- Да так, голова болит. Ты Хайли не видел?
- Домой пошёл. Говорит, лягу. Тошнит его. Фиг ее знает, что она такое - радуга эта, но у меня от неё потом живот крутит. А его вот - тошнит. Красивая зато - прямо хвост Жар–птицы!
- Вот–вот, меня тоже подташнивает, - кивнул Джереми. - И слабость в коленях… Но я хочу проводить жениха с невестой.
- Эх вы, слабаки, - важно раздул толстые щеки Боб, - вот у меня живот покрутило пару минут и всё прошло! Я тоже с тобой пойду. Охота на дом посмотреть. Когда я женюсь, у меня тоже будет свой дом!
- Конечно, будет, - ответил Джереми, на этот раз искренне. Обнял друга за плечи и потащил вслед за толпой, которая словно река выливалась с площади в узкие переулки. Ручейками огибала с двух сторон пригорок с учительскими домами и спускались к аллее Счастливых сердец, где сливалась в весёлую запруду.
Джереми и Боб шагали в душном людском потоке. Их стискивали со всех сторон и весело извинялись. Настроение царило приподнятое. Подростки и семейные обменивались шутками, гоготали во всё горло и подпевали репродукторам.
- Эх, как бы поближе подобраться к дому. Ничего же не видно, - с досадой пробормотал Джереми, вставая на цыпочки и пытаясь разглядеть из–за голов собравшихся невесту с женихом.
- Держись за меня!
Боб маленькой круглой торпедой устремился к дому молодоженов. Его скромный друг, прицепившись сзади, как шлюпка к кораблю, неотступно следовал к цели.
- Ох! - вырвалось у обоих.
- Красота, - выдохнул Джереми.
- Я тоже такой хочу! - возбужденно воскликнул Боб.
Не зря Вилина говорила про пряничный домик. Таким леденцово–гладким он казался, таким вкусным, что так и хотелось откусить от него чуть–чуть - кусочек чужого счастья.
Белый, с зелёными наличниками и девственно–чистой оранжевой крышей, не оскверненной ни одной птичьей отметиной. С двумя фарфоровыми голубями над крыльцом и такой же фарфоровой кошкой, наблюдающей за ними из–за трубы. Над кошкой, видимо, еще не до конца закрепленной, трудился работник. Он стоял на приставленной лесенке, держа в руке отвёртку, а во рту - шурупы, которыми прикручивал кошачьи лапы.
- Эй, ты, - окликнул его Хорёк, - по–английски понимаешь? Я же сказал, чтобы сегодня к половине одиннадцатого все было готово!
Лучше бы он этого не делал. Работник испуганно обернулся и, видимо, проглотил шуруп, потому что сильно закашлялся, взмахнул руками - и мешком рухнул на глинистый распаханный газон.
В толпе кто–то вскрикнул.
- Чёрт, - выругался Фреттхен и, на бегу выхватывая мобильник, бросился к упавшему. Заглянул ему в лицо. Осторожно приподнял веки и пощупал пульс на запястьи.
- Всё в порядке, друзья. Не смертельно - всего лишь ушиб!
Джереми видел, как по смуглой щеке мужчины течёт кровь.
"Плохой знак, - говорили вокруг, - такое на свадьбе".
В тесный переулок протолкалась санитарная машина. Двое работников подхватили несчастного на носилки и торопливо унесли, а третий - остался перекапывать мотыгой газон.
- Ребята, всем хорошего дня! - покрикивал, разгоняя зевак, Фреттхен. - Молодые хотят побыть наедине. Да, и не забудьте, после вечерней медитации на "длинном" пляже - праздник.
Джереми поискал глазами Вилину, но ни её, ни Роберта уже не было. Должно быть, вошли в дом.
К пляжу спускались узкие каменистые тропинки, труднопроходимые из–за колючих кустов. Достичь его и не пораниться, не поцарапать ни рук, ни ног - удавалось не всякий раз. Фреттхен туманно намекал, что в этом тернистом пути есть нечто символическое, но Джереми так и не сумел понять, что. Наоборот, царапины от колючек зудели и отвлекали от медитаций, а сбитые о камни ступни - ныли, мешая сосредоточиться. Поэтому он часто сбивался с мысли и думал не о том, о чём нужно. Например, что огонь - такая же стихия, как и море, и в нем наверняка живут рыбки, но такие вёрткие и горячие, что их не то что поймать, а даже разглядеть нельзя. Джереми моргал, всматриваясь в жаркую сердцевину костра, и чудилось ему, будто среди пылающих веток то плавничок мелькнет, то хвостик… Он крепко зажмуривался, но и тогда перед глазами продолжали плясать огненные рыбки. Совсем бесполезная выходила медитация.
Сегодня Джереми решил, что перестанет валять дурака. Хватит уже, не ребёнок. Хотелось скорее повзрослеть, будто это могло что–то изменить - могло вернуть ему Вилину.
За день работники натаскали на побережье хвороста и приготовили место для костров. К заходу солнца "длинный" напоминал нерасчищенную вырубку, и к нему извилистыми муравьиными цепочками потянулись люди.
Боб и Хайли вместе с ещё двумя парнями принялись подтаскивать дрова и складывать горкой, а Джереми сел в стороне. Подростки соревновались - у кого куча хвороста получится выше. Семейные поглядывали на них с улыбкой.
В сумерках по всему пляжу поднялись белые столбики дыма. Золотые бутоны - один за другим - разворачивали огненные лепестки. Хорёк - одетый неофициально, в тенниску и светлые брюки - подождал, пока костры разгорятся, и встал у кромки воды с рупором в руках. Океан лежал за его спиной - серый и слегка пушистый, смирный, как наигравшийся котенок. К башмакам подбиралась солёная пена.
- Друзья, сегодня нам предстоит важная медитация, - начал Фреттхен. Его голос, усиленный рупором, чуть напевный и звенящий от волнения, разносился по всему берегу. - Медитация мира. Сегодня мы - все вместе - подумаем о наших братьях в Саудовской Аравии, которые вот уже полтора месяца, ведут кровопролитную гражданскую войну.
Потрескивал хворост в кострах, отгоняя бабочек и алыми бликами озаряя внимательные юные лица. Маленькие светлые волны лизали тёмный песок.
- Из–за войны, друзья, - вещал Хорёк, - рушатся дома, больницы и школы, дорожает нефть, сын идёт на отца, а брат - на брата, гибнут старики и дети. Тысячи семей остаются без крова, пищи и воды. Но если мы - все вместе - очень захотим, мы можем помочь этой беде. Пусть ваши мысли, как почтовые голуби, полетят к нашим братьям за океан и взмахами крыльев охладят их воинственный пыл. Пусть они расцветут лилиями и розами в стволах винтовок и оплетут вьюнами гусеницы танков. Превратят бомбы в безобидные хлопушки, а их смертоносную начинку - в конфетти. Друзья мои, давайте пошлем нашим братьям в Саудовской Аравии вибрацию мира.
Он слегка наклонил голову и сказал - обычным голосом:
- Посмотрите на океан.
Джереми повиновался. Ночная вода пугала и влекла. Он ни за что бы сейчас не вышел в океан на лодке, такая тёмная, глубокая сила была в его непрозрачности. Еще мгновение - и Джереми захватила водная стихия, надвинулась, залила костры, которые продолжали гореть и на дне, захлестнула небеса и смыла с них звёзды.
- Расслабьтесь, - точно с того света доносились слова Хорька. - Дышите глубоко и часто. Ещё чаще. Сильнее! Впустите в себя океан. Позвольте ему унести вас…
Джереми дышал под водой, втягивая её в себя короткими энергичными глотками. Его лёгкие слиплись от соли, а сознание барахталось среди звёзд и костров.
- Всё… работайте.
Фреттхен отошёл от воды и подсел к ближайшему костру.
Джереми закрыл глаза и соредоточился на помощи братьям из Саудовской Аравии. Он понятия не имел, как они выглядят и во что одеваются, но почему–то представлял их чернокожими, как Хайли, в белых просторных накидках, похожих на древнегреческие туники из учебника по истории. Вибрацию мира он вообразил не голубем, а чайкой - зато ослепительно белой, настолько белой, что оперенье её таяло в воздухе, точно сахар в чае. Она гудела, как радуга, так, что у арабских братьев тут же заболели головы и заурчало в животах - и никто уже не мог вспомнить, с кем и почему воевал. Джереми надеялся, что все сделал правильно, и теперь в далёкой заокеанской стране воцарятся мир и согласие.
Медитация - как это всегда бывало - закончилась внезапно, сильным и резким звуком, как будто Вселенная хлопнула в ладоши.
- Всем спасибо! - громко объявил Хорек. - Вы отлично поработали, молодцы! А теперь, друзья, музыку! Будем веселиться до утра!
Зазвучала лёгкая ритмичная мелодия.
Джереми вернулся, как будто издалека. И вот, он снова на ночном пляже, у горящего костра, а вокруг танцуют - поодиночке и парами. Вязкие танцы на песке, когда проваливаешься по щиколотку, и каждый шаг дается с трудом - но сколько вдохновения и грации в изгибах тела!
Большинство подростков и взрослых скинули обувь и остались босиком. Кроме, наверное, Вилины… Только где она? Где–то в огненной тьме и дыму, может быть, совсем близко, а может - далеко. Людей вокруг много, а пляж не зря назвается "длинным".
- Наш костёр - самый высокий, ага! - кричал Боб.
Танцующие задевали друг друга, натыкались на сидящих, иногда падали - и тогда получалась куча мала.
Хайли палкой ворошил дрова, уворачиваясь от летящих искр.
- Хорошо горит, - сказал Джереми, придвигаясь к огню. Жаром опалило лицо. Хотелось поболтать, все равно с кем - и всё равно о чём.
- Глянь, кто рядом с Хорьком, - Хайли обугленным концом палки указал на Фреттхена и на сухощавую фигуру возле него, в которой Джереми угадал профессора Верхаена. - Этот, как его… а мне казалось, что он уехал.
- Видимо, нет, - Джереми поднялся, отряхивая шорты. - Пойду, спрошу у Хорька, что с тем работником. Ну, я тебе рассказывал.
- Ага.
Профессор с Хорьком сидели с серьёзными лицами и тихо переговаривались. Джереми услышал, как Фреттхен сказал Верхаену:
- Когда–то эту работу выполняли религиозные общины, но в последние годы молитвы совсем перестали действовать. Наверное, потому, что истинно верующих почти не осталось.
Тихий ответ Верхаена наполовину развеял ветер: