ТАМ Претворение в суть
– Ты куда это смотришь? – говорит молниеносно Ида своему Георге, замечая, что он несколько отвлёкся от основного их понятия: целоваться, потираясь ресницами о ресницы, жамкать кожу и безостановочно млеть.
– Я тут заметил, знаешь ли. Как будто мы что-то рождаем, и оно живёт вне нас, там, где человек теряет способность видеть глазами.
И если представить вулканы, если вообразить, что мы вулкан, то получается, что всё это выбрасывается из нас и потом образуется какая-то образность там наверху или не наверху, но где-то точно есть. Я вот почувствовал сейчас, что это не простая там образность, одномоментная, а осмысление некое, плотность. Я так почувствовал вдруг, когда мы соединились… А ты как считаешь?
Она откинется сейчас, погладит щёку ему со стороны и промолчит, а он продолжит общими словами, но своим голосом говорить:
– Я чувствую, будто есть там город какой-то, или облако, или магнитный шар, но что-то точно есть, и вот бы понять, как оно функционирует, просто интересно было бы понять. Вдруг это новая вселенная рождается? Где-то собирали любовь в облако, а потом получилась жизнь. Такое я почувствовал внезапно.
Ида мурлыкнет, снимет голову с его груди и тоже посмотрит в окно, как будто вот сейчас она что-то собирается там нащупать глазами. Но там как будто просто небо и небоход, а больше ничего так не видно, потому что на такие вещи лучше с закрытыми глазами смотреть, через себя; тогда больше шансов.
– Ты поцелуй меня, придвинь к себе сейчас, и тогда я увижу, может быть, потому что пока только красочность мне и заметна. А больше ничего как будто нет в промежутках между нашими кульминациями.
И они снова отправятся смотреть вместе эти другие миры, ведь для этого много не надо делать, просто обнять друг друга так по-особенному, энергично обнять, а потом раствориться в одном движении – и вскоре это придёт: озарение, фантастика, эксклюзив. Начнётся такое уединение с миром, как будто вот только здесь и сейчас его создали и показали им, впервые они видят всё.
Георге остановился и задрожал, а Ида танцевала вся, и они увидели эту образность странную, наполнили её новыми соками и хотели проследить, что с ней дальше будет, однако уже протискивались в глаза комнатные картинки, руки ткани ощущали, и потяжелели тела.
– Ты что-то видела? – он спросил.
– Я плотность видела, то, о чём ты говорил, но это была недолгая картинка, я не смогла понять, зачем оно там зрело.
– И я не понял. Снова мелькнуло что-то, а потом отключение резкое, и вот мы здесь разговариваем, а я совершенно не могу воссоздать ничего, как будто это не обхватишь ощущением.
– Георге, а может, это и к лучшему, что мы не знаем, вдруг это так и задумано?
– В том месте положительная энергия скапливается, а значит, ничего плохого там не может быть. Давай же поищем вместе, Ида, я без тебя не найду.
– Хорошо, ангел, давай вместе искать.
Где-то там, среди бесконечных распределений энергий и ветров, плавает нежная субстанция, она совсем не придирчива к природным условиям, она как будто вне всего, её только люди интересуют, их энергетические выбросы, которыми она достраивается, из которых состоит. Это особое пространство, туманность, оболочка, это человеческий абсолют, это река без воды, это воздух без воздуха, что же это такое?
…Низкорослый оратор рассматривает карты с красными напылениями, курит трубку мирры и предлагает гостям отведать правды.
– Раньше из неё детей делали, а теперь она в воздух выбрасывается, эта энергия, и где собирается? Вы знаете?
– Мы к вам за этим и…
– А я почему должен знать? Вы любите друг друга, вы в кулачке, а я одинокий всю жизнь, откуда же мне?
– Но вы мудрец, и вы умеете видеть сквозь пространства.
– Это правда, я могу. Но вы должны знать, что Там – непростое пространство, очень особенное.
– Расскажите, пожалуйста.
Оратор уселся поудобнее, выдохнул большой кусок табачного воздуха, вывихнул локон серый на лбу и стал говорить:
– Там, на высокой точке, где соединяются краски в звуки, там, на краеугольной кочке, плещется самостоятельная образность, которая не заметна так, с земли, но, если присмотреться немного, проникнуть эмоциями в суть, тогда некоторые узнают её.
Так выглядит материя, рождённая из некой энергии. Это оболочка нового пространства, это матка для него, а внутри детёныш сидит, но это не будущее и не прогресс, это не религия и не комета, это больше, это знак.
Там зреет-зреет, и от неё потом питаются другие пары, получают свой импульс заслуженный для испытания любви.
Через мир людей Там истончилась, выветрилась, погубленная самостями, но этого из людей как будто никто не чувствует, никто не понимает, что ли, этого – они продолжают рушить свои общие оболочки, разрывают их, и в итоге Там гибнет. Парам, способным на настоящую любовь, становится тяжелее питаться своим чувством, их заряжает столь слабый поток, что они в любой момент готовы отказаться друг от друга. Так закручивается колесо пустоты: сначала Там схлопывается, потом люди, потом Паредем и дальше-дальше…
Человек есть любовь. Не такая вот любопытствующая или манерная, а такая вот истинная любовь, сплошная, когда он погружается в вечность то ли, то ли в вакууме оказывается или в сосуде каком, где вместо воздуха – ощущения; такая любовь, что человек, её носитель, сам того не понимая, производит топливо, на котором едет вселенная…
Это именно любовь была всегда силой построения всего, первоосновой. Она копилась хаотично в Там, и если приходили какие глобальные катаклизмы, связанные с тем, что люди отказывались чувствовать любовь и избегали этого как могли: заменяли погремушками какими – кладами или надменной лестницей, тогда накопленное в Там начинало расходоваться до тех пор, пока люди опять не будут любить… И так всё было спокойно до тех пор, пока Там не опустошилась. Теперь лимит исчерпан, тут разные причины: всё слишком выросло, стало самоценностью, и Там не смогла обеспечивать эти перемены, она высохла, и все цепочки, ранее существовавшие, уничтожились…
Тут оратор замолчал, как будто бы выдохся, и взгляд его ушёл куда-то в землю, словно в ожидании новой эры, мерки, кики или иного вида электричества.
– Нам пора, – сказала Ида.
Потом была вспышка очень яркая, глубокая, как будто семнадцать рефлекторов пыхнули в один момент. Сэвен вздрогнул и скатился вбок, столкнувшись с Ши.
– Знаешь, мне что-то странное показалось.
– Это не показалось тебе, мы были Там. Туда нельзя попасть под своими именами и со своими характерами – мы были в образах влюблённых, у которых уже толстая оболочка.
– И это правда, что Там погибает?
Ши прислонилась к нему.
– Сэвен, этот оракул… Это был ты, мы через тебя всё это поняли: то, что причина общих помех – разрушение Там.
Стратег взялся за голову.
– Это причина! Ну ведь точно… Надо же, я её нашёл! Спасибо, Ши, без тебя я бы никогда…
Она улыбнулась.
– Теперь тебе надо подумать над тем, как её наполнить, как наполнить Там.
– Надо объяснить людям, что они уничтожают саму структуру, ось переламывают, потом будет много плохого. Этого делать нельзя – отказываться любить… Но как это объяснить?
– Как сам понял, так и объяснить можно. Я бы вот как объяснила. Ши обняла его изо всех сил и сказала ему в самое ухо:
– Ты мой самый шершавый.
И он обнял её так крепко, как будто надеялся, что они сейчас вот соединятся, прямо тут, не материей, но соединятся как носители единого смысла в себе, одной тайны, непроницаемой для других. Они сидели покрытые блестящим слоем нового озарения, и химерический голод прошёл, и клетки, загнанные в ткань, ворочались и выпрыгивали из общего режима жизни, и не было никакого страха, кроме сомнений… Сэвен ощутил на спине прикосновения, боль, пальцы чьи-то, мысль ударилась в голову, но он её выбросил:
– Этого не может быть, нет же, нет.
Он хотел было экстренно организовать лигу в поддержку их уединения, но тяжёлые складки очевидности снова изломали счастливую историю, и сквозь раскалённую глубину любви просочилась самая сильная реальность, победившая в этом драматическом забеге.
Это было именно то, чего он испугался сразу же, – это были его же пальцы на его спине. Он вскрикнул от боли и ужаса, он понял, что лежит на лавке-крутоне в комнате смысла.
– Это был маар!
Сэвен впервые расплакался, слёз выходило мало, но он продолжал истерить, раздирая себе и так уже немало дырявую грудь.
– Почему так, почему?
Выйдя из комнаты, он не знал уже, куда ему идти, и шёл просто наугад, пока не показалось озеро. Он сел около него и начал всматриваться в эту первую темноту над водой – она начиналась как бы кусочком круглым всегда с разных сторон.
Здесь, в Паредем, была другая, совсем немного похожая на ту частота – природа передавала информацию, природа раскрывалась в своей первой и главной форме жизни – это были идеи. И поэтому бронам так важно было слушать, как говорит дерево, как маневрирует жук над собственной тенью, как движется по своей личной траектории закостеневшая картинка пространства – жизнь. Конечно, Ши не могла бы существовать здесь реально, это просто аксоны с дендритами сошлись, это просто нерв сработал; всё было, но не по-настоящему… Любовь на другой частоте. Но зачем тогда ему всё это показали? Женщину, любовь, Там?
Вопросов было множество. Сэвен прислонил лицо к траве, вдохнул её запах и начал слушать спаянную в сплошной гул музыку шторм л ивой воды. Эти концерты успокаивали его. Он даже начал напевать, но что-то не так получалось, как обычно, и через мгновение он осознал, что дело всё в том, что он поёт двумя ртами.