Эдуард мотает головой - дескать, не бойся.
- Мммм.
- Как хочешь, - ласково (о-о-о!) отвечает Иоанн. - Располагай мною по своему усмотрению. Я был и остаюсь младенчески чист и невинен. Отлично.
Маргарита начинает проявлять назойливость:
- А ты что не идешь встречать нашего сына?
- Ммм.
Ворчливое мычание Эдуарда, всегда неохотно отрывающего зад от трона, если только это не связано с тем, чтобы отправиться спать, обращено (ох ты!) к жене.
- Отлично, - без запинки расшифровывает Иоанн. - Он сказал: "Маргарита, пошла вон!"
О! Ого!
Пора. Я должен действовать. Сам не знаю - как.
Но немедленно. Сию минуту, у-у!
Колченогий Ричард.
Безмозглый Ричард.
Трусливый Ричард.
Ух!
Коварный Ричард.
Ах!
Мрачный Ричард.
Ричард без страха и упрека - а, то-то же!
9
Я крадучись - ооо! - обхожу вокруг колонны.
Выйдя на открытое место (на свет), сталкиваюсь с отцом. Опирающимся на руку Иоанна.
Мать притворяется, будто меня не замечает. И-и-и, и это в двух шагах! Ах, просто она игнорирует мое присутствие.
Отец при виде меня мрачнеет.
Он недоволен и сердито бросает мне:
- Мммммм.
Иоанн - у! - усердно переводит:
- Отлично. Ты же знаешь, аббат Йоркский, что не должен выходить из своих комнат. Безмозглый слизняк.
Сказать ему?
У, я это вычитал в одной книге.
Нет, все-таки скажу.
- Сучий сын!
Ага, сказал.
Рыча, Эдуард отвешивает мне оплеуху. Ух, от которой я лечу на пол.
Вот это затрещина, люди!
Зато - охохо - она питает мою ненависть.
Подогревает ее.
Умножает.
Мне больно. Я беспомощно барахтаюсь, перекатываясь на горбу. Ууу!
Оба голубка ушли. Маргарита собирается последовать за ними.
- Мать!
Она останавливается, не оборачиваясь. Маргарита.
- Чего тебе?
- Помоги подняться.
- Некогда. Я должна обнять Георга. Первая, раньше всех.
Эх!
Я усиленно (отчаянно) болтаю конечностями. Будто опрокинутый на спину паук.
- Я тоже твой сын.
Протягивая мне руку, она старается не смотреть на меня.
- С ним-то мне повезло.
- Ну да, а со мной вышла осечка. (Ай, ай, ай!) Скажи, мать, это правда, что я родился преждевременно?
- Беременность была неблагополучная, я тебе говорила.
- Опля! Значит, как выкидыш я нормальный, а?
- Перестань меня мучить, Ричард.
Я парирую. Молниеносно.
- Ты хочешь сказать, что Ричард действует тебе на нервы? - ору я. - Так бы и говорила! А мучиться предоставь мне!
О-о, обратите внимание, друзья: я начинаю огрызаться.
Ату!
- Муки оставь мне, я ни с кем не намерен их делить. Будь проклят день, когда ты меня зачала. Какой это был день?
- Не помню.
- Может, у тебя не было пустовки?
- К сожалению, как раз была. И-и, иначе бы ничего не вышло.
Ах!
- Тебе бы надо слезы лить, Маргарита.
- Э-э, это почему же?
- Полюбуйся, какого красавца сына ты произвела на свет. Мне и то за тебя стыдно. Охохо.
- Я не виновата.
- Виноваты твои хромосомы. И гнилые хромосомы отца.
- Не хули земного бога. Хромосомы у меня в порядке. И у твоего отца тоже. Ведь родили же мы после тебя Георга - само совершенство.
У-у, увы, я не сразу (не вдруг) нахожу, что на это сказать.
Опираясь на короткую ногу, я описываю другой ногой круг, будто циркулем. Это должно помочь мне углубиться - с целью выбора - в чащу (ухохихэхах) восклицаний, теснящихся в моем голове.
Вместо этого я должен выкапывать, выуживать, извлекать на свет слова.
Без них в исторический момент не обойтись.
И только (о-о!) ненависть может служить ведром, способным поднять их из колодца моего мозга, моего интеллекта.
Слова.
От слов зависят победы и поражения.
- Послушай, старуха, что-то тут не так. Мы с Георгом не можем быть братьями - детьми одних и тех же родителей. Ты должна мне сказать правду, Маргарита, правду.
Я трясу старуху - ух! - за плечо, впившись в него хищными пальцами. Старуху мать.
- Хочешь правду - о’кей, - вздыхает она. - Каждый вечер я молюсь, чтобы ты сгинул. Навсегда. Да, да. Это и есть правда, несчастный!
Ох!
- Хороша мать! Вот мы и выяснили. Почти.
- Почему ты не смиришься, сын?
Сын!
Роковое слово (о-о!), которое ей ничего не стоит произнести.
Люди, вы же знаете. А? В споре важно использовать зацепку (у!), которую так или иначе дает спровоцированный нами собеседник (оппонент). К холодным доводам, приготовленным заранее и разложенным по полочкам, мы прибавляем горячие, рождающиеся в ходе разговора. Возникает цепная реакция, которую необходимо контролировать, дабы остановить, как только диалектический процесс сложится в нашу пользу. Продолжая спор, мы можем и проиграть: от малейшей ошибки могучее крыло разума (ах!) становится подбитым крылом.
- Не называй меня сыном. Надоело (о-о-о)! В этой идеальной - счастливой - замечательной Стране, где живет избранная часть человечества, я, единственный, с кем природа сыграла злую шутку, должен смириться?
Я мог бы произнести монолог моего Ричарда III (о-о!), но в этом нет необходимости. Я и так на высоте.
- Я должен смириться? Ни за что. Скажи (открой) мне правду: когда ты была беременна мною, кто-нибудь бил тебя в живот?
Ух!
- Да. Твой отец.
Ох!
У-у, у меня в душе открывается клапан, откуда бьет сноп ослепительного света, тотчас впитываемый (поглощаемый) грибом ядовитого пара, подозрительно напоминающим лицо моего отца.
У меня подгибаются (подкашиваются) ноги.
- Мало того, что он зачал меня хуже некуда, так он еще и на плод ополчился! Но за что? За что (о-о-о!)?
- Все было не так.
- Ненависть отца ко мне идет от его хромосом. За что? Я хочу знать, или я все здесь разнесу, учти.
- У твоего отца не было ненависти к тебе. Успокойся, Ричард, прошу тебя.
Я непременно - ооо! - должен поддерживать пламя ярости, жар болезненного (мучительного) любопытства. Ааа!
- Ты скажешь мне все. Все!
Я оседлал крылатого коня гнева. С его помощью я могу перенестись через стены и приземлиться в мрачном замке ненависти.
Маргарита отодвигает ногой серебряную (посеребренную) ложку, сползшую с мусорной кучи в проход на полу.
- Отвяжись. Я пошла к Георгу.
- Я старший. Должны же у меня остаться какие-то права.
Маргарита (ах!) отводит взгляд.
- Твой отец меня ударил. Со зла. Ты зачат не им.
А-а!
Э-э! Вот оно что! О-о!
Невозможно стать героем, избранным, не имея позади приключений, романтических историй или страшной тайны, которую нужно раскрыть, запутанного (у!) узла, который нужно распутать.
- Я знал, что мог родиться только от дьявола.
- Никаких дьяволов нет. Ты родился от европейца.
Браво, браво!
Отлично!
О’кей!
- От европейца? (Ай-ай-ай!) Кто он такой?
- Его уже нет.
- Убрали?
Маргарита показывает на обширную пеструю свалку, откуда начинается бездна центрального коллектора.
- Бросили туда, в эту мусорную кучу. Она была ниже, чем теперь, чуть выступала над полом.
Я представляю себе молекулы отцовского тела.
У-у, уже, наверно, атомы, подобные тем, в которые превратилось, оседая, столько прекрасного мусора. Ах, кто знает, быть может, теперь атомы моего настоящего отца достигли канализационного коллектора.
О-о-о, отец, родная кровь!
Я говорю:
- И не подумаю о нем плакать.
- Это был справедливый конец.
У, у моей матери сердце как у них, у моих сограждан. ("Ну и страшила ты, Ричард! Если разрубить тебя на кусочки, а потом опять сложить, не наберется и четверти приличного человека".)
Твердые сердца, могучие.
Бьющиеся в каменной груди неизменно ровно.
У-У, удивительные сердца!
А еще Ричард кто? О-о, выродок!
- Этот человек работал во дворце. Садовником. Он очень любил цветы. Тогда еще тут был сад. Он стал ударять за мной.
- Он был красивый?
- Европеец. Не такой, как наши мужчины. Ему все время хотелось заниматься этим делом.
Ух ты!
- Не то что тебе.
- Однажды во время пустовки я ему уступила.
Собачая свадьба. В саду, на клумбе?
- Результаты налицо (ох!). Вот он, полюбуйтесь, плод несовместимых хромосом. Стало быть, твой муж пронюхал, но почему тогда он тебя пощадил? Ведь закон для всех один.
- Не знаю. Может, потому что я сама ему все рассказала. Твой отец еще не был у власти. Ты его не знаешь, он не такой, каким тебе кажется.
- Он никогда не подпускал меня к себе.
И я не могу - у! - сказать, что он не прав.
- Теперь ты все знаешь, бедняга. Что поделаешь! Пропусти, я должна идти к твоему брату.
- К моему брату. К Георгу. У него все в порядке. Он законный сын Маргариты и Эдуарда. (Ах!)
- Это верно.
- А почему не он любимец моего (ох!) отца? Ты знаешь, что Эдуард больше, чем нас, любит чужого человека?
- Иоанна.
- Аббата Бостонского. Юного невинного красавчика (ай-ай-ай!), только о нем и думает.
Люди-ииииии!
Неожиданно в голове складывается четкий план действий.
- Подожди, мать, я с тобой: хочу поздороваться с братом.
Она колеблется.
- Ты тоже идешь? Может, не стоит?