– Два часа – это только, чтобы уплыть из зоны слышимости на веслах и иметь возможность запустить мотор.
Велико было искушение спросить: а как далеко вообще до большой земли: неважно, на вёслах ли, на моторе? Какое расстояние отделяет меня от свободы, сколько километров синей глади? Но я промолчала, боясь сморозить новую глупость. Да и время уже не позволяло отвлекаться на болтовню.
Гуськом мы пробрались между глыбами и снова вышли под лунный свет, уже с другой стороны, со стороны моря. И там я сразу увидела лодку.
В Маслятах лодки тоже были. На них наши рыбаки ходили по безымянной речушке, на берегу которой стояла деревня. Но то были тяжёлые неповоротливые "ящики" из плохо оструганной древесины. Здесь же лодка оказалась надувной, овальной, аккуратной, на вид лёгкой и звонкой, как поплавок. Не составляло труда представить, как игриво запрыгает она на морской зыби, взлетая с волны на волну. Я даже губу закусила от обиды, что плыть по ночному морю на таком воздушном чуде предстоит не мне…
Ига и Ян наклонились, с двух сторон подхватили лодку и, спотыкаясь на камнях, понесли её к воде. Только сейчас в свете луны я заметила, что оба парня насквозь мокрые: видимо, пристать к крутому берегу Русалкиной ямы оказалось делом непростым даже на таком судёнышке.
– Дайка, – Яринка неслышно подошла, горячей ладонью сжала мой локоть, и я вздрогнула от неожиданности. – Дайка, плыви с нами, пожалуйста.
Я только вздохнула. Она говорила мне это много раз, начиная со вчерашнего вечера. И я неизменно отвечала одно и то же. Что Доннел (да, теперь только Доннел, не Ральф!) поставил мне бескомпромиссное условие: или я обещаю ему остаться на острове, и тогда он позволит спастись моей подруге, или письмо Яна попадает в руки папаше Бурхаеву. Что я дала такое обещание. Что это самое разумное решение, учитывая то, насколько опасно стало для Яринки находиться в Оазисе.
Я отвечала так столько раз, сколько раз она спрашивала. Ответила и сейчас, равнодушно, заученно, без каких-либо эмоций. Эмоции потом. Но теперь Яринка, выслушав меня, не сникла, как раньше, а упрямо тряхнула волосами, прищурила оттенённые синяками глаза.
– Нахрен обещания! – даже голос её стал прежним, она уже не шепелявила разбитыми губами. – Ты никому ничего не должна! Просто садись с нами в лодку – и всё. Твоего Доннела здесь нет, и остановить тебя он не успеет. А когда спохватится, мы будем уже далеко. А там выкрутимся. Главное, чтобы вместе!
Раздался громкий всплеск. Парни уронили лодку в воду с метровой высоты, и теперь Ига придерживал её за весло, а Ян, торопливо прыгая по камням, направлялся к нам.
Яринка потянула меня к себе, глядя умоляющими глазами. Но я не двинулась с места.
Нет, не данное Доннелу слово держало меня. За год пребывания в Оазисе я избавилась от последних представлений о честности и не питала иллюзий в отношении того, что честность эта чего-то стоит. Я бы не задумываясь нарушила любое данное кому-либо здесь обещание, если бы знала, что это приблизит меня к свободе и не будет иметь негативных последствий. Но сейчас всё было иначе. Не спрашивайте меня, как я это поняла: не могу ответить. Но грозное предупреждение разливалось в ночном воздухе, в золотом лунном свете, оно звучало в плеске прибоя, морским бризом посвистывало в ушах.
И проигнорировать его было невозможно.
Я подалась вперёд, крепко, до дрожи обняла Яринку. Она вскрикнула от боли в надтреснутом ребре, но не отстранилась, прижала меня к себе, всхлипнула. Чтобы не дать ей расплакаться и не заплакать самой, я быстро заговорила:
– Ты всё помнишь? Когда будете в безопасности, позвоните на телефон Доннелу. Если недоступен, всё равно звоните, пока не ответит. Он обещал передать мне ваши слова. Если вдруг не дозвонитесь или не передаст – тогда наш тайник. Я доберусь туда в любом случае, обещаю.
Это мы обсудили ещё вчера ночью, когда Яринка тайком выбралась из палаты и мы долго шептались, спрятавшись в кустах за клиникой. Поклялись найти друг друга рано или поздно, а местом тайной переписки выбрали лес за забором приюта, тайник под поваленной сосной, где целую вечность назад прятали наши рогатки. Да, далеко. Да, мы даже не знаем юридического адреса приюта, в котором прожили несколько лет. Но после всего пережитого это уже не казалось непреодолимым препятствием.
– Я не уеду на Запад без тебя, – сказала Яринка, прижимаясь лбом к моему лбу и заглядывая в глаза. – Я буду ждать, сколько нужно. Убеги отсюда, Дайка. Уплыви, улети! Ты сможешь.
– Смогу, – спокойно подтвердила я, потому что в тот момент точно узнала это.
Нет, не было видения, подобного тому, в каком мне год назад явилось сегодняшняя ночь. Просто это знание тоже было непостижимым образом разлито вокруг.
Странное место. Странное, жуткое и судьбоносное.
