- Ой, засохни, - ответствовала Алли, чем вывела вечно мокрого Спидо из себя ещё больше - по понятной причине. Девушку бесило то, что Мэри, эта самозваная спасительница заблудших детских душ, вознеслась в ранг богини благодаря самому факту своего отсутствия. Что же касается взаимозатыка, то Алли в своих странствиях встречала множество примеров этого явления. Наиболее странным была школа из пятидесятых годов двадцатого столетия, построенная на месте бывшего форта времён Войны за независимость. Школа сгорела и отправилась в вечность, в результате чего получилось дикое смешение кирпича и камня, классных комнат и казарм. В Междумире оба сооружения находились на одном и том же месте, сросшись друг с другом самым причудливым образом.
Всё указывало на то, что здесь им приходится иметь дело с тем же явлением: фундамент церкви и железнодорожная колея срослись друг с другом. Непреодолимый тупик.
Алли, однако, знала кое-что, о чём Милос со Спидо не подозревали, и если она правильно разыграет свою партию, ей, возможно, удастся выговорить себе свободу.
- Я знаю, как нам объехать церковь, - сказала она.
Спидо решил, что она опять измывается над ними, но Милос знал её достаточно хорошо, чтобы понять: Алли никогда не ляпает языком просто так. Он забрался на буфер и втиснулся между паровозом и церковью, оказавшись, таким образом, совсем близко к Алли, настолько близко, что теперь мог даже, пожалуй, ударить её. Но девушка знала - он не станет так поступать. Несмотря ни на что, Милос всё же был джентльменом. По крайней мере, до известных пределов.
- И каковы твои соображения? - спросил он.
- А с какой радости мне ими делиться?
- В нашем положении сотрудничество весьма полезно, да?
Вот! Именно это Алли и надеялась услышать.
- Да она только морочит нам голову! - проворчал Спидо, но Милос не обратил на него внимания и пригнулся к ней поближе, так чтобы Спидо не услышал их разговора. - Я не могу освободить тебя, - прошептал он. - Ты представляешь собой слишком большую угрозу.
- Пусть так, но зачем держать меня привязанной к паровозу?
- Это ради твоей же безопасности, - ответил Милос. - Детишки Мэри жаждут найти козла отпущения. Им очень нужно видеть, что ты наказана. А поскольку мы в Междумире, то, принимая во внимание, что здесь никому нельзя причинить боль, твоё наказание выглядит куда более суровым, чем есть на самом деле. Фактически, - прибавил Милос, - я тебе завидую. Для тебя это путешествие на запад - просто увеселительная поездка по сравнению с моими заботами.
- Есть вещи похуже боли, - возразила Алли, думая о том унижении, которое ей приходилось выносить в качестве галеонной фигуры на паровозе.
- Как насчёт вот этого? - предложил Милос. - Если ты действительно окажешь нам помощь, я переведу тебя в более комфортабельную тюрьму.
- Сначала отвяжи меня, а потом будем разговаривать.
Милос улыбнулся.
- Не дождёшься.
Алли улыбнулась в ответ.
- Попытка не пытка.
Она хорошо знала Милоса: тот был тщеславен и эгоистичен, и его совесть замолкала, когда того требовали его интересы, но и у него был моральный кодекс, если это можно так громко назвать. Он был человеком слова. Вот странно: Алли чувствовала, что по-прежнему может доверять ему - даже после всех его ужасных деяний.
- С этого места я вижу много всего интересного, - сказала она. - Такого, чего никто из вас видеть не может. - Она сделала эффектную паузу и растянула её подольше - пусть потерзаются. Потом добавила: - Когда поезд въехал в эту долину, я кое-что заметила. Примерно милю назад.
- Что ты заметила? - спросил Милос.
- Если ты меня не развяжешь, тебе придётся выяснить это самому.
- Очень хорошо, - ответил Милос. - Нам всё равно некуда торопиться. Сами докопаемся, что ты там увидела. - Он бросил взгляд на чистый белый фасад церкви у них перед носом. - А пока наслаждайся видом.
И с этими словами он устремился прочь от Алли. Он не позволит ей манипулировать собой! Как-никак, узницей была она, а не он - хотя в нём росло ощущение, будто связаны как раз его руки.
Вокруг него уже носились десятки малышей - они высыпали из вагонов и предавались своим обычным занятиям: кто играл в прятки, кто в пятнашки; они всё время двигались достаточно быстро, чтобы не проваливаться сквозь живую землю. Кое-кто из девочек выбрался на крыши вагонов и прыгал там через скакалку; другие ребята устроились под вагонами и играли в карты. Все знали, что они застряли здесь надолго - скорее всего, на несколько недель.
Конечно, они в любой момент могли бросить поезд и продолжать путешествие пешком, но Милос решил, что это не будет умно. Поезд был их крепостью, он мог защитить их от любых поджидающих на пути опасностей. И хотя после того, как они пересекли Миссисипи, им не попался ни единый послесвет, это ещё не значило, что они вообще здесь не водятся.
За те недели, что послесветы Мэри обитали в поезде, образовались зоны комфорта, по которым детишки и распределились. Общество разделилось "по интересам", впрочем, довольно предсказуемым - по крайней мере согласно стандартам Междумира. Появились вагоны только для девочек и только для мальчиков - для тех, кто придерживался разделения по половому признаку; вагоны для "лунатиков" - тех, кто не желал спать (сон для послесветов необязателен). В одном вагоне обитали "спортсмены", которые при любой остановке поезда тут же вылетали наружу и принимались бегать взапуски или играть в разные игры. Был вагон и для тех, чей ежедневно повторяемый ритуал требовал тишины и покоя. И, само собой, существовали "спальный" и "тюремный" вагоны - оба служили своим уникальным целям.
Чтобы подопечные Мэри были счастливы и не вздумали бунтовать, Милос распорядился останавливаться по крайней мере два раза в день на несколько часов - дать возможность детям поиграть. И каждый день эти игры в точности повторяли те, что были накануне; всё совпадало: результаты спортивных игр, драки, перебранки... Каждый следовал своему личному шаблону изо дня в день, изо дня в день. Это и было тем, что Мэри называла "повторшенством" - от слов "повторение + совершенство": совершенное повторение совершенного дня. Милос обнаружил: чем глубже дети погружались в пучину каждодневной рутины, тем меньше они досаждали ему.
Иногда случалось, что поезд заезжал в тупик, где и простаивал пару-тройку дней, пока начальство соображало, как быть дальше.
Милос взглянул на церковь и задался вопросом: а что бы в этом случае предприняла Мэри? Но совета от его королевы он дождётся ещё не скоро.
Пока он шагал вдоль вагонов, обдумывая ситуацию, к нему присоединилась Оторва Джил. Как всегда, её светлые волосы были растрёпаны и в них путались былинки - как будто она только что побывала в схватке с перекати-полем. Интересно, подумал Милос, это ему чудится или травы в её волосах стало больше?
- Если ты опять завёл всех в тупик на целую вечность, то нам надо бы сходить на тело, - заявила она. Будучи скинджекером, она, как и Милос, была ближе к жизни, чем к смерти, и потому не впадала в ежедневную рутину. Однако Милос знал - Джил нужен был не только скинджекинг. Когда она "ходила на тело", то преследовала куда более тёмные цели.
- Называй вещи своими именами, - ответил ей Милос. - Ты, конечно, не скинджекинга хочешь. Тебе нужна жатва, скажешь, нет?
- Последние распоряжения, которые я получила от Мэри, были очень ясными. Я не собираюсь всё бросать только потому, что ты - нюня.
Милос резко обернулся к ней. Он никогда не ударил бы ни одну девушку, но Джил частенько доводила его до ручки.
- То, что я сделал для Мэри, доказывает, что я не трус!
- Тогда почему ты позволяешь нам жать только раз в неделю?
- Потому что должны же быть какие-то границы! - сказал Милос.
- А разве у замыслов Мэри есть какие-то границы?
Хладнокровие Джил рассердило Милоса ещё больше, но он приказал себе успокоиться. Если он потеряет самообладание, наглая девица получит контроль над ситуацией, а этого допускать нельзя. Он здесь начальник! И ему самому не следовало бы забывать об этом.
- Знаешь, в чём разница между мной и тобой? - сказал он. - Я хожу на жатву потому, что этого хочет Мэри. Ты - потому что она доставляет тебе удовольствие.
А Джил и не возражала.
- В совершенном мире, - философски заметила она, - разве не должны мы все любить свою работу?