- Так, хорошо, - сказал он, в сотый раз пробежав глазами изречение о занятой пчеле, потом глянул на бронзовые напольные часы. Без десяти три. Время Ободряющего Самовнушения. Приоткрыв дверь, он поглядел на своего секретаря, который ревностно охранял приемную их милости от непрошеных вторжений и варил галлоны крепкого кофе.
- Пожалуйста, в ближайшие десять минут меня ни для кого нет.
- Разумеется, сэр.
Закрыв дверь кабинета на ключ, Кит ослабил узел галстука, снял пиджак, аккуратно повесив его на спинку кресла, и сел за стол, загроможденный докладными записками, статистическими и финансовыми отчетами, сводными таблицами и планами. Рука его нашарила спрятанную под крышкой стола выдвижную консоль. Он нажал кнопку. Два встроенных в потолок верхних светильника погасли, и их милость очутился в мягком, располагающем к неге, полумраке. Заведя руки за голову, он сладко зевнул и с наслаждением потянулся. Сквозь приоткрытую дверь оранжереи до него доносились ароматы орхидей и цветущих апельсинных деревьев. Над головой его что-то щелкнуло и зашипело, спрятанные динамики ожили и произнесли чувственным женским голосом:
- Семь минут Ободряющего Самовнушения производства компании "Психосоматическое Здоровье", подразделение фармацевтической компании Эймса. Ускоренный Курс особо глубокого и продолжительного воздействия - Избавление от Пагубной Никотиновой Зависимости.
- Этого повторять не нужно, - вполголоса пояснил самому себе Кит, силясь унять приступ неуместного веселья. Жена подарила ускоренный курс на Рождество в красивой коробке, перевязанной лентой, и умоляла отнестись к делу серьезно. Тереза опасалась, что курение убьет любимого мужа раньше, чем спиртное. Или работа.
- Дорогой, знаю, ты настроен скептически, но, говорят, этот курс дает просто фантастический эффект. Тебе ничего не придется делать… просто однажды ты проснешься и поймешь, что тебя больше не тянет закурить.
Кит и впрямь был настроен скептически, но, раз это давало жене надежду - что ж…
- Итак, начнем, - объявил жизнерадостный механический голос, - сядьте и примите максимально удобное положение. Расслабьтесь. Закройте глаза. Глубоко вдохните и выдохните. Повторяйте за мной. Вы - всесторонне развитая, гармоничная личность, обладающая…
- Всесторонне развитая, гармоничная личность, - старательно повторил Кит, кусая губы, чтобы не рассмеяться, - обладающая разумом и силой воли…
- Вы счастливы? - елейно спросил механический голос.
- Да, - легко ответил Кит.
Еще бы. Любой другой ответ повредил бы бизнесу.
- Да, вы счастливы, - подтвердил механический голос, - вы счастливы и свободны.
- Я счастлив и свободен…
- Вы не раб обстоятельств. Вы хозяин своей судьбы.
- Я не раб обстоятельств, я хозяин своей судьбы…
- Ваш кофе, сэр, - сказал секретарь десять минут спустя, когда Кит, покончив с Ободряющим Самовнушением, с наслаждением закурил.
Потом его с головой захлестнула обычная рабочая рутина, и до восьми вечера у него не было ни минутки свободной. В половине девятого он приехал домой, вручил Терри букетик цветов и был нежно обнят и крепко поцелован. На ужин любимая жена подала куриные грудки на пару и шпинат - целое блюдо шпината.
- Шпинат очень полезен для здоровья, дорогой, - сказала Терри сиятельному супругу, глядя на него с почтением и обожанием. Хоть они и были женаты почти десять лет, муж не переставал повергать ее в почтительный трепет. - Но, если ты хочешь бифштекс, дорогой…
Дорогой страсть, как хотел бифштекс, а еще лучше - кусок свинины с кровью и, если бы он попросил - конечно, получил бы и мясо, и жареный картофель на гарнир, но, с другой стороны, Терри расстраивалась донельзя, видя мужа, беззаботно уплетающего за обе щеки жир, холестерин и токсины мертвых животных. Кит был еще не настолько стар и, тем более, не настолько толст, чтобы его волновала подобная ерунда, но не хотелось огорчать Терри. Никому в здравом уме не захотелось бы огорчать Терри. Она была такая маленькая, светловолосая и кареглазая, пугливая, как прелестный олененок.
- Что ты, дорогая, все очень вкусно, спасибо…
Давясь пресным шпинатом, он вкратце рассказал жене, как провел день.
- И? Сколько сегодня? - спросила Терри обреченно.
Кит показал на пальцах: два.
- Оба случая ранним утром. Их как раз успели убрать к тому времени, как я приехал в офис.
- Мне жаль, дорогой…
- Послепраздничный синдром. Рождественские каникулы закончились совсем недавно.
Кит не стал развивать тему самоубийств; это уже у него навязло в зубах.
- Ты помнишь, дорогая, Серафина пригласила нас на перфоманс .
- Разве это сегодня? - спросила Терри почему-то шепотом.
- Да.
- Серафина…
- Знаю.
- Кит, она мерзкая и противная, - шепотом сказала Терри.