– Любимая, нам пора, – извиняющимся тоном сказал Ян, который, оказывается, уже какое-то время стоял рядом с нами. Осторожно взял Яринку за плечо и потянул к себе. Она успела поймать мою руку, наши пальцы переплелись, и ещё какую-то секунду мы были вместе. А потом парень, который отныне занял в Яринкиной жизни моё место – место самого близкого человека, – повёл её прочь.
Он ни о чём не спросил, хотя наверняка ожидал, что в лодку мы сядем вместе, но, видимо, что-то понял сам, потому что перед тем, как уйти, внимательно посмотрел на меня и склонил голову.
– Спасибо тебе. Мы не забудем.
Я лишь кивнула в ответ, боясь, что вместе со словами из меня рванутся слёзы. И потом только смотрела, как Яринка и Ян спускаются с берега в лодку, как устраиваются в ней – парни у бортов, Яринка на носу, лицом ко мне. Как поднимаются и опускаются вёсла, отталкиваясь от вод Русалкиной ямы, и маленькое, почти игрушечное судно начинает скользить прочь, качаясь на лёгкой зыби. Как Яринка машет мне тонкой рукой, пока пелена всё–таки пролившихся слёз не скрывает от меня и её, и море, и безжалостный лунный свет…
Глава 18
Ссора.
Не знаю сколько времени я ещё провела на берегу Русалкиной ямы. Помню только, что сначала до боли в глазах всматривалась в морскую лунную даль, надеясь в последний раз увидеть там чёрную точку – увозящую Яринку лодку. Потом опустилась на один из камней, обняла руками колени и сжалась в комок. Слёз больше не было, как не было и радости от того, что побег увенчался успехом и моя подруга теперь в безопасности. Я не имела ничего против такого состояния и не отказалась бы остаться в нём навсегда, но в глубине души знала, что это лишь краткая передышка, дарованная мне судьбой минутка затишья перед бурей. Всё потом будет: и невыносимая тоска по Яринке, и чёрное одиночество, и, несмотря на это, – гордое осознание того, что я сделала всё как надо. Им я и утешусь, уж его-то у меня никто не отнимет.
А пока я отдыхала, наслаждалась абсолютным штилем и пустотой в душе. Меня даже не задевал тот факт, что я посреди ночи сижу одна-одинешенька в самом зловещем месте острова, месте, которое стало последним, что увидели в этой жизни девушки, тоже воспользовавшиеся Русалкиной ямой как путём на свободу. Но сейчас я сама стала её частью, слилась с темнотой и безлюдьем, и мне здесь ничего не грозило.
Тем более, я была не одна. Чувствовала это совершенно точно, как до этого чувствовала, что пытаться бежать с Яринкой нельзя. Поэтому не встревожилась и не оглянулась, услышав сзади приближающиеся шаги. Не пошевелилась, когда они стихли у меня за спиной. И, лишь когда тяжёлая рука легла мне на плечо, нехотя подняла голову.
– Я горжусь тобой, – тихо и серьёзно сказал Ральф. Луна мягко светила ему в лицо, скрадывая морщины, оттеняя глаза и губы, делая его почти красивым. Но для меня это была теперь чуждая и отталкивающая красота.
Не дождавшись моего ответа, наверняка почувствовав, как закаменело моё плечо под его рукой, Доннел, тем не менее, не отстранился. Напротив, сказал тепло, почти ласково:
– Надо уходить, Лапка. Скоро начнёт светать, и будет лучше, если к этому времени тебя никто не сможет увидеть на улице.
Ещё несколько секунд я не шевелилась, пытаясь продлить состояние спасительной пустоты в душе, потом медленно поднялась. Не потому, что боялась ослушаться Ральфа, просто понимала: сколько ни тяни, а время не остановишь. Новый день неотвратимо приближался, и встретить его будет лучше не здесь.
Оказавшись на ногах, я бросила последний взгляд на простертую через море лунную дорожку, по которой уплыла от меня Яринка. Попыталась представить, как несётся она сейчас по волнам, вольная, счастливая, а вокруг неё – только бескрайнее море и небо. В добрый путь, дорогая…
– Осторожно! – Ральф подхватил меня под локоть и удержал на ногах, когда я, ничего не видя из-за вновь набежавших слёз, шагнула с очередного камня в пустоту. И уже не отпускал, пока мы не оставили за спиной нагромождения камней и не ступили с гальки на песок. Там я остановилась и присела на корточки, словно для того, чтобы потуже завязать шнурки на ботинках, но на самом деле избавляясь от руки Ральфа. Я вообще надеялась, что он уйдёт: ведь я осталась на острове и уже никуда не денусь, – но Доннел терпеливо стоял рядом, пока я возилась с обувью. Наконец, поняв, что в одиночестве мне не остаться, я поднялась и побрела по пляжу, песок которого под лунным светом стал почти красным, марсианским, если верить астрономической энциклопедии, когда-то раздобытой для нас Дэном.
Ральф молча шагал рядом со мной, не то оберегая, не то конвоируя, но взять за руку больше не пытался. Русалкина яма осталась позади, как и мрачные нежилые строения на её берегу, и теперь слева снова уютно горели разноцветные фонари и развешанные на деревьях гирлянды. Но ни смеха гостей, ни звона их бокалов больше не слышалось: даже самые развесёлые гуляки угомонились в этот предутренний час.