- Ты - нет, а мой отец - да. "Пойдешь за хромого Ричарда, папского сына. Ради моего бизнеса". Отец так и сказал, а я сказала "о’кей".
Елизавета произнесла все это спокойно.
Тщательно подбирая слова.
Следует признать, она умеет прекрасно пользоваться своими двумя сотнями слов. У, уверен, что двумя сотнями, не больше.
- Эй, парни - эй, парни.
Может, она еще и умная?
Не знаю, почему я женился именно на ней.
С моей фигурой выбирать не приходилось. К тому же меня не очень-то выпускали на люди. Можно сказать, держали в изоляции. Потом Его Святейшеству пришло в голову, что мне нужна жена.
Меня женили мой отец и отец Бетти, граф Оклахомский.
Высокий джентльмен. Неизменно одетый в черное. В темных очках.
Крупный капиталист. Оборотистый.
Себе на уме. Осторожный.
У нас нет газет. Но, даже если б и были, вы никогда не встретили бы в них его имя.
Граф Оклахомский. Ихихихихи.
5
- Эй, парни - эй, парни - эй, парни.
Ишь ты, она еще поет!
- Твой отец, граф Оклахомский. (Эхехе.) Незавидная участь. Что делать - поголовная ликвидация аристократии.
- Эй, парни. Наверняка его погубил твой отец со своими кардиналами.
- Ты так спокойно об этом говоришь. Неужели в тебе нет ни капли ненависти к моему отцу?
- Ненависти, гм?
Ясно, что это слово лежит на периферии словесного (языкового) созвездия Елизаветы.
Слово-то она знает, но, видно, не совсем хорошо. Не до конца.
Она повторяет его, вслушивается в звучание, повторяет еще раз:
- Не-на-висть.
- Да, ненависть. Ненависть, - говорю я с нажимом. - Чувствуешь, какое беспощадное слово? Как клинок. Слово, которое буравит, пронизывает, переворачивает все внутри. Ненависть. Ненавидеть. Чувствуешь, как звучит? Ты должна ненавидеть моего отца.
- За что? Ты ведь тоже присутствовал на ликвидации.
- Конечно. Мне предоставили эту честь. Так что ты и меня должна ненавидеть.
До чего приятно, о, до чего славно, люди (читатели?), смотреть, как эти господа исчезают в чреве земли! Иии.
Так было в тот день.
Мы приехали в Техас. Отец должен был освятить там самую высокую в мире гору мусора.
Не знаю, сколько тысяч футов в высоту - ух ты! - и в глубину - ух!
У людей было праздничное настроение, как всегда на мусорных торжествах - ах, - и там собралась вся аристократия великой Страны, человек сто.
Не знаю, почему в тот раз отец не покачал отрицательно головой, как обычно, когда я о чем-то его прошу ("Ричард, мать правильно тебе говорит: не морочь голову отцу").
Я попросил взять меня с собой - в составе свиты.
Он и бровью не повел. Это означало, что он согласен (не возражает).
Какое расточительство, люди! Иих! Тонны синтетического мяса, ай-ай-ай, море пепси-пойла! Даже моя страшная (чудовищная) внешность вписывалась в общую картину праздника, и кто-то - кажется, сам князь Хьюстонский - высказал сожаление, что я не техасец, ихихи, иначе я бы завоевал для Те-ха-ха-са первенство по уродству. Ух ты!
Я ходил по Хьюстону в поисках женщины, испытывая желание спариваться (совокупляться). Как бы не так!
Наши женщины в этих случаях не то чтобы сердятся и посылают к черту. У, они смотрят на тебя отсутствующим взглядом, слегка приподняв брови, и ты понимаешь, что зря стараешься, что ничего у тебя не выйдет.
Пустой номер. Ровным счетом ничего. Шиш.
Но в тот день мне все равно было весело.
Ясно, что участь родовитой знати уже была решена.
И наступила минута, когда аристократы дружно бросились вниз головой - ой - в недра мусорной горы.
Всколыхнув разноцветное месиво, они мгновенно исчезли. Папская свита хранила почтительное молчание, а народ свистел и аплодировал, бросая в воздух - ух - шляпы.
Интересная деталь: граф Оклахомский, мой тесть, предпочел прыгнуть ногами вперед.
Оттолкнулся и - плю-ух! Только его и видели.