- Да.
- Она наркоманка!
- Знаю, но все-таки она жена Ричарда, как-то неудобно.
- А я думала, мы с тобой сегодня побудем дома.
- Брось, Терри. Поболтаемся пару часиков в галерее, выпьем по стаканчику, поглазеем на знаменитостей, а знаменитости поглазеют на нас.
Было видно, что Терри очень не хочется никуда идти. Кит тоже не горел желанием украшать своей сиятельной особой перфоманс Серафины, но, во-первых, иногда следовало появляться на публике, чтобы не прослыть Эксцентричным Миллиардером-Отшельником (это тоже было плохо для бизнеса). Во-вторых, останься он дома, придется разговаривать с женой, а последнее время все их с Терри разговоры сводились к продолжению рода. Она хотела ребенка. Он не хотел ребенка. В-третьих… он еще не придумал, но, наверное, во-первых и во-вторых было вполне достаточно.
- Дорогой, ведь сегодня пятница…
- Вот именно, мы с тобой целую вечность никуда не выбирались. Ты не хочешь идти?
- Прости, Кит.
- Ничего. Я сам съезжу. Побуду пару часиков и уйду. Я закурю, ты не возражаешь?
Терри возражала, очень сильно возражала… а что делать!
- Помогает? - спросила Терри, с грустью и печалью вспомнив о Курсе Ободряющего Самовнушения. - Хоть чуточку, дорогой?
- Да. Помогает. Спасибо, дорогая.
- Если бы ты побывал в Музее Изящных Искусств, - укоризненно промолвила Терри, заподозрив мужа в обмане, - там есть зал, где хранятся… разные части человеческих тел. Там есть и легкие курильщика. Выглядят точь-в-точь, как печеный инжир. Ты представить не можешь, до чего ужасное зрелище…
Киту доводилось видеть зрелища стократ ужасней чьих-то заспиртованных в формалине внутренностей, но он счел это неподходящим аргументом. Покладисто затушил сигарету, поцеловал жену, поблагодарил за чудесный ужин, принял душ, переоделся и поехал на перфоманс .
На перфоманс в галерею к леди Милфорд слетелись, словно мухи на горшочек с медом, самые сливки богемных кругов столицы. Кит поздоровался со знакомыми, обсудил погоду и цены на бирже, вооружился стаканчиком и стал с безопасного отдаления наблюдать за бурным кипением светской жизни. Держался он скромно и неприметно, хотя, не кривя душой, мог сотню-другую раз с легкостью продать и купить всех присутствующих (и это не считая чудовищных абстрактных картин). Разве денег было жаль переводить на такую чепуху. Кит предпочитал тратить деньги с пользой.
Смакуя и прихлебывая, краем глаза он наблюдал за Серафиной, которую, признаться, на дух не переносил. Она была пухла, глупа, вздорна до предела, играла на арфе, и все это уже никуда не годилось, но гораздо хуже было другое. По неподдающимся осмыслению причинам Ричард совершенно потерял от нее голову. Из отличного парня, которого Кит знал долгие годы и любил, Торнтон вдруг превратился в сладкого папулечку.
Похоже, исключительно обязанность ходить на работу и общаться с взрослыми, разумными людьми уберегала Ричарда от бесповоротной, неизлечимой деградации. Ибо, допустим, сиятельный лорд Торнтон, здоровенный лось тридцати двух лет от роду, возвращался вечером с работы домой, голодный, усталый, злой, а навстречу миндальным облаком выплывала молодая женушка.
- Где мой ужин? - рычал Ричард, и от рыка его сотрясался потолок, и стены ходили ходуном. - Где моя выпивка? Скоты! По гнусным, виноватым мордам вижу: опять воровали мое столовое серебро! Убью! Где мой хлыст?!
- Папулечка, - лепетала Серафина, - не надо никого убивать, присядь, выпей чашечку чая с молоком, а я тебе пока сыграю на арфе.
Вид персика, терзающей струны сладкоголосого инструмента, воздействовал на Ричарда гипнотически. Теряя рассудок, он истекал слюной низменной похоти и слезами слащавого умиления, делался кротким, как ягненок, выпивал чашечку чая с молоком и сам принимался лепетать что-то беспомощное, растроганное, невероятно пошлое и сальное.
- Персик, марципанчик, пончик, куколка, пойдем, папулечка угостит тебя конфеткой.
От этого кошмара у Кита пересохло во рту, и он сделал еще один большой глоток бодрящей и веселящей жидкости. В голове его созрел великолепный план упиться до бесчувствия и позволить заботливым охранникам доставить домой свое безжизненное, мирно дремлющее тело. Он незамедлительно приступил к воплощению своего великого замысла на практике, как вдруг на глаза попалась уже знакомая худосочная дамочка с садовыми ножницами.
Кит моргнул, но нет, зрение не подводило. Это была она. На сей раз без садовых ножниц и не в униформе своего магазина, а в черном платье официантки, в белом переднике и с подносом в руках. Этим подносом она отбивалась от подвыпившего художника, который, насколько понял Кит, загорелся желанием написать ее портрет. Без одежды.