- Слабо затянутый полувиндзорский узел - первый симптом хронической неряшливости, - заявила она покровительственным тоном, которым желтые разговаривают с нарушителями правил, - а игнорирование проступка оставит впечатление, будто недолжный внешний вид вполне допустим. За этим последуют плохо начищенные ботинки, примитивный язык, фатовство и грубое поведение. Вирус дисгармонии незаметно поразит все, что нам близко и дорого.
И после фразы "вы позорите свой цвет" она повела Трэвиса в город.
- Кто эта желтая? - спросил отец.
- Госпожа Банти Горчичная, - ответил Стаффорд, подхватывая нашу поклажу, - присяжная осведомительница и верная сторонница Салли Гуммигут, желтой префектши. Мерзкое создание, на нее ни в чем нельзя положиться. И при этом лучше всех остальных желтых во власти. Представьте, каковы остальные.
- Наименее кусачая из пираний?
- Точно. Что до пираний, остерегайтесь сына госпожи Гуммигут. С ним лучше всего…
- Лучше всего что?
- Лучше всего вообще не пересекаться. Они с Банти помолвлены. Кортленду стоит только попросить ее руки.
Носильщик уложил наши чемоданы в багажную корзинку своего велотакси. Мы втроем разместились впереди, и Стаффорд повез нас на приличной скорости по гладкой перпетулитовой дороге, мимо фабрики, внутри которой что-то звенело и лязгало. В воздухе стоял терпкий запах, словно что-то жарили на масле.
- Каждый квадратный ярд линолеума, но которому вы ходили, произведен здесь, - с гордостью пояснил Стаффорд. - В два ноля четыреста двадцать седьмом году в Восточном Кармине проходила ярмарка увеселений. Главным экспонатом на ней был Дом линолеума, построенный целиком из этого материала. По случаю ярмарки придумали даже новый пищевой продукт: бисквитолеум. С тех пор это наш местный деликатес.
- И как, ничего?
- На вкус не очень, зато по долговечности - вне конкуренции. У нас есть и Музей линолеума. Хотите заглянуть на минутку? Я вожу по нему экскурсии.
- Попозже.
- Все так говорят, - приуныл носильщик. - Можно, я ослаблю галстук? Очень жарко.
Отец разрешил, и мы покатили дальше в бодром темпе. Через несколько минут показался мост с выцветшей табличкой перед ним: "Добро пожаловать в Восточный Кармин". На мосту стояла девушка с длинными черными волосами. Она держала маятник над ладонью второй руки, а рядом, на парапете, лежал раскрытый блокнот. Девушка метнула на нас странный взгляд.
- Люси Охристая, - сказал носильщик, когда мы поравнялись с ней. - Дочь господина Охристого. Большая оригиналка.
- Зачем ей маятник?
- Она ищет "гармонические линии" - музыкальную энергию, которая пронизывает Коллектив. Так она говорит.
- Что думают префекты?
- Что она девушка со странностями, - пожал плечами Стаффорд. - Но нарушения правил здесь нет, если вы тратите только личное время и не пытаетесь склонить к этому других.
Отец оглянулся, но девушка уже была поглощена своим маятником. Такси преодолело подъем, и показался город: низенькие домики со множеством окон и белеными стенами. Над крышами виднелись гелиостаты, дымовые трубы и водогреи. Перед городом располагались поросшие травой невысокие холмы, испещренные остатками прошлого: кирпичные здания, бетонные плиты, причудливые, насквозь ржавые железные конструкции. Хотя Восточный Кармин и располагался во Внешних пределах, когда-то он был крупным поселением. У нас в Нефрите насчитывалось от силы пять улиц с заброшенными постройками, а здесь они простирались почти на полумилю в каждом направлении.
- Восточный Кармин сейчас - лишь тень себя прежнего, - заметил Стаффорд. - Дефактирование здесь было не слишком суровым, и можно порой найти артефакты почти в идеальном состоянии. В свободное время я реставрирую старинное офисное оборудование. У меня уже шесть работающих степлеров и один ротатор фирмы "Гештетнер". Я проделываю дырки по выгодной цене, а мой рецепт для черных чернил известен во всем секторе.
Былые очертания улиц легко различались с перекрестков заросших травой дорог, где стояли дырявые почтовые ящики и фонари. Деревьев и кустов было мало - эти районы традиционно отводились под пастбища и места проживания для людей прошлого, которые пожелали бы вернуться. Предполагалось, что дома просто будут стоять пустыми. Но время и небрежение делали свое дело - понемногу от всего оставались лишь холмы и неумолимое правило, гласившее, что именно так и должно быть. Никто всерьез не думал, что некогда многочисленные люди прошлого вернутся, но правила есть правила.
- Как вам наш громоуловитель? - спросил Стаффорд, показывая на сооружение, венчавшее зенитную башню.
- Впечатляет, - пробормотал я.
- Префекты, и особенно госпожа Гуммигут, крайне озабочены опасностью от молний. Его возвели на самую длинную ночь, и молния уже ударяла в него раз сто.
То была деревянная решетчатая конструкция с бронзовым куполом футов тридцати в диаметре. Каждый дом в Коллективе имел металлическое приспособление для улавливания дневного света, а потому молнии были серьезной проблемой: проникая внутрь по регулировочным штокам, они часто устраивали в жилище электрическую вакханалию. Потом находили несчастных: спаянных с кусками металла, полуиспарившихся, а иногда просто мертвых в своих постелях, - но их внутренние органы напоминали густую похлебку. Мрачные сводки вместе со снимками еженедельно помещались в "Спектре".
- Надеюсь, в ваших краях к вопросам молниезащиты относятся серьезно? - поинтересовался Стаффорд.
- Наш Совет больше озабочен нападениями лебедей, но и о молниях не забывает, - сказал отец. - Есть с полдюжины специально приспособленных "фордов". У каждого в кузове стоит бронзовый уловитель на опорах. Они едут навстречу буре, когда известны направление и сила ветра.
- У нас аномалия с наветренной стороны, миль десять в диаметре, и шаровые молнии здесь довольно часты. Есть план возвести стальной стержень на Западных холмах, но пока идут лишь разговоры.
Обычные молнии легко отводились от жилых домов, но шаровые были вещью в себе. Они двигались в направлении ветра и, подхваченные воздушными вихрями, порой залетали в окна, легко притягивались к любым органическим соединениям. Бывало, что от человека оставалась лишь кучка пепла, и особо мнительные граждане, не имеющие ложек, носили в кармане стальное блюдце с выгравированным именем.
Дорога пошла под уклон. Мы приближались к городу - группке зданий на вершине холма, выполненных в дикарском стиле, то есть с использованием самых разных строительных техник и материалов - от старинного тесаного камня до рубероида, кирпича, глины, неновых досок. Кое-где встречались более современные ограды: плетни с глиняной обмазкой внутри четырехугольников из дубовых брусьев. Мы свернули с перпетулитовой дороги на мощенную булыжником улицу. Отец спросил Стаффорда, что случилось с Робином Охристым, местным цветоподборщиком.
- Мы все глубоко сожалеем, что он нас покинул, - ответил носильщик. - Робин оставил жену и дочь.
- Он ведь их скоро вызовет к себе? - спросил я, поняв все не так.
- Не уверен, что он в состоянии что-либо делать.
- Мне казалось, - медленно проговорил отец, - что господин Охристый оставил свое занятие.
- А! - воскликнул Стаффорд. - Эвфемистически верная, моя фраза, однако, ввела вас в заблуждение. Могу лишь процитировать решение Совета: господин Охристый… ммм… фатально ошибся в собственном диагнозе.
- Робин мертв? - спросил отец.
- Ну, я не эксперт по медицинским вопросам, - задумчиво произнес носильщик, - но именно это с ним и случилось, да. Ровно четыре недели назад.
Мы с отцом переглянулись: почему-то нам об этом не сообщили. Я стал размышлять, что означает "фатально ошибся в собственном диагнозе", но тут такси остановилось перед красной дверью на террасе, общей для нескольких домов, что стояли на южной стороне площади. Итак, нас привезли к черному ходу. Главные фасады выходили на площадь. Если бы не горестная новость о судьбе Робина Охристого, отец, думаю, потребовал бы подвезти нас к парадному входу, а так не сказал ничего.
Носильщик открыл дверь и пригласил нас войти, а потом занес наши вещи в чулан. Мы стояли, моргая, среди полумрака.
- Ничего себе, - воскликнул Стаффорд, - здесь темно, как в лягушачьем брюхе!
Он прошел мимо нас на кухню. В тусклом свете из окна я с трудом видел, как он поворачивает ручку и что-то делает с двумя стержнями, которые торчали из потолка. Зеркало над крышей повернулось навстречу солнцу, поймало лучи, направило их вниз по световому колодцу и затем - на матовое стекло, прикрепленное к потолку.
- Ох, - сказал Стаффорд, когда свет рассеял неприятную мглу, - надо было завести механизм гелиостата еще до вашего приезда. Здесь долго никто не жил. Что еще?
- Как так может случиться - "фатально ошибся в собственном диагнозе"? - спросил отец, все еще под впечатлением от известия о смерти бывшего коллеги.
Носильщик на секунду задумался.
- Совет рассмотрел материалы следствия. И решил так: господин Охристый обязан был подумать о том, что у него плесень, и отправить сам себя в Зеленую комнату. Но он не сделал этого.
- Ужасная ошибка.
- О да. Прекрасный был человек. За семь лет - ни одной смерти от плесени во всем городе. И никакого цветового фаворитизма, если вы понимаете, о чем я.