Подруги, по-прежнему улыбаясь, замотали головами.
– Ну, нет так нет-с. Позвольте горчички… – и, не дожидаясь реакции, чуть наклонившись вперед, он ловко схватил двумя пальцами, горчичницу. Так же ловко намазав первый кусок и отправив в рот, старичок простонал от удовольствия. – М-м-м, зря, ей богу зря отказываетесь. Правда, горчичка чуть залежалась, да уж тут виню себя. М-м-м, – повторил он, – чудо-с! – и также торопливо, как и говорил, приступил к салату. – А салатик-то хорош, хорош… и хлебец пахуч! – продолжая нахваливать все, к чему прикасался, мужчина причмокивал, обсасывал или просто покачивал головой от удовольствия. Впечатление, что он рад всегда, независимо от обстоятельств, забавляло.
"Счастливый человек", – грустно подумала Полина, наблюдая за быстрыми манипуляциями рук и мимикой лица.
Старичок, взяв двумя пальцами салфетку, вытер рот, наклонился к ним и, таинственно щурясь, тихо проговорил:
– Что расскажу… в прошлом веке, да-с, уже в прошлом, – повторил он, закатив на секунду глаза, будто делая какие-то вычисления, – такую горчинку раз подавали, доложу вам. У дружка моего, Пьера, я с непривычки, помниться, солидно-с так хватил, – рассказчик выдержал паузу и громко рассмеялся: – Три дня видеть не мог! Три дня-с! Как вам пассажик?! Вот смеху-то было, среди наших! Какие умельцы на Руси жили! Какие умельцы!
– Так уж у Пьера?! Там вроде позапрошлый век-то!
– Да-с! Не поверите! У самого!
Все трое расхохотались.
Соседние столы тоже повеселели. "Эй, а нам расскажите?" – неуверенный голос, долетев из зала, еще больше рассмешил троицу.
– А вы кем работали, чем занимались? – еле сдерживая смех, поинтересовалась Елена. Ей всё больше нравился вечер, общество, в котором они оказались, и веселый говор вокруг. Казалось каким-то ниспосланным чудом все беды и неприятности, что обрушились на нее, семью, вызвавшие неудобства в жизни знакомых, отошли куда-то при одном появлении добра, радости и человеколюбия.
– Я-то? – Старичок по-прежнему улыбался. – Палач. Казнил… прошу прощения…
Лица вытянулись.
– Да, да, не удивляйтесь, казнил. Кому-то же надо это делать? Вот вы, простите, возьметесь? Ан, нет. Чистильщик, потомственный селекционер, так сказать-с, в последней инстанции! – Мужчина искренне рассмеялся. – Потомственный! И продолжаю! – весело добавил он.
– Что продолжаете?! Я не понимаю… – Елена откинулась на спинку.
– Соединять милая, человека и его тень. Да-с!
– Так отменили! – воскликнула ошарашенная Полина, не слыша последних слов.
– Увы, увы. Без работы не останусь никогда. Правда, с дружком с моим-то горчичным – примилейшей души был человек, – старичок снова закатил глаза, – не вышло. Надоть было какую каверзу придумать… да вот-с, не сподобился. Нет-с. Удалили меня, послан исправлять. – Искренняя досада вдруг выступила на лице. – Да и куда же вы без хирурга! Куда, милаи вы мои? – Он вдруг склонился к руке Лены: – Браслетик у вас очаровательный, ракушечки… не уступите? За ценой не постою.
Женщина отдернула руку.
– Тогда в обмен… завтра и поднесу… вряд ли устоите, – и приятная улыбка вновь засияла на лице.
Елена продолжала улыбаться, принимая всё за шутку.
Если бы не знать, о чем шел разговор, если просто наблюдать за столом, как это и делали многочисленные постояльцы, которые приняли и подхватили веселое настроение троицы, можно было бы сказать, что собеседник рассказывает дамам нечто захватывающее и они вот-вот должны выплеснуть в зал заразительный смех. Такой ожидаемый.
Происходило то, что в жизни происходит с нами каждый день, каждую минуту: видим, но не слышим, или наоборот; чувствуем, но не хотим принять за чувства. Любим, но отталкиваем. Противное же – собираем. Как верим, что говорят о музыке Вагнера. Или рекламе крема для сохранения кожи… Верим советам простоватых свах "нагуляться" из редкой по цинизму телепередаче. И поддаемся, и поддаемся, и тлеем.
– Ну, девчата, мне пора, рыбку-то забрать ввечеру надо, дабы не залежалась в гостях. Народец-то еще тот! Порубят головки-то – и псам, и псам! Прям как я. Подмена-с! Ха-ха!.. – он подмигнул Полине, – с собой допустить нельзя… никак-с. Так что до завтра, до завтра. Вот работенку-то вы подкинули… вот подкинули! Первый раз до исполнения встречаюсь… – старик поднялся. – Ой-ли?.. – и неожиданно всплеснул руками, – вам ведь в кино пора! Кино обратно крутим громко!., чуть не забыл, надо же… чуть не забыл предупредить.
Он закачал головой.
Незнакомец, который так и не назвал своего имени, раскланялся и растаял… буквально, растаял на глазах изумленных подруг.
– Нет, ты видела? А? – Полина тоже откинулась на спинку и задвигала бровями, не то возмущаясь, не то от удивления. – Чистильщик! Мать… его. Мусорщик! Еще кино какое-то приплел. Ну и денек! Отдохнули!
Они вышли из зала.
Елена, задумавшись, едва переступала ногами, и этим сдерживала решительный шаг подруги. В очередной раз, повернувшись к ней, Полина бросила:
– Мы идем? Или у тебя другие планы?
– Послушай, я говорила… видела сон…
– Еще ты? Оставь! Ради бога оставь! – раздраженный взгляд Полины скользнул вдоль коридора позади.
– Я бы рада, но что делать с этим? – Лена протянула струну.
– Откуда?
– Сон.
– Мистика какая-то. Может, напутала чего?
– Уже не знаю…
– Ой, я вспомнила! – почти вскрикнула Полина и тут же, медленно продолжая идти, стала рассматривать стальную пружинку. – Да ты ведь говорила о какой-то струне, тогда, в детстве! А еще про мужа… моего Валентина что-то плела. После кино… А про фильм… ты же ничего не помнила! Как будто не смотрела…. Точно! Да мы потом в магазин побежали, к манекену. Ну, вспоминай!
– А его там не было! Я еще смеялась, что ты фантазерка! – Елена остановилась. – И этот дядька, в шляпе, тоже про манекены…
– Да, осталась тогда полной дурой. Столько лет возвращалась… Ведь недавно, как замуж вышла, подумала: вот совпадение! Даже побоялась тебе сказать. А потом и забыла… – Полина, тоже остановилась, растерянно глядя на спутницу. – И этот, за ужином, про кино…
– Бред какой-то. Ты же говорила, что его давно нет там? Кинотеатра.
– Да я в любой бред поверила бы на твоем месте дорогая! А вдруг?
– Вдру-уг? – протянула Елена, – ты хочешь сказать…
– И что? Что делать-то? Едем!
– В кинотеатр?
– Если еще стоит… закрыт был месяца два как…эх! Но попробуем.
Всем своим видом, тоном, Полина показывала, что догадывается, где кроется ответ. И не на вопрос "что случилось с Еленой?", а уже на вопрос "Что происходит?". И почему.
– Тогда конец… – в голосе Елены послышалось отчаяние.
– Едем! – Твердо повторила женщина. – Но завтра. А сейчас – спать.
Полина решительно двинулась вперед.
– Да и заявление на отпуск надо увезти на кафедру, – согласилась Елена, чем и повергла в маленький шок подругу: "Какая проза! Хотя рационально. И ведь опять же – помнит! Пожалуй, в мадам что-то меняется. Тогда точно надо торопиться".
Через тридцать минут, когда она вышла из душа, Лена уже спала. Но Полина, прежде постаралась вспомнить до мельчайших подробностей тот далекий день, затерявшийся в детстве, который заявил о себе через столько лет двумя встречами. Неожиданными, странными встречами. Женщина подспудно, очень осторожно, словно боясь чего-то, стала нащупывать связь между болезнью подруги, давним походом в кино и сегодняшним днем. Но ей страшно было думать об этом – со всем, что произошло, а еще хуже – могло произойти. С ней, с сыном, мужем… да мало ли с кем? У нее вдруг появилось твердое основание для такого вывода: разговор с манекеном в бутике, о чем и напомнила Елена.
Как и была в халате, она взяла телефон и тихонько вышла в коридор.
– Дмитрий! – Валентин Львович зашел в комнату молодого человека, когда тот раскладывал постель. – Опять курил?.. – и чтобы отвести подозрения в неприличных действиях, протянул куртку. – Воняет как пепельница. А как обещание матери?
– Да я редко… совсем уже, – ответил Дмитрий виновато, забирая одежду.
– Ты же помнишь, я рассказывал про моего знакомого. Известный врач, в пятьдесят насмотрелся многого. "Человек, прокуривший три года, не бросит никогда! Главная тайна табачных компаний – "бросить курить невозможно"!.. – говорил он. – Но люди всегда будут уверены в противном. Курящий может бросить на год, на три… в его практике был случай – на пятнадцать лет. Но снова начнет! Любой, если внимательно присмотрится к своим знакомым лет в сорок, а таких набирается сотни, поймет, что ни один из них курить не бросил. А все примеры – временная завязка".
Укоризненный взгляд обещал продолжение.
– А немец, фирмач, помнишь? Это уже для меня было новостью – я был уверен, что пивная нация уж по кружке-то каждый день опрокидывают. Что сказал? – "у нас курят и пьют пиво каждый день только дети люмпенов". Рабочих, значит. Я и слово-то такое забывать начал. Люмпен-пролетарий. Стрёмным считается, как ты говоришь. Подумай.
– Подумаю… – уныло ответил парень.
Валентин Львович постоял несколько секунд в нерешительности. Арсенал средств был исчерпан. Ничего иного он позволить себе не мог. Сын Полины так и не стал ему родным. Всё случилось слишком поздно.
В зале раздался телефонный звонок. Мужчина махнул рукой и направился к телефону.
– О, ну как вы там. Мы… – он посмотрел в сторону комнаты, где только что состоялся неприятный разговор, – нормально. Нет, не звонили. Завтра? Уже? Так скоро? Ну, ждем… хорошо.
Полина осторожно вошла в номер, заперла дверь и на цыпочках пробралась к постели.