В окне музшколы пиликала скрипочка. Галдели воробьи, ссорясь с голубями за хлебные крошки. Сеня позвонил шефу, спросил: ждать ли денег? Шеф отключил связь. Минутой позже он прислал СМС: "Забыть и насрать!" Затем позвонила мадам Волчик: напомнила Сене, что он идиот, и велела купить хлеба. Молочный батон и кирпичик "Бородинского". Сеня глянул в сторону булочной. Там стоял здоровенный оглоед - на таком пахать отсюда до Сахалина - и пялился на Сеню. Волосы оглоеда были выкрашены забавным образом: светлые, вроде липового мёда, с чёрными "перьями". Мадам Волчик говорила, что так красят через специальную шапку.
Меньшинство, вздохнул Сеня. Мы с ним оба в меньшинстве. Сексуальное, национальное - какая разница? Хорошо, если толерантность. Хуже, когда погром. И хлеба купить не успеешь. Вставят, провернут - ему удовольствие, а мне?
- Сорок с половиной миллионов, - печально сказал Адвокат. Он был один. Г-н Горсовет сбежал.
- Забыть и насрать, - предложил Сеня.
- Вам легко говорить… А кто вы, собственно, такой?
- Медвежатник, - объяснил Сеня. - Работаем круглосуточно!
- А что вы делаете здесь?
- Это я ваш отель вскрывал.
Очень приятно, - вздохнул г-н Адвокат.
15:27
…теперь у меня новая жизнь…
- Они там что, взбесились?
- Рустамыч, ты только не нервничай…
- Это Дорфман! Это его хитрожопости…
- Рустамыч, не бери в голову…
Водители "скорых", курившие у въездного пандуса, отошли подальше. То, что не удалось главврачу и лишь частично удалось внезапной, плохо объяснимой ненависти к амбалу-медбрату, сделал Геныч, глава юридической службы Чисоева. Артур забыл о Вике. Загнал аварию в глухой угол сознания, забил двери и окна досками крест-накрест. Дал увести себя из корпуса на свежий ветерок, под ёлки. Атаковали его бизнес-хозяйство, как при жизни говорил отец. Отец полагал, что у мужчины есть два хозяйства, одно из которых ниже пояса. И оба надо охранять любой ценой, рвать врага зубами. Если, конечно, ты мужчина.
Артур вспомнил, как в Махачкале, в гостях у Жорика Джалилова, бывшего танцора ансамбля "Лезгинка", отец хлебнул лишку и залез спать в будку к Карачуну, цепному кобелю-волкодаву. И как злобный, косматый, не признающий никого, кроме хозяина, Карачун рычал на всех, включая обалдевшего Жорика, не подпускал людей к будке. Отец же придавил часа полтора, выбрался наружу, поцеловал Карачуна в мокрый нос: "Кунак! Берег гостя…", умылся и пошёл к столу. Он обожал свежий ччар-лаваш, а бабушка Тават как раз принесла стопку горяченького.
Живой отец. Не бронзовая фигурка на краю кубка.
- Звонил Шамиль, - сказал Геныч, глубоко затягиваясь сигаретой. В последние годы он перешёл на трубку: берёг здоровье. Пачку штатовского Parlament Геныч носил в кармане на всякий случай, и случай пришёл. - Мне звонил. Ты ж трубку не берёшь… Он договорился с клиникой в Израиле. Профессор Лившиц на низком старте. И ещё у немцев, с Гильзбахом, для страховки. Как только Вика будет транспортабельна, берём медицинский чартер. Я кинул бронь в Air Charter Service, они подтвердили… Артур не ответил. Кусал губы, хмурился.
- Отель я возьму на себя, - Геныча беспокоило, что от Чисоева пахло коньяком. Геныч понимал, что алкоголь расслабляет. Он бы и сам налил Артуру. Но Артур никогда не пил коньяк. Текилу, виски, водку - пожалуйста. От коньяка Чисоев отказывался наотрез. Такая вот причуда. - Разберёмся. Ты, главное, не волнуйся. Ты Вику спасай. Мы сами…
- Что шьют? - спросил Артур.
- Горсовет выразил несогласие с продажей облсоветом здания отеля. Прокурор города подал иск от имени горсовета. Они считают, что на момент продажи отеля частному собственнику отель находился в совместной собственности двух советов. Насколько я в курсе, сейчас область переписывает свою долю на город, в спешном порядке.
- Если они вернут здание горсовету, пусть вернут нам деньги. И возместят средства, потраченные на реконструкцию…
- Шутишь? Дорфман скорее удавится.
- Или я его удавлю.
- Остынь. Я погнал к отелю Стасика, он разведал. Налоговая подала ещё один иск. Они хотят ликвидировать отель, как предприятие. Производство по делу открыто, первое заседание - через пять дней.
- Почему так быстро?
- Не знаю. Думаю, команда сверху. Велели рассмотреть в сжатые сроки.
- Ликвидация? На каком основании?
В ИГР появилась запись об отсутствии предприятия по юрадресу.
- Что? Кто внёс?!
- Конь в пальто. Исполкомовский департамент госрегистрации. Они якобы зафиксировали, что руководство отеля не находится по своему юрадресу. Налоговики тут же подорвались с иском в окружной админсуд. Я, кстати, сделал заявление, что это незаконно. Согласно законодательству, внесение в госреестр такой записи возможно в двух случаях…
- Брось. Геныч. Законно, не законно… Нас топят.
- Выплывем.
- Это он Вику убил.
- Кто?
- Дорфман. Это он…
- Ты с ума сошёл!
Артур рассмеялся. Услышав этот смех, Геныч - не Геннадий, даже не Генрих, а Егор Альбертович Геныч, с ударением на "ы", что сильно осложняло ему школьные годы, - побледнел. Он имел несчастье встречаться с людьми, которые так смеются. Его мать шестой год жила в частном пансионате для душевнобольных. Геныч очень любил маму. Он навещал её раз в неделю, если не чаще. Мама смеялась и настойчиво просила привезти внуков, Серёжу и Оленьку, а у Геныча прихватывало сердце.
Он был холост и бездетен.
Чисоев сорвался с места. Крупный, сильный, в последние годы слегка заплывший жирком мужчина метался, как зверь, от ступенек, ведущих в корпус, до ствола ели-великанши - и обратно. Бил кулаком в дерево, ободрав костяшки до крови и перемазавшись смолой. Пинал ступеньку ногой, хрипло матерясь - мягкий носок туфли не спасал пальцы. Казалось, он хотел этого: движения, крови, боли. Словно платил какую-то цену, предъявленную безумным, безжалостным кредитором. Геныч отошёл подальше, не в силах оторвать взгляда от беснующегося Чисоева. Звонок мобильного он услышал не сразу.
- Геныч на связи. Что?
Он не мог поверить.
- Что?!
- Что?! - эхом повторил Артур, кидаясь к юристу.
У Геныча пропал голос.
- Говори!
Две требовательные руки схватили Геныча за плечи. Затрясли - так пёс, играя, трясёт матерчатую куклу. У Геныча лязгнули зубы. Запрыгали очки на носу. Кровь ударила в голову, вскипела, наполнила виски грохотом. Хорошо, подумал Геныч. Хорошо, что неотложка. Примут сразу. Когда инсульт, хорошо, если сразу.
Он знал про инсульт всё: готовился заранее.
- Ну?!
- Нацбанк, - выдохнул Геныч. Больше всего на свете ему хотелось лечь и сдохнуть. - Они отозвали банковскую лицензию. Уже назначили ликвидатора.
- Какой банк?
- Наш. Артур. В смысле, твой…
Его отпустили. Держась за сердце, Геныч смотрел, как Артур меняется в лице - хоть сейчас в пансионат, к Генычевой маме.
Если он спросит про Оленьку и Серёжу, подумал Геныч, я сбегу.
Я пробегу марафон с олимпийским рекордом. Видеть, как железный Чисоев, волк среди волков, сходите ума, было невыносимо.
Так не бывает, - сказал Артур.
Геныч кивнул.
- Ты пил коньяк? - спросил он.
- Да. С главврачом.
- Ты же не пьёшь коньяк?
И я, мелькнуло в голове у Геныча. И я к маме, в байковой пижаме.
- Раньше не пил, - сказал Артур. - Теперь у меня новая жизнь.
20 лет назад
…земля тебе пухом, дорогой Рустам!
Рустам Чисоев оставил Махачкалу летом шестьдесят восьмого. Перебравшись с женой и маленьким Шамилем на новое место жительства, променяв "Буревестник" на "Динамо", а золотые пляжи Каспия на тьму мелких, дурно пахнущих речушек, он сразу перешёл на тренерскую работу. За три месяца до переезда Рустам - ещё на родине, где, как известно, горы в помощь - взял серебро на чемпионате СССР по вольной борьбе, уступив лишь Медведю из Минска. Лечь под белоруса, чьим отцом был асфальтовый каток, а матерью бетономешалка, - да, обидно, но не стыдно. Рустам так долго убеждал себя, что не стыдно и что не проигрыш явился причиной смены места жительства, а условия, предложенные руководством спортобщества и одобренные в Министерстве… Короче, сам поверил.
Артур родился под Новый год - во время переезда жена Рустама ходила беременной. Шамиль поначалу отнёсся к брату с отменным равнодушием. Куда больше юного, вспыльчивого, гордого Шамиля занимали тренировки и упрямое желание сверстников доказать, что Рустамыш хоть и тренерский сынок, а тефтель. Шамиль не знал, что значит тефтель. Шамиль очень обижался. Когда, пять лет спустя, отец привёл в зал Артура, кто-то опрометчиво назвал тефтелем новичка. Этого хватило, чтобы Шамиль избил дурака всмятку, а потом взял брата под опеку. Что значила в его понимании опека? Пахота до кровавого пота и никаких поблажек.
Отец одобрил.
Шло время. Артур рос крутым, Шамиль - великим. Чемпион города, области, страны, Европы… Иногда - реже, чем хотелось бы, - стареющий Рустам возил сыновей в Дагестан: хвастаться.
За Шамиля ему простили отъезд. "Сердце моё! - говорил Рустам рыдающей жене, когда та преграждала мужу путь на вокзал.
Ну что за глупость: горячий регион? Кебаб, вино и друзья! Горячие объятая! Горячий шашлык! Кто в Махачкале обидит Чисоевых? Самоубийца, да? Меньше смотри телевизор, сердце!" Жена плакала и цитировала новости: в Цумадинском районе убит тот, в Гунибском районе застрелен этот, в Табасаранском районе… Сыновья ждали на улице.