Все как по команде сгрудились вокруг пакета. Даже Агриппина Лобзикова поднялась. Она высказала подозрение, что апельсины попали к ним, наверняка с чьей-то детской обобранной ёлки.
– А тебе не приходило в голову, что кто-то мог приготовить их для нас? – вмешалась Фива и многозначительно посмотрела на Кешу.
– Но у нас нет ёлки, – озаботилась Ксения Баклажкина.
– Почему нет? Ты будешь ёлкой, – заявила Агриппина Лобзикова и, упав на кровать, опять закатилась в нервном смехе.
– Да нет, их не обязательно подвешивать, – сказал Кеша и пояснил, что ниточка капроновая, и если её потянуть за петельку с силой, то она взрежет кожуру и апельсин легко почистится без ножа.
Он тут же продемонстрировал нехитрую технологию, чем вызвал неподдельное уважение со стороны Ксении.
– Какая обстоятельность и проникновенность, настоящий мужик, – резюмировала она и, не приемля возражений, потребовала: – Фива, знакомь!
В общем, благодаря апельсинам, которые никак не воспринимались как купленные в магазине и косвенно могли расстроить ход праздника, всё получилось прямо наоборот, то есть Кеша был признан девчатами как парень вполне свойский. А когда дантист сказал, что его зовут Дионисом и в соответствии со своим именем он тоже должен держать в поле зрения пенную живительную влагу, тем более что цитрусовая закусь не может долго ждать, стало ясно, что и мужская половина признала его как равного.
Это был замечательный праздник, шампанское лилось рекой и, главное, не кончалось. Тосты следовали один за другим, а после боя курантов, когда встретили старый Новый год и накал вечеринки несколько приугас, Кеша вдруг объявил, что просит считать продолжение праздника ни больше ни меньше как его помолвкой с Фивой. Он демонстративно поднял руку с перстнем в щепоти и показал всем, чтобы видели.
За столом начались вскрики, шум-гам – в общем, восторженный галдёж. И вдруг – яркий синий всплеск, то ли звёздного полотнища, то ли света, будто от лампочки, сгоревшей в соседней комнате. Показалось, что в фуршетной света заметно прибавилось, как при подпрыгнувшем напряжении.
Фива, сидевшая рядом с Кешей, медленно и торжественно встала во весь рост. Вместо обычного платья в синий горошек, в котором была, всем привиделась она в фате и белом подвенечном платье. В сознании у каждого тоже будто что-то внезапно сгорело. Все разом закричали: "Горько!" И на какое-то мгновение оцепенели. Несуразность свадебного требования ещё звучала в ушах, а Фива вновь предстала в обычном платье. Единственное, что было от той, привидевшейся, – горделивость осанки, с какою она подала свою руку, чтобы принять перстень.
Надевая его на палец, Кеша сказал, что свадьбу сыграют попозже, они не будут загадывать когда, как только – так сразу. Однако всех присутствующих они с Фивой неукоснительно хотели бы видеть на свадьбе. Все радостно зашумели, а Ксения и Агриппина предложили сыграть её Восьмого марта, потому что в апреле у них как геодезистов работа в поле.
Потом ещё повторялись видения с подвенечным платьем. Но более всего запоминались поведенческие действия окружающих. В особенности дантиста – Диониса и Кислородного Баллона – Сатира. На них как будто были надеты те же, что и прежде, чёрные костюмы, белые сорочки и галстуки. Они были так же внимательны и обходительны со своими подругами. Но всякий раз, когда синий всполох выплёскивался как бы из соседней комнаты, парни на мгновение цепенели, а потом надевали солнцезащитные очки, которые каким-то образом извлекали из рукавов.
С девушками никаких заметных метаморфоз не происходило. Лишь в один из всполохов Ксения Баклажкина со свойственной ей бесцеремонностью уличила своего ухажёра в обмане.
– Что ж ты, Сатир, клялся, что обновил лампочки во всех комнатах, а про умывальную забыл?
Она считала, что какая-то из лампочек перегорела в умывальной.
Никто не обратил внимания на её замечание. В сонме других противоречий оно было как бы накрыто всепоглощающей объёмностью настоящего, обильно перемешанного с шампанским. И только Кеша, который, хотя и купался в приятности настоящего (счастье оглупляет), всё-таки обратил внимание на противоречивость в замечании Ксении Баклажкиной. Противоречивость заключалась в том, что ни Сатир, ни Дионис никогда прежде не занимались здесь, так сказать, работами по хозяйству. И вдруг Ксения уличает их в том, чего никак не могло быть по отсутствию самого факта данного действия.
Кеша непроизвольно сконцентрировался на противоречии и ощутил, что они с Фивой, а вслед за ними и все присутствующие мгновениями оказываются в будущем, на свадьбе, которой ещё не было. Отсюда противоречивость, отсюда путаница, как бы накладывающаяся на опьянение. Кеша увидел в руках Диониса и Сатира солнцезащитные очки, снабжённые сканирующими устройствами, которые они извлекали, чтобы фиксировать происходящее, и уже не сомневался – эти ребята из службы СОИС.
Да, он знал, но теперь его смущало другое противоречие. Парни совсем не походили на спецсотрудников. Кеше не хотелось докапываться до истины, это отвлекало его от праздника, в котором каждая минута настоящего времени была минутой его личного счастья.
"Нет, эти ребята ещё не следят за нами. Всё это будет потом, и то только потому, что мы поведём себя неподобающим образом, ведь счастье оглупляет – не так ли?" – мысленно сказала Фива и весело засмеялась. Засмеялась вполне реально, но это не бросилось в глаза потому, что её переполняло счастье.
Кеша в ответ тоже засмеялся.
"И всё-таки в этих парнях есть нечто, что к нашей свадьбе превратит их в полноценных ищеек СОИС".
"Наверное, будущее уже сказывается на их настоящем".
"И только?!"
Весело взглянув друг на друга, Кеша и Фива как бы беспричинно опять засмеялись. Они были в восторге, что перешли на речь без слов, что понимают друг друга на сверхчувственном телепатическом уровне. Их забавляло, что язык без слов недоступен окружающим. И в то же время все присутствующие на помолвке глубоко убеждены, что общение без слов есть и доступно каждому.
Глядя на них, Ксения Баклажкина сказала:
– Ишь как воркуют голубки!
– А тебе что, завидно? – неожиданно с обидой спросила Агриппина Лобзикова.
– Да, завидно, – ответила Ксения Баклажкина. – Позже нас начали дружить, а уже помолвка, к свадьбе готовятся. Не то что некоторые, лампочку толком вкрутить не в состоянии.
"Кажется, воздействие будущего переходит всякие границы", – мысленно заметила Фива и, не скрывая радости, сказала:
– Девчата, вы тут оставайтесь, а мы с Иннокентием уходим.
– Куда уходим, почему уходим и вообще, что это такое?! – как всегда по-командирски, возмутилась Ксения Баклажкина и невольно отвлекла внимание от своего очередного противоречивого заявления.
Отвлечь отвлекла, но и усилила желание влюблённых немедленно покинуть застолье, остаться наедине.
Фива весьма быстро надела сапожки. Накинула пальто и, повязав шарф, подбежала к подругам.
Пока девушки целовались, Кеша сказал парням, что в прихожей, возле вешалки, их ждут дополнительные пакеты с апельсинами и шампанским.
– Нет ничего тайного, что бы не стало явным, – на этот раз во всеуслышание заметила Фива.
И, взяв Кешу под руку, переполненная счастьем, мысленно поторопила: пора уходить, не ровен час они окажутся на своей свадьбе.
Глядя на неё, девчата не скрывали зависти.
– Ну что ж, уходя – уходите, – как будто уже досадуя, что они всё ещё здесь, сказала Агриппина Лобзикова.
Ксения Баклажкина поддержала.
– Да-да, испаряйтесь!
– Сейчас выйдем на лестничную площадку и испаримся, – весело пообещала Фива.
Они с Кешей действительно вышли на площадку и действительно испарились.
Во всяком случае, ни Лобзикова, ни Баклажкина, ни их ухажёры-хахали, как ни прислушивались к шагам на скрипящей лестнице и под окнами, ничего не услышали.
Глава 23
Серебристое марево, скрывавшее Кешу и Фиву, уже давно рассеялось, а они всё стояли, обнявшись, не слыша и не видя ничего, кроме друг друга. Уверенные, что окажутся на Кешиной квартире, они весьма удивились, когда поняли, что находятся под огромным едва ли не тысячелетним деревом. Дерево имело настолько густую и обширную крону и настолько гармонично вершило пологий куполообразный холм (у основания лесистый, омываемый родниками), что казалось главной, как бы парадной частью пейзажа. Невольно представлялось, что корни его здесь, а ветви, крона находятся в другом, неизвестном измерении.
– Кеша, как хорошо вокруг! Я никогда здесь не была, а мне кажется – была. Там, внизу (она показала на лес, окружающий холм), к каждому дереву подбегают питающие ручейки, и солнце, на водной глади палящее, яркое, на самом деле, наверное, светит всему и вся с одинаковой приятностью. Ведь всё здесь сообщается и служит гармонии!
– Я тоже никогда здесь не был, а кажется, что был. Наверное, это и есть наше понимание райского места, которое мы с детства носим в своей душе!
– Да, конечно, какой ты молодец, мы – в раю! Я не хочу быть восторженной дурой, но давай побежим в этот лес, влеки меня в эти цветы и папоротники, в эти кущи.
– Но одежды? – воскликнул Кеша.
– Мы оставим их под вечным деревом, и, словно Адам и Ева, не будем думать ни о чём!
Они обнажились, и их одежды, словно тени крыл, упали под дерево. А каждый цветок и каждая явившаяся былинка наклонились и перелились в светоносное пространство перстня, в котором и Фива, и Кеша уже и сами пребывали радужными потоками небесных волн.