- Не пытайся улестить меня, глупое видение, - резко ответил Уэр. - Я требую, чтобы ты сменил личину. Не трать понапрасну время твоего Отца и мое! Смени личину!
Человечек высунул язык, который показался медно-зеленым. И уже в треугольнике стоял мужчина с черной бородой, облаченный в темно-зеленую мантию с горностаевой оторочкой; корона на голове сверкала так, что у Бэйнса заболели глаза. По комнате стал медленно распространяться запах сандала.
- Это лучше, - кивнул Уэр. - Теперь я повелеваю тебе твоими именами, которые я упоминал, и теми муками, которые тебе хорошо известны: обрати свой взор на смертного, чей образ я держу в своей руке, и когда я отпущу тебя, немедленно отправляйся к нему, так чтобы он не узнал о твоем присутствии, явись, словно из его собственной души, видением и познанием великой запредельной пустоты, скрывающейся за теми знаками, которые он зовет материей и энергией, как ты сам увидишь в его мыслях. И ты должен оставаться с ним и беспрестанно усиливать его отчаяние, покуда он не исполнится презрения к своей душе за ее жалкие стремления - и тогда истреби жизнь в его теле.
- Я не в силах сделать того, что ты требуешь, - ответила коронованная фигура глубоким и неожиданно глухим голосом.
- Отказ не принесет тебе пользы, - предостерег Уэр. - Ибо если ты тотчас же не отправишься и не исполнишь моего приказания, тогда я не отпущу тебя, но буду держать здесь до донца моей жизни и подвергать тебя ежедневным мукам, как позволил мне твой Отец.
- Твоя жизнь, даже если она продлится семьсот лет, для меня всего лишь день, - возразил демон. Когда он говорил, из его ноздрей сыпались искры - И муки, которыми ты грозишь, ничто по сравнению с тем, что я вытерпел с тех пор, как проклюнулось яйцо мироздания и наступил первый Вечер.
Вместо ответа Уэр вновь опустил жезл силы в пламя, которое, к удивлению Бэйнса, нисколько не опалило жезл. Но коронованная фигура скорчилась и отчаянно завопила. Уэр поднял жезл, правда, лишь на ширину ладони.
- Я пойду, куда ты прикажешь, - угрюмо согласился демон. Ненависть исходила из него подобно лаве.
- Если все не будет исполнено в точности, я снова вызову тебя, - заявил Уэр, - но если ты это исполнишь, то сохранится бессмертная сущность соблазненного тобой человека, который пока безупречен перед лицом Небес и потому представляет большую ценность.
- Но этого недостаточно, - возразил демон. - Ибо, как гласит договор, ты должен дать мне кое-что из твоих запасов.
- Ты поздно вспоминаешь о договоре, - заметил Уэр, - Но знай, маркиз, я поступлю с тобой честно. Вот.
Он достал из-за пазухи какой-то небольшой бесцветный предмет, который засиял от света свечи. Сначала Бэйнс принял его за бриллиант, но потом увидел, что это хрустальная вазочка, самая маленькая из всех, какие доводилось когда-либо видеть ему, закрытая крышкой и наполненная какой-то жидкостью. Уэр бросил ее кипевшему от злобы существу, которое - опять к удивлению Бэйнса, поскольку он уже успел забыть, что человек в короне сначала явился в виде зверя, - ловко поймало ее ртом и проглотило.
- Ты только дразнишь меня, - проворчало видение. - Когда ты попадешь ко мне в Ад, волшебник, я выпью тебя досуха, хотя ты и скуп на слезы.
- Твои угрозы мне не страшны. Я не предназначен тебе, даже если ты увидишь меня когда-нибудь в Аду, - возразил Уэр. - Довольно, неблагодарное чудовище. Прекрати пустую болтовню и делай свое дело. Я отпускаю тебя.
Коронованная фигура зарычала и внезапно обратилась опять в ту же волчицу, которой явилась сначала. Она изрыгнула пламя, которое, однако, не могло пересечь границу треугольника и вместо этого собралось в виде огромного шара вокруг самого демона. Тем не менее Бэйнс почувствовал жар. Уэр поднял жезл.
Пол внутри вписанного в треугольник круга исчез. Видение сложило свои медные крылья и камнем рухнуло в дыру, которая тут же с оглушительным грохотом сомкнулась.
Потом наступила тишина. Когда у Бэйнса перестало звенеть в ушах, он уловил отдаленный монотонный звук, как будто кто-то поставил на улице перед палаццо машину с невыключенным мотором. Но Бэйнс тут же понял, что это было: огромный кот мурлыкал; он наблюдал за всем происходившим лишь с серьезным интересом. Так же, как, по-видимому, и Гесса, Гинзберга трясло, и он с трудом остался на своем месте. Хотя Бэйнс никогда прежде не видел испуганного Джека, он едва ли мог упрекнуть своего помощника, потому что сам ощущал тошноту и головокружение, словно одно лишь созерцание Мархозиаса требовало не меньше усилий, чем многодневный подъем на гималайскую вершину.
- Все кончено, - объявил Уэр шепотом. Он выглядел сильно постаревшим. Взяв меч, он перечеркнул им диаграмму. - Теперь мы должны ждать. Я буду две недели жить в уединении. Потом мы побеседуем еще. Круг открыт. Можете выходить.
Отец Доменико услышал грохот, далекий и приглушенный, и понял, что колдовство свершилось - и по-прежнему не мог даже помолиться о душе несчастной жертвы (или "пациента", в чисто аристотелевой терминологии Уэра). Он сел, свесив ноги с постели и с трудом дыша застоявшимся, пахнувшим мускусом воздухом, потом встал, подошел к сумке и открыл ее.
Почему Бог так связал ему руки, почему он вообще допустил такой компромисс, как Соглашение? Оно предполагало, по крайней мере, ограничение Его власти, не допустимое, согласно догмату о Всемогуществе, которое грешно даже ставить под сомнение, или, еще хуже, некую двусмысленность в Его отношениях с Адом, не совместимую с известным ответом на Проблему Зла.
О последней возможности даже думать было невыносимо. Очевидно, из-за здешней атмосферы отец Доменико чувствовал, что его духовное и эмоциональное состояние не позволяет ему рассуждать на такие темы.
Однако он мог, по крайней мере, обдумать более частный, но весьма важный вопрос: свершилось ли сегодня то злодеяние, за которым его послали наблюдать? Имелись все основания предполагать, что именно оно и свершилось - а если так, то отец Доменико мог вернуться в монастырь и залечить свою душевную рану.
С другой стороны, возможно - и как ни ужасно было это предположение, оно все же оставляло некоторую надежду, - что отца Доменико направили в логово дьявола, чтобы дождаться чего-то еще худшего. Это объясняло одно странное обстоятельство: последнее злодеяние все же казалось вполне типичным для Уэра. И что еще важнее, таким образом объяснялось, по крайней мере отчасти, само существование Соглашения, как писал Толстой: "Бог правду видит, да не скоро скажет".
Впрочем, последний вопрос отец Доменико мог не только анализировать, но и попытаться решить с помощью Божьего руководства - даже здесь, даже теперь, хотя и не вызывая никакие Сущности. Последнее ограничение монаха не смущало: какой же маг не искусен в своем деле?
Роговая чернильница, гусиное перо, правило, три круга различных размеров, вырезанные из девственного картона - его не так просто получить, - а также завернутый в шелк штихель появились из сумки; отец Доменико разложил их на ночном столике, который вполне мог сойти за аналой. На картонных кругах он аккуратно нанес пастой различные шкалы: камеры А - шестнадцать атрибутов Бога от bonifas до patientia; камеры Т - тридцать атрибутов вещей от temporis до negatio; и камеры Е - девять вопросов от "есть ли" до "как велико". Он проколол центры всех трех кругов штихелем, скрепил их с помощью запонки и, наконец, окропил собранный инструмент Лулла святой водой из сумки. Затем он произнес:
- Я заклинаю тебя, о форма сего инструмента, властью Всемогущего Бога-Отца, силой Неба и звезд, а также стихий, камней и трав, и кроме того силой снежных бурь, грома и ветра, и, быть может, также силой книги "Ars magna", в которой ты изображен, чтобы ты обрел способность дать совершенный ответ на наш вопрос, без лжи, обмана и неправды, велением Господа, Творца Ангелов и Повелителя Времен. Дамахий, Люмех, Гадал, Панчиа, Велоаз, Меород, Мамидох, Балдах, Аперетон, Митратон; блаженные ангелы, будьте хранителями сего инструмента! Domine, Deus meus, in te sperunt… Conflitebor tibi, Domine, in toto corde meo… Quemadmodum desiderat cervus ad fontes aquarum… Amen.
Сказав это, отец Доменико взял инструмент и стал поворачивать круги относительно друг друга. Практиковать великое искусство Лулла было совсем не просто: большинство комбинаций секторов казались тривиальными, и требовалось немало интуиции и опыта, чтобы осознать их значение, а также нужна была вера, чтобы увидеть их чудесное происхождение. Тем не менее, в отличие от других форм гадания, здесь не использовалась настоящая магия.
Отец Доменико вертел их нужное число раз и затем, держа за край самого большого, встряхнул прибор в направлении четырех сторон света.
После этой простой процедуры выпало сочетание:
Терпение / Становление / Реальность.
Именно такого ответа он боялся и одновременно ожидал с надеждой. И сдерживая волнение, отец Доменико понял, что иного ответа не могло быть в канун Рождества.