* * *
- Онан, ветер меняется к худшему, - серьезным голосом проговорил Набил. Он сидел за кухонным столом, потягивая чашу абануша. - Помяни мои слова. Дело немногих дней - и мы все обнаружим, что вымаливаем объедки у работающих на фабрике женщин.
- Вах! - отвечал повар из глубины проверяемой гигантской кастрюли. Посудомойка Джойна чинно стояла неподалеку с опущенным взглядом, уважительно ожидая приговора Онана. Ти улыбнулась гулкому звуку голоса повара. С головой внутри кастрюли голос его звучал басовито и мощно. Именно таким она воображала себе голос Алилаха звучащим много тысяч лет назад, когда Он сказал Ною, что разрушит планету-прародительницу.
Онан вытащил голову из кастрюли, с удовлетворением кивнул посудомойке и передал ей тяжелую кастрюлю, чтобы та повесила ее вместо с остальными, пока Тихая пробиралась между плитами к своему безопасному уголку.
- Набил, - начал повар, - судя по тому, о чем ты беспокоишься, просто удивительно, что священники не посадили тебя в холодную и не вмазали несколько сотен вольт. Клянусь Основателем, после этого ты увидел бы тот еще свет.
Тихая прислонилась к стене, сбросила вуаль и сунула руку в карман. Достав крошечную синюю книжечку, она открыла ее и загляделась на странные знаки на первой странице.
Харут Айб читал из "Шайтана". Наверное, эта книжечка есть его экземпляр "Книги Мира". Но тогда зачем же Пушок, имант из мультика, смотрел в свою маленькую синюю книжечку, чтобы найти Коко? А когда он нашел Коко, почему мальчишка оказался в таком месте, где никто его не ожидал увидеть, включая самого Коко?
В заголовке первой страницы стояла отдельная группа знаков. Наверное, эти знаки составляют слово "Шайтан", написанное мужскими письменами.
Тяжелая руку со стуком поставила чашку на кухонный стол.
- Насмехайся надо мной, если желаешь, Онан, но я слежу за новостями. Я слышу то, что говориться между слов.
- И что же ты услышал? - засмеялся повар, наливая себе чашку сдобренного маслом чая и усаживаясь за стол. - Или мне лучше спросить, что ты думаешь по поводу того, что услышал?
Пока повар и старший слуга разговаривали, Тихая рассматривала группу знаков в центре первой страницы. В ней было тринадцать запрещенных ей письменных знаков. Если это слово "Шайтан", то знаков слишком много.
Голос Набила стал громче:
- Смейся, если хочешь, Онан, но пошевели-ка мозгами. Доксы набрали достаточно поддержки, чтобы сделать коалицию возможной…
- Этого никогда не случится, - прервал его повар.
- Если они получат контроль над правительством, Джорам не захочет присоединяться к мировому конгрессу. А если не вступим мы, то никто не вступит, а если никто не вступит, то никто и не разоружится. В таком случае дело лишь времени, когда мы еще раз станем искать пророков, за которыми последуем по лужам крови.
- Я думаю точно так же, Набил. Никто не хочет войны, поэтому никто не захочет повернуться к ортодоксам. Так в чем же здесь угроза?
- Угроза находится прямо здесь, в Джораме, Онан. Ведь сейчас реформисты удерживают власть только потому, что Микаэль Ючель продолжает обещать луну с неба разъединенным партиям, луну, которую не сможет им добыть. И если эти партии охладеют к Ючелю, то Тахир Ранон и его докси станут все держать в своей чертовой удавке.
- Слушай, что ты такое болтаешь. Реформисты не проигрывали выборов больше двенадцати лет.
- Это было до того, как армия Джорама спуталась с бахаистами, - напомнил Набил.
- И что же это меняет?
- Это все меняет, мой самовлюбленный друг, сидящий в тиши и безопасности свое малюсенькой кухни. Что, если люди Джорама будут убеждены, что скоро начнется война? Они же дважды подумают, прежде чем допустить реформистов в правительство. Когда доходит до драки, люди чувствуют большую безопасность, когда делами занимаются докси. Только партия ортодоксов знает, как вести джихад.
- Клянусь Христом, Набил, брось-ка эту тему, пока шары твои не лопнули. Что так вытаращился?
- Ну, мы еще поглядим, поглядим.
Оба замолчали, а девочка продолжала изучать незнакомые знаки. Вперед, назад, по одному за раз, они не имели смысла без объяснения. В мужском письме чересчур много букв. Одна мысль изводила ее: что если вдруг книжечка написана вовсе не мужским письмом? Что если она на языке имантов?
- Джихад, - сплюнул Онан. - Что ж, докси просто обожают это древнее проклятие.
- Это верно.
- Не могу себе представить, что люди снова купятся на это. Последняя священная война докси была просто чертовой кровавой кашей. Разве ты сам не помнишь? В каждой семье носили траур.
- Верно.
- И многие другие тоже вспомнят, друг мой. Докси кончены. Считай, это просто записано на скрижалях.
- Считай, записано, - передразнил Набил. - Почитай-ка мне из своей гадательной книжечки, пуховерт.
- Набил, я видел ужас джихада только на экранах. А мой отец сам побывал на войне и рассказал мне кое-что гораздо похуже того, что дошло до экранов новостей. Своих проклятых муджахединов докси заставляли совершать жестокость за жестокостью, пока сама армия не восстала, не атаковала фанатиков и тем положила конец войне. Думан Амин тоже был там. Он тебе расскажет. Или спроси Джамила. Он был сержантом Думана.
- Многие не помнят эту войну, Онан. Только это я и говорю. Выросло целое новое поколение.
- А как же история, Набил? Как же память?
- История мертва для тех, кто не прожил ее, а в политике аккуратная память не является инструментом получения дохода. Наоборот, это орудие соглашательства, шантажа и выгоды. Тьма народу вообще ничего не помнит, а другая тьма помнить не желает. Именно ими воняет в воздухе. Именно они на днях приведут Тахира Ранона к власти.
- Набил, ты беспокоишься больше, чем какая-нибудь старуха о продовольственных карточках.
- А как насчет того муллы с хлюпающим носом, кто был на кафедре в прошлый праздник Адонаи?
- А при чем тут он?
Набил захохотал:
- Ты опять пропустил службу? Будь осторожнее, а не то окажешься в один какой-нибудь особенно прекрасный день перед судом священников.
- Муллы слишком заняты грызней друг с другом и обкрадыванием нищих, чтобы заниматься еще и мной. А что сделал этот мулла?
- Ни много ни мало, сказал Думану Амину и членам всех других старых семейств, что реформисты тащат мир в адский огонь Магды…
- Это же храм реформистов! Он не имел права говорить там такие вещи. - Искреннее потрясение слышалось в голосе Онана. - Почему же даже фанатик пошел на такой риск? И перед всеми прихожанами? Да еще в этом храме?
- Как я сказал, мой друг, что-то от докси носится в воздухе.
- Вах! Набил, тебе надо отрастить шерсть и сосиски, стать пуховертом и подсмотреть будущее в маленькой синей книжечке.
Во тьме за плитами Тихая задумалась над замечанием Онана о маленькой синей книжечке, вынимая из стены треснувший кирпич и засовывая в отверстие крошечную книжицу. Прежде чем заложить кирпич, она взглянула на синий переплет. Женщинам не позволялось владеть собственностью, и имант должен был знать об этом законе. Зачем же пуховерт дал ей книжку? И как может кто-то "подсмотреть будущее" с помощью такой книги? И если бы она это смогла, какое будущее она попытается воплотить в жизнь?
Она тихонько заложила кирпич на место. Все эти вопросы бессмысленны без ключа к словам книги. Она поглядела в щелочку между плитами. Онан сгорбился на своем стуле, сложив руки, вытянув ноги и скрестив их, опустив подбородок на грудь. Он поднял голову и сказал Набилу:
- Если в воздухе пахнет тем, что ты думаешь, мой друг, нам лучше молиться Алилаху, чтобы Джорам и Бахаи вдвоем перевесили докси.
- И это ты говоришь о молитвах?
- Молиться так, будто ты без весла, и грести так, словно Бога не существует.
Девочка прошмыгнула в тенях и выскользнула в коридор. На службе находился Джамил, но на этот раз сержант сам ненадолго прикорнул в сторожке. Она прокралась мимо, открыла дверь и пошла к игровой комнате брата. Она собиралась рассказать Рахману о книжке иманта. Может быть, он научит ее читать?
Когда она вошла, Рахман сидел на полу, играя с моделью парусника. Заметив ее, мальчик нахмурился и снова перевел внимание на модель.
- Тебе нельзя находиться здесь, девчонка. А то у меня будут еще неприятности.
Холод сжал ее сердце. Она спросила знаками: "Что случилось?"
- Джамил поговорил с отцом.
Она улыбнулась: "И ты рассказал свою великую ложь? Ты сказал ему, что Джамил…"
- Нет. - Лицо Рахмана сильно покраснело. - Джамил рассказал отцу и об этой лжи тоже и о моей угрозе. Отец ужасно разозлился на меня. - В его глазах стояли горячие слезы стыда. - Он побил меня, и все это ты виновата!
Ее глаза сузились и она показала: "Я не заставляла тебя лгать о Джамиле".
Мальчик швырнул свою модель в сторону, вскочил на ноги и дал ей пощечину.
- Вот тебе за это, Тихая!
Она стояла в оцепенении, а мир ее сжимался до размеров женской половины. Она проклинала невольные слезы на своих щеках, когда показывала: "Ты ничтожество, Рахман! Ты такой же, как все. Ничтожество".
Он занес руку, чтобы снова ударить ее, но она сильно толкнула его в грудь ладонями, повалив навзничь на его модель. Он успел наполовину привстать, когда она прыгнула на него, снова сбив его на пол и раздавив модель. Она боролась с ним, пока не уселась верхом ему на грудь, удерживая на полу его руки за запястья.
- Я убью тебя, девчонка! Клянусь, я убью тебя за это!