- Ладно тебе, Льюис. Не будь "Перекрестного огня", еще неизвестно, какими бы могли оказаться результаты. Пять пунктов - это мелочь. Мы лидировали с крошечным отрывом, и ты сам это знаешь.
- И все же. Зачем ты это сказал?
Мне вспомнилось то странное чувство, что охватило меня на передаче: будто через меня говорит чужой голос. Рупор мертвых и все такое.
- Ты когда-нибудь думаешь о той девочке, Льюис?
- Да. Думаю, - вздохнул он и поднял стакан. - Слушай. Если ты добиваешься извинений…
- Мне не нужны извинения.
- Отлично. - Он помолчал и неохотно добавил: - Роб, ты нам нужен. И сам это знаешь.
- Январь, - произнес я. - У нас есть почти два месяца.
- На данный момент мы лидируем с большим отрывом.
- Стоддард тоже сидеть сложа руки не будет, вот увидишь.
- Да. - Льюис коснулся лица - трогал оспины. Даже в темноте я узнал жест, ведь я знал его достаточно долго.
- Хотя не знаю, - добавил он. - Вполне возможно, правые вообще пропустят эти выборы. Они считают, что грядет Второе пришествие, какое им дело до политики?
- Посмотрим.
Льюис залпом допил скотч и поднялся.
- Да. Посмотрим.
Я не двинулся с места, когда он пошел к двери, лишь наблюдал за его отражением в большом панорамном окне. Он открыл дверь и обернулся - высокий силуэт на фоне освещенного коридора, чье лицо терялось в тенях.
- Роб?
- Что?
- Ты в порядке?
Я осушил стакан и покатал скотч во рту. Мне хотелось сказать: "В последнее время мне плохо спится. Мне снятся странные сны".
Но вслух я произнес:
- Я в порядке, Льюис. Я в полном порядке.
* * *
Хотя я вовсе не был в порядке.
Никто из нас не был в порядке, но даже сейчас (а может, особенно сейчас) первое, что приходит в голову о тех первых неделях, - это как незначительно воскрешение мертвых затронуло нашу повседневную жизнь. Отдельные случаи попадали в новости - я помню сюжет об аресте серийного убийцы, чьи жертвы вылезли из неглубоких могил на заднем дворе, - но в большинстве своем люди жили как раньше. После первого шока рынок успокоился. На прилавках к Дню благодарения появились индейки; на радиостанциях отсчитывали дни до Рождества.
Тем не менее, думаю, под видимым спокойствием и тогда уже пряталась истерия, как омут под гладью невозмутимого озера. Омут, в котором неосторожные могут утонуть. В большинстве своем люди выглядели нормальными, но копни чуть глубже - и все мы тихо сходим с ума тысячей разных способов.
"Ах, кто копает на моей могиле" и все такое.
Лично я не мог спать. Предвыборный стресс нарастал еще до провального выступления на "Перекрестном огне", и в последние перед голосованием дни, особенно с опросами (и милейшими делегатами женского пола) в Калифорнии, я просыпался, зевая во весь рот и с трудом продирая глаза. К тому же меня мучило чувство вины. Три года назад бабушка сломала ногу и оказалась в доме для престарелых "Лонг Бич". Хотя мы созванивались каждый день, я так и не сумел вырваться на денек-другой и навестить ее, несмотря на то что в Калифорнии наша кампания продолжалась довольно долго.
Но воскрешение мертвых поставило в моей бессоннице новую веху. В ночь выборов я из последних сил добрался до постели, причем в голове у меня кружились воспоминания о разгуливающих по улицам зомби, и заснул тяжелым, лихорадочным сном. Во сне я бродил по заброшенному городу. Окружающий пейзаж носил отпечаток свойственной снам мрачной многозначительности: каждый выпавший из стены кирпич, парящие в ущельях между высотными зданиями газетные обрывки, сгустки темноты в заброшенных подземных переходах - все вызывало тревогу. Но сильнее всего меня напугал звук, единственный звук в этом океане тишины - смутно тревожный, далекий отзвук часов, эхом разносящийся по пустым бульварам и забытым проспектам.
Воздух звенел от этого звука, он преследовал меня и в конце концов загнал в квартал, где дома нависали над узкими, крутыми улочками, а небо виднелось узкой полоской. Впереди черным провалом в стене узкого, высокого дома манила открытая дверь. Я толкнул калитку ограды, поднялся по сломанным ступенькам и замер на пороге. Внутри громоздились огромные напольные часы, их стрелки показывали минуту до полуночи. Я зачарованно наблюдал, как тяжелый маятник качнулся, принося наступление нового часа.
Массивные стрелки вытянулись вверх.
Воздух вокруг меня дрогнул. Когда часы начали бить, содрогнулась даже каменная кладка. Я зажал уши руками и собирался бежать, но бежать было некуда. Во дворе, на улице - насколько охватывал взгляд - везде собрались мертвые. Пока часы отбивали полночь, они стояли и смотрели на меня своими нездешними глазами, и я знал, внезапно и бесповоротно, как обычно знаешь, что должно произойти во сне, что они пришли за мной, что они всегда охотились за мной, за всеми нами, только мы и не подозревали об этом.
И тут, охваченный ледяным страхом, я проснулся.
Сквозь занавески просачивались серые рассветные лучи, но меня не покидало предчувствие, что рассвет не наступит, а если и наступит, то он будет совсем не похож на начало любого другого дня.
* * *
Имея в запасе еще две недели, Стоддард повел решительную атаку.
Четырнадцатое декабря, мы в тридцати семи тысячах футов над землей, в зафрахтованном "Боинге-737", и тут Анжела Дей радует нас новыми цифрами.
- Господа, - заявила она, - мы попали в зону небольшого волнения.
Теперь я вижу, что это и стало поворотным пунктом. Но в тот момент никто из нас не оценил шутки.
Воскрешение мертвых заметно оживило предвыборную гонку и где-то на месяц даже значительно подняло наш рейтинг, но в последние недели Стоддард упорно рвался наверх, честя нас на чем свет стоит в земледельческих районах из-за пары аграрных законов, где Бертону принадлежал решающий голос, а на юге поминая ваучеры. Конечно, мы знали о его выступлениях, но никто не мог предвидеть, насколько близко он подойдет к нам на финишной прямой.
- Мы лидируем в Калифорнии на семь пунктов, - сказала Дей. - Нас держат на плаву голоса геев, но цифры достаточно расплывчатые. Стоддард продолжает набирать голоса.
- Боже, - вздохнул Льюис, но Дей уже показывала другой список.
- Дальше хуже, - продолжала она. - Во Флориде у нас два пункта. Статистическое болото. Меньшинства за нас, основное население за Стоддарда. Результаты будут зависеть от явки на избирательные участки.
Либби Диксон, пресс-секретарь Бертона, прочистила горло:
- У нас достаточно крепкие связи с испанской диаспорой…
- Основное население выиграет, - покачала головой Дей.
- Испанцы никогда не ходят голосовать, - добавил Льюис. - Можно просто обвязать Флориду бантиком и отослать Стоддарду в подарок.
Дей раздала следующие листы. Она организовала свое сообщение так, чтобы оно произвело максимальное впечатление, объявляя новости по листу зараз. Льюис сгорбился в своем кресле, трогая оспины, пока она продолжала перечислять: Мичиган, Нью-Йорк, Огайо - все три штата богаты на избирателей, во всех трех мы идем голова в голову со Стоддардом. Три практически физических удара под дых, как читалось на лицах сидящих за столом.
- Что за чертовщина? - проворчал Льюис, когда Дей передала ему следующий лист, но техасские новости лишили дара речи даже его. Стоддард опережал нас на шесть пунктов.
Я обдумывал пару сравнений с Аламо, но в конце концов решил благоразумно промолчать.
- Я думал, что наш рейтинг в Техасе растет, - сказал Льюис.
Дей пожала плечами.
- Я только сообщаю цифры, а не выдумываю их.
- Могло бы быть и хуже, - неуверенно произнесла Либби Диксон.
- Могло, но Робу запретили выступать на "Перекрестном огне", - заявил Льюис, и среди сидящих пробежал смешок.
Не отрицаю, Льюис знает, что делает. Я и сам почувствовал, как спало напряжение за столом.
- Предложения? - спросил Бертон.
- Опросы в целевых группах показали озабоченность системой образования. Может, выпустить ролик, поясняющий нашу позицию по… - начала Дей.
- Да черт с ней, с позицией, - перебил ее кто-то. - Нам надо остаться во Флориде. Потягаться со Стоддардом на его поле.
- Может, серию встреч в небольших городах? - предложил Льюис, и некоторое время они перебрасывались идеями.
Я пытался прислушиваться, но шуточка Льюиса напомнила мне о снах. Я помнил, где нахожусь - тридцать семь тысяч футов пустоты под крылом, летим на дебаты в Виргинию, - но в своем сознании я не двинулся с места. В моей голове я стоял на пороге того дома и смотрел в глаза мертвых.
"Мир изменился, и изменился непоправимо", - внезапно подумал я